Дорожная тетрадь I Невозможно много за ночь перечувствовано мной. Внятна эта несказанность изморози кружевной. С отрезвляющим апрелем разлететься в светлый дым тонким этим акварелям, наслоеньям ледяным. Совершится неизбежный четвертей круговорот, и туман узора нежный на мгновенье оживёт. Исчезая, он заплачет – грянет струйки тонкой трель. Декабрём был образ зачат, а сотрёт его апрель. Через пальцы просочится с подоконника вода. Только чистая страница, может, явит иногда вихрем мысленных материй в голубиной воркотне город белый, белый терем с белым обликом в окне. II
В монотонные просторы, в столбовые провода наши с вьюгой разговоры затянулись без следа. За страницу белых стёкол в масляный гляжу глазок, слышу, слышу, как зацокал белкой серою лесок. Времена чем невозвратней, тем в помине голубей. Поднимаю с голубятни стаю белых голубей. Понемногу с каждой птицей набираю высоту. Лишь бы им не утомиться, не исчезнуть на лету, лишь бы только передали, что их движет изнутри! И в неведомые дали пропадают почтари. Не хозяин я теперь им, как и не жилище мне город белый, белый терем с белым обликом в окне. III Истощились снегопады, и утишились ветра. Только дворницкой лопаты шорох слышится с утра. Простираясь недалёко, мысли зримые тихи, и мгновенна подоплёка вдоха-выдоха в стихи. Бог ли дали мне зашторил серебристою тоской? Наяву я грежу что ли? Жду ль кого-то день-деньской? Мимолётность – лейтмотивом всякого черновика. Иней в окнах – негативом писанного на века. Задержавшемуся мигу удосужив свой кивок, я вникаю в эту книгу и в застрочье, и меж строк, где пробелом между делом неизменно явен мне город белый, белый терем с белым обликом в окне. IV Запропали где-то вихри – позади иль впереди… Хруст шагов – чужих, своих ли – душу только бередит. Гвоздь ко всякому моменту звонко ходики куют и за чистую монету гвозди эти выдают. Настоящего событья кто б удачней прикупил: в каждом «есть» могу открыть я, что ж я буду, что ж я был!.. Разве не мгновенна вечность – я же в вечности бреду! Может, в этом я беспечность наконец-то обрету? Вот уж чувствую вольготу – бить перестаёт в виски жизнью втянутый в работу маятник моей тоски, и теряю счёт неделям – поглотил меня вполне город белый, белый терем с белым обликом в окне. V От тишайшей этой стужи и от каменных палат я решил бежать, и тут же, взяв билет, я стал крылат в предвкушении сперва лишь, как меня, оторопев, встретит славный мой товарищ, деревенский терапевт! То-то б нам покуролесить, но пурга на мой визит – с курса сбит АН-2 (не 10) в непредвиденный транзит. В заметённой деревеньке мой гостиничный редут, где теряются не деньги – в счёт деньки мои идут – и дотошный где будильник этот вьюжный свет честит. Закадычный собутыльник здесь меня не навестит. Отнесён, считай, к потерям в снежной этой пелене город белый, белый терем с белым обликом в окне. VI На крутую эту вьюгу тишь внезапная легла, наконец-то, в гости к другу мне пробиться помогла. Медицинским чистым спиртом разбавлялся разговор, и под звёздный свод испытан нужный путь на снежный двор. В лад не спящей ли царевне белый обморок зимы – всей поди слышны деревне торопливые пимы. Запоздало попущенье – израсходованы дни, и на всё про всё общенье сутки выдались одни. Рано утром эскулапа обнимаю я с тоской. С трёхступенчатого трапа помахав ему рукой, улечу к своим пределам, где предстанет внове мне город белый, белый терем с белым обликом в окне. |
