Нищий Стонут мои ноги, еле ходят, И глаза мои болят, гноятся. Добрые-то люди стороной обходят, Доброты своей, видать, боятся. Сгорбленная подошла старушка, Желтыми глазами смотрит, плачет. – Пойдем со мной, – говорит, – дедко. – Куда это? – Беру тебя, значит. – Со старостью ли берешь меня, бабка? – Ой, со старостью, горе мое, горе! – С хворью ли берешь меня, бабка? – Ой, и с хворью, милый, со всей хворью. Так идем под солнышком майским, По дороге разговор гово́рим. – Скоро ли дойдем, бабка? – А и вскорем, – говорит, – милый, вскорем. На берегах реки Увы (1976–1989) У моря Дочка на пляже отца зарывает в песок, Зыбко и смутно ему, словно семени в грядке; Что-то лепечет лукавый над ним голосок, Смугло мелькают лодыжки, ладошки, лопатки. Веки смежил он и в небо глядит сквозь прищур, Пятки вперед протянул – фараон фараоном. Девочка, став на колени, как жрица Хетсур, Руки к нему простирает с глубоким поклоном. Мечет в них дроты свои обжигающий Ра; Тысячи лет не кончается эта игра. Вот пододвинулась туча, и тень задрожала… Где ж тонкорукая? Краба смотреть убежала. Крымская бабочка У вечности всегда сухой закон. Но каплет, каплет жизни самогон, Переполняя пифосы и фляги. И – времени послушные волы – Вытягивают на берег валы Тяжелые возы горчащей влаги. Не трезв, не пьян, брожу я целый день. Тень-тень, мне каплет на уши, тень-тень. А за холмом прибрежным, в травном зное, Мне бабочка ударилась в лицо: Да это же, ей-богу, письмецо С оказией!.. А вот еще другое! Замри, я говорю, замри, присядь! Дай мне судеб известье прочитать, Куда ты снова ускользаешь к шуту? Чего ты хочешь, не понять никак: То вверх, то вниз крылом, то так, то сяк, И тыща перемен в одну минуту. Так кто из нас хлебнул: я или ты? Помедли, воплощенье суеты, Не мельтеши, дай разобрать хоть строчку, – Пока шуршит маслина на ветру И за пригорком – к худу ли, к добру – Прибой на нас с тобою катит бочку. Не трепещи: ведь я тебя не съем. Не торопись к татарнику в гарем Мелькать в кругу муслиновых созданий. О Мнемозина! восемнадцать лет Тому назад ты родилась на свет: Прекрасный возраст для воспоминаний! Они мелькают, вьются… Как тут быть? Чтоб их понять, их надобно убить! Но чем злодействовать, не лучше ль выпить? Ого! какой сверкающий глоток: В нем Иппокрены жгучий холодок, И страшный Стикс, и будничная Припять. Да, нас поила общая струя, Я бражник твой, капустница моя, И капля есть еще в кувшине нашем. Пусть нам Хайям на дудке подсвистит И подбренчит на арфе царь Давид – Давай кадриль несбывшегося спляшем! Закружимся над солнечной горой, Где вьется мотыльков беспечный рой, Над серою иглою обелиска, Над парочкой, уснувшей под кустом, Над грузовым, грохочущим мостом, Над Самаркандом и над Сан-Франциско; Закружимся над мертвенной луной (Ее обратной, скрытой стороной), Над горсткой угольков в кромешной яме, Над догмами, над домиком в Москве, Где русский йог стоит на голове И смотрит в вечность трезвыми глазами. Памятник Я оглянулся и увидел вдруг: Все люди заняты одним и тем же – Выделываньем мыльных пузырей. У каждого прохожего – тростинка, В которую он дует, отстранясь От суматохи уличной и локоть Ревниво оттопыря. Пузыри Срываются, толкаются, танцуют И, разлетаясь, наполняют воздух Неслышным звоном. Этих тянет вдаль, А тех к земле. (Бывают и такие, Что могут ногу отдавить, как гиря!) Иные – не легки, не тяжелы – В срединном воздухе, роясь, толкутся Среди себе подобных пузырьков. А если глянуть сверху – жизнь кипит И пенится как чаша! «Мир – пузырь», – Сказал философ Бэкон. Кто-то там В незримую соломинку, незримый, Усердно дует. Для чего все шире И все опасней раздвигает он Мерцающую сферу? Зря смеются Над комиксами. Этих человечков С растянутыми пузырьками реплик, Прилепленных ко рту, мне жаль. Слова Бессмысленны – но выдыханье уст, В которое они заключены, Священней фараонова картуша. И если ставить памятник поэту, То, верно, не с пергаментом в руках, Как у того, кто ночью из друкарни Бежал от разъяренных москвичей, Чтоб сеять, где подальше, не со шляпой, Не с шашкой и не с гаечным ключом, А с бронзовой тростинкою у губ, С надутыми щеками, и пускай Стоял бы он в углу, как виноватый, Отворотясь от улицы, а рядом Лежал десяток мыльных пузырей, Составленных, как ядра, в пирамиду. И непременно чтоб неподалеку Поилка с газированной водой… |
