Заросли карликовой березки начали желтеть, горизонт отодвинулся – наступал сентябрь. В лесу было спокойно. Моя очередная молодость заканчивалась, но я не замечал этого.

Мы всегда любили ходить новым путем, пошли и теперь через скальники вдоль Чульчи, снимая по дороге чьи-то браконьерские петли на кабаргу.

Утром перед бродом я сказал Сереге, что продукты на зиму дешевле закупить в Новосибирске. Вернемся из тайги – могу съездить на всех купить.

– Я тоже так думаю, – сказал Серега. – Хорошая девушка. Найди ее, поговори с ней толком.

Осень наступала теплая и солнечная.

Любочку, блудную дочь, за опоздание сослали на дачу пропалывать клубнику. Приехали Мариша с Ленчиком на помощь, и вместе они управились за три дня. Моя любимая вернулась с дачи домой и решила устроиться на работу до начала учебного года. Она будет работать, зарабатывать и делать свою судьбу, потом будет учиться как ненормальная, закончит универ, защитит кандидатскую, а заодно и докторскую, пробьется, станет уверенной и жесткой, возможно, будет носить маленькие строгие очки.

До начала учебного года оставалось меньше недели, но она об этом не задумывалась. Она задумалась, какой стиль в одежде выберет к тридцати пяти годам, когда достигнет вершин в своей карьере, потом развернула газету объявлений. Может быть, официанткой в «Нью-Йорк пиццу»? Было бы неплохо.

На глаза попалось объявление: «Последний в этом году заезд на турбазу “Таежный приют” на Золотом озере». Это Валерка так свою турбазу назвал. Поставил на берегу красивый бар с терраской, туалет и десятка два палаток. И назвал это все «Таежный приют».

Люба позвонила Марише и попросила рюкзак, немного денег и резиновые сапоги. Купила несколько банок тушенки и сгущенки, чтобы не быть нахлебницей. С рюкзаком пришла к папе на работу, вызвала его вниз.

Папа даже не стал кричать, вздохнул и сел рядом на лавочку:

– Птенчик, ты у меня умная. Езжай, только глупостей не делай.

Раскрыл бумажник, поковырялся, потом достал все.

На турбазовском автобусе доехала до Золотого озера, утром их пересадили на катер. Любочка сидела пять часов на носу и готовила фразы, с которых начнет разговор. За эту ночь и за утро она проехала почти тысячу километров, думалось с трудом. От турбазы бегом пробежала последний километр через лесок, увидела крыши кордона, пошла помедленнее. Потом совсем тихо. Серегина жена Татьяна нашла ее на ступеньках летней кухни.

– Привет, Татьян. А где они?

– В тайге. Заходи.

– А когда вернутся?

– Да кто их знает? Может, через неделю, может, через две. Садись, давай супу налью.

За забором сутулилась крапива. Небо перечеркивали перья нежных оттенков, озеро лежало совсем гладкое.

– Ладно, я поеду тогда. Тут консервы, возьмите. Последний катер сейчас обратно отходит.

– Какой, на фиг, катер. На вот, ешь суп.

– Татьян…

– Садись, говорю. Бери ложку, я сейчас хлеб нарежу.

Упорная молчаливая азиатка из деревни Ко легко поборола гордого вспыльчивого поляка, солдат решил, что так тому и быть, а Акулина хитро поглядывала, ждала.

И опять пошла прополка клубники, только теперь на Серегином огороде. По вечерам щелкали кедровые орехи, сидя вдвоем на летней кухне, а вокруг керосиновой лампы летали ночные мотыльки.

Щелк.

– Они нерешительные оба. Раздолбаи они, что тот, что другой. Серега тогда ревновал, бесился, а замуж так и не звал.

Щелк.

– Потом и вовсе паспорт мой отнял, чтобы ни с кем другим расписаться не могла.

Щелк.

– С ними, как с младенцами… Их надо брать за руку и идти, они и пойдут…

Иногда врывался Мишка, который теперь вырос и зимует в Заполярье, на острове Врангеля.

– Едут!

– Мишка, убью, если опять врешь!

Судьба, это точно судьба. Как же здорово, когда она накрывает с головой, – потом даже вспоминать весело. И ждать приятно. Хотя временами ждала так сильно, что начинало мутить. Тело в такие моменты казалось не своим, она недоверчиво разглядывала и трогала свои руки, колени, пряди волос. Касания казались оглушающими. Но ей нравилось быть в своем теле, она была довольна.

Тишина, на дальних гольцах лег снег.

Ни радио, ни телевизора, никаких новостей. Да и куда складывать эти новости? Сказал бы кто, что вчера вот, 31 августа, трагически погибла принцесса Диана, не сразу бы поняла, спросила бы – какая такая Диана? Зачем погибла? Затем отмахнулась бы – потом, всё потом, не мешайте.

Через десять дней они и правда показались на другом берегу залива, Мишка погнал туда лодку, громко шлепая веслами. А Любочка бросилась задумчиво, как бы не торопясь, идти по песчаной косе навстречу, рванула обратно, заскочила быстро в баню, глянулась напоследок в осколок зеркала, стоящий на подоконнике.

Я не стал дожидаться, поплыл с конем под скалой, выбрался, бросил коня, побежал веселый, хотел обнять. По шапке, по воротнику, плечам, свитеру, да везде ползали лесные клопы-вонючки. В эти дни у клопов была массовая миграция. Иногда казалось – где-то вдали летит вертолет. Огромными стаями они текли по воздуху вдоль залива и оседали на скале, забиваясь на зиму в щели. Володька, живший по соседству, брал лопату и набивал клопами мешки – кур зимой кормить.

– Клопов стряхни сначала, а то запашок от тебя…

Засмеялась. Ее глаза казались разноцветными от солнца, отраженного в воде, от красноватых скал, от нависших над водой кедров, заснеженных высоких гольцов над тайгой и перечерканного высокими облаками неба.

Послушно и поспешно начал отряхиваться.

С ними, как с младенцами… Бабка Акулина умела выправлять головку, делая ее аккуратной и круглой. И мы выправим.

Юля появилась в нашей жизни в начале нулевых.

– Она такая секси, блондиночка, – сказала любимая, крепко прижавшись к моему локтю.

Мы шли к метро от ее нового института. Мне нравилось встречать ее после занятий.

Что я мог представить, с моими устаревшими взглядами начала девяностых, когда мне говорили о секси-блондиночке? Платиновое каре, которое наверняка окажется париком, чулки в сетку, скуластая отчаянная куколка в обтягивающем кислотном или серебристом платье из ненатуральных материалов. К тому моменту, когда взгляды оформились, я уехал жить в тайгу и уже не обновлял их.

Но теперь мы уже отметили с друзьями наступление нового тысячелетия на Манежной площади, танцевали, оскальзываясь на пустых бутылках из-под шампанского под большим экраном, с которого нам что-то говорил новый президент, вернее, преемник. Уже забылся кризис 98-го, уже прозвучали в Москве первые взрывы, уже началась Вторая Чеченская, уже заработал Живой Журнал и умер Кастанеда. Девушки убрали до худших времен разноцветные лосины, честные мини-юбки, отважные высокие сапоги. Они надели строгие брюки и толерантные джинсы, спустились с каблуков, заботясь о своем здоровье и вырабатывая вкус. Наступала стабильность, а у меня вкус так и не выработался.

– Она пишет диссертацию и набирает себе группу. Слушай, я вообще так рада, что поступила сюда!

С неба в свет фонарей опускался замечательный снег. В освещенных изнутри продуктовых магазинах нас ждали тысячи чудес. Каждый день мы могли удивлять друг друга сказочными дарами – баночкой йогурта или ржаной лепешкой, мороженым или яблоком.

– …не просто группу, а команду. А потом вообще создать свой институт.

– Ты хочешь к ней?

– Конечно, ужасно хочу! Если она возьмет.

– Тебя обязательно возьмет.

Благодарный недоверчивый взгляд.

Мы дарили друг другу не только съедобные дары. Я приносил книжки, она учила новые песенки под гитару, я возил ее в Коломну или Архангельское, она сидела за швейной машинкой, а потом встречала меня в новой юбочке.