«Набраться силы в роще б –…» Набраться силы в роще б – там корень или ветвь, живущие наощупь, меня сильнее ведь, безмысленной (не глупой) там жизни кутерьма. Моя ж любовь к безлюбой – беспомощность сама. Меж холодом и светом мембрана деревца в неведенье продета, а я же без конца и сердцем беспокоен, и совестностью слаб. В соведенье такое трава не забрела б: ей на земле хватает соседства – и чужда взаимность чувств пустая, в которой мне нужда. Спешу до наступленья потёмок в угол свой к отваге осмысленья повинности живой. 1962 Среди Евразии
Вам привезут невзрачный камень и скажут, сдерживая пыл, что камнем тем прапапа Каин прапапу Авеля убил. Вам привезут коробку с прахом из фараоновых гробниц и скажут с хохотком и страхом, что пылу древних нет границ. Не позавидуйте счастливцам и гляньте под ноги себе: приют здесь вечный стольким лицам, пылившим в мировой судьбе! 1963 Что делается Цветы на газонах шутами танцуют, и сердится шмель. Шатает дома и шатает деревья неведомый хмель. От ветра – ответ вероятный – в аллеях отсутствует сор, от ветра и грозные пятна уходят с небесных озёр, от ветра и солнечный обруч под моточиханье и треск, пылая над крышами обочь, на свой возвращается трек. Откуда он, резв и приветлив, тот ветер? Да что за вопрос! Конечно же город проветрил качелей воздушный насос, где платья скрипучим маршрутом то лепят фигур горельеф, то вспучиваются парашютом, упружьями ног засмуглев. Не лужа, а сброшенный вымпел с высот – синева разлеглась, и жук, любопытствуя, выполз, выпуклый словно глаз. 1963 «Есть печаль – густа, как в сотах мёд…» Есть печаль – густа, как в сотах мёд или плач янтарный сосен жарких, есть глаза – как первый утлый лёд в колеях, разведших осень в парках. Горесть, сладость – в сердце про запас нам, как для зверёнышей игривых: медленно мигнул «павлиний глаз», ощетинив у щенка загривок. Но о том, что кончилась игра, осень объявления расклеит, и наступит пресная пора, и волчонок за ночь повзрослеет. Пусть дождём разбавится печаль – я утком втянусь в его волокна и поставлю глаз моих печать на твои заплаканные окна. Будет чем твои приправить сны, если станет вьюга «ю» мусолить, – ведь, наверно, хватит до весны вымерзшей на стёклах страстной соли. 1963 Камень Сухой язык прилипнет к нёбу. Придя к мохнатым валунам, молча от ярости, я злобу на камни выхлещу сполна. Плеть сыромятная просвищет, мох прыснет с каменного тела, но лопнет злое кнутовище, повиснут руки опустело, и станет стыдно… И преданья идут к остывшей голове о милостивом божестве, что избавляет от страданья: коснётся золота на миг и роем пчёл запламенеет, а исцеляя горемык, само от горя каменеет. И стыдно мне. Возьмусь руками и чувствую – вздыхает камень. 1963 – 1964 «Упал кочевник от удара –…» «Учитель, странствуя, решил закусить у дороги и, отогнув полынь, заметил столетний череп». Лецзы (перевод с китайского Л. Д. Позднеевой) «В этом черепе был когда-то язык, его обладатель умел петь». В. Шекспир «Гамлет» (перевод с английского Б. Л. Пастернака) Упал кочевник от удара – и покатилась голова и чёрным оком увидала, как перекрасилась трава. Тот, кто её булатом узким перехватил у кадыка, мог знать, какая звёздным сгустком в зрачках отчаялась тоска. О чём? Не знаю – мне ли через тысячелетие пробиться! Нет, не донёс безвестный череп мне весть в пустых теперь глазницах. Мне б самому в той схватке скорой и уловить, отринув злость, тоску по родине, которой ему объять не удалось. 1963 – 1964 «Слетела тихая снежинка…» Слетела тихая снежинка на меховой твой воротник, а на виске играет жилка – незамерзающий родник. Да я и сам – что лес морозный с ручьём под снежной пеленой: струится воздух папиросный над обнажённой быстриной. Как хрупко всё!.. А в доме жарко, и хоть апрель еще далёк – блеснуло с ворса слёзкой жалкой и расставаньем с мокрых щёк. 1964 |
