— Куда лететь? — выделила для себя главный пункт Ассаж.

— Прах учителя на родину отвезешь. Великий человек был. Масштабная личность. Кощунственно, если он рядом с предками своими не упокоится. Такое не в традициях ордена, зато в традициях его родного мира.

— Ладно, — кивнула Вентресс поднимаясь. — А потом?

— Сама решишь.

— А к тебе можно?

— В смысле, сюда?

— Ну… да.

— Можно, но тут, кроме участия в войне, тебя ничего не ждет. И шансов что живы останемся не так уж и много. Явятся джедаи и порубят. Очень в духе ордена.

— И ты спокойно готовишься умереть?

— Да нет, вообще-то, вполне серьезно готовлюсь драться. Но объективная реальность такова, что вероятность выживания не велика.

— Я тебя совсем не понимаю.

— Что-то такое ты уже говорила. Странно было бы, если бы поняла. Хотя, может мне бы объяснила, чего я хвост в зубы не схвачу и деру не задам.

— У тебя и хвост есть?

О да, женская логика. Аж мяукнул.

— Ага, с кисточкой, как у льв… тушканчика.

Штормило нас будь здоров, мозги кипели и плавились, а объединенная Сила фортеля выкидывала, но, слава ей же, ничего страшней спонтанного телекинеза не случилось. Жизнь и поступки графа, совместными усилиями, удалось изрядно извратить. Он для Ассаж стержнем в формировании собственного «я» выступал, так что пришлось от него и танцевать. Разумеется, потом она все переосмыслит и в другом свете увидит, но это нормально. Пройдет, так сказать, естественным путем. Все мы, взрослея и опыта набираясь, прошлое переоцениваем. Ничего страшного, скорей уж стоит волноваться, если такого лет за пять-десять не произошло ни разу. Вернейший признак стагнации и остановки в развитии.

Ночь, звезды над головой, костер прощальной церемонии по джедайскому обряду, дорожки от соленых слез на лице Ассаж и гимн Конфедерации. Четкие команды, прощальный салют из бластеров дроидов на земле и залп спустившейся на нижнюю орбиту эскадры в небесах. Скромная погребальная урна с прахом. Первые лучики рассвета.

— Удачи, Ассаж, — обнял ее возле трапа корабля, за неполные сутки мы с ней сильно сблизились. Что в общем-то и неудивительно.

— И тебе.

Встав на цыпочки, она поцеловала меня в нос.

— Не смей умирать, — шепнула она, глядя прямо в глаза.

— И ты не рискуй понапрасну. Да пребудет с тобой Сила, — отступил, не став затягивать прощанье.

— Да пребудет Сила с тобой, Мирр-Ра-Мрр. Спасибо за все.

Взбежав по аппарели, она оставила меня переваривать последние слова. Похоже, я несколько перестарался. Пустил ее дальше, чем планировал. Черт, да у самого изрядно крыша за это время зашаталась. Одни только наши разговоры о трактовках кодексов и философиях Силы много стоят. Прочно и надолго мы в них заблудиться умудрились. Нет эмоций, есть покой. И? Да все знают, что сие следует понимать, как разум выше страстей и правит ими. А разве у ситхов не так? Что они там говорят? Нечто вроде: «Мы эмоциями управляем, силенки в них черпая, а не они нами». Молодцы, что еще сказать-то. Вот только джедаи, по факту, то же самое делают, в плане того, что контроль эмоций у них такой же жесткий.

И крепнут во мне ощущения, что оба ордена собачатся и жить галактике спокойно не дают, не по причине различий столько, сколько из-за схожести банальной. Того же Палпатина, жестоким и злым, как-то язык назвать не поворачивается. Беспощадным и рациональным — да, без проблем. Но злым? Жестоким? Как-то не замечал. С его самоконтролем — он вообще за титул образцового джедая побороться может. А Вентресс — женщина! Для них, в принципе, нормально эмоциями жить. Если бы ситхи, с какого-то перепою, сплошной негатив не культивировали, а на какой-нибудь силе любви акцент сделали, ну или дружбы там со смелостью-храбростью, то стали бы цветными фонарями. Выбрали, понимаешь, легкий путь. Конечно, разозлиться на соседа с перфоратором — куда проще чем понять, простить и полюбить.

Так, похоже, от разрыва контакта у меня еще больше крыша подтекать начинает. Срочно падать в сон! Усилием воли, задвинув лезущий наружу бред, заменив его образами Араелы, Киры, Асоки, Каша с Шаком и прочими небезразличными мне разумными, отдал приказ Семьдесят Седьмому:

— Я отсыпаться. Яхту графа на орбиту. Уничтожить в пыль. Если республиканцы начнут наступление, действовать самостоятельно. Если надо меня эвакуировать — не будить.

— Понял, сэр, — ответил адъютант, включив «иллюминацию».

Вот только мне не до его терзаний-переживаний. Наплевав на то, что бегающий во время войны генерал вызывает панику, понесся к себе. Чем скорей вернусь в адекватное состояние, тем лучше. А то ведь меня может потянуть и покомандовать. Опасаюсь, что галактике такое боком не выйдет. «Да чтобы я, еще раз, кого-то от сумасшествия спасал!» — промяукал, падая в кровать. «Будет надо — сделаешь», — ответил внутренний голос. С тем и провалился в глубокий оздоровительный сон.

Под пение птиц и шелест листвы Палпатин, выполняя предписания медиков, неспешно прогуливался по желтым дорожкам парка, раскинувшегося вокруг здания клиники. Порыв искусственного ветра принес ароматы цветущих кустарников. Улыбнувшись, Шив дошел до лавочки, оформленной под резной светлый камень и присел, укрывшись в тени от направляемого орбитальным зеркалом солнечного света. Бросив взгляд на закрепленный браслет, он только усмехнулся, еще почти четыре тысячи шагов из предписанной нормы находить осталось.

Разумеется, он давно уже поправил здоровье Силой, но не спешил демонстрировать чудесное исцеление. Палпатин изрядно радовался удачно случившемуся сердечному приступу. На фоне всех бед и неудач, постигших Республику, его положение тяжелобольного оказалось весьма выгодным. Рейтинги взлетели до небес. Не зря он годами пестовал свой образ. Кропотливая работа над имиджем дала результат. В примитивном сознании обывателей — его болезнь и проблемы Республики оказались прочно связаны. Сам Палпатин до глубины души презирал тех, кто оперировал эмоционально-образной картиной мира, однако — это не мешало ему ее использовать. Теперь же он пожинал плоды многолетних трудов. С глубоким удовлетворением констатируя факт — для населения он стал символом, превратился в зримое и материальное олицетворения того, что они звали Республикой.

Его заваливали письмами, жалели, хвалили, переживали, поддерживали, но главное — на него надеялись. Его умоляли спасти. «Идеально», — усмехался Палпатин, одаривая всех и вся знаменитой, чуть грустной улыбкой усталого, мудрого, много повидавшего и понимающего человека, несгибаемо несущего тяжкое бремя. Оступился? Бывает, никто не совершенен. «Именно проявленной вовремя слабости мне и не хватало, но затягивать с ней не стоит, чревато», — прошептал он поднимаясь. Доходить поскорей и за работу. До конца декады полежу, а там и «побег» устроить можно. Возмущающиеся на камеру врачи, сетующие на то, как много он работал, прекрасно закрепят уже достигнутые результаты.

Отправившись дальше бродить по дорожкам парка, Палпатин постепенно переключился на куда более актуальное. После правильной подачи новости о болезни, приправленной нужным посылом, он стал для граждан героем. Подсунуть в примитивные головы мысль о том, что он, в некотором роде, пал на посту, грудью пытаясь защитить электорат, оказалось проще простого. При этом, он оказался над схваткой. Инфаркт вывел его за рамки игры. Его просто невозможно было хоть в чём-то обвинить и упрекнуть. Идеальное положение.

Конечно, разрушение верфей и гибель множества строящихся боевых кораблей — весьма серьёзно скажется на ходе войны. Тем не менее, куатцы сохранили огромные запасы кристаллов. На какое-то время это полностью нивелирует потерю Кристофсиса. Перешедшие на сторону сепаратистов тионцы, вообще не беспокоили Палпатина. От их нищего скопления одни только проблемы. Особенно теперь, когда адмирал Тренч отбросил войска Республики. «Не придется тратить силы и ресурсы», — улыбнулся канцлер, остановившись полюбоваться плавающими в фонтане рыбками. Просто ему сообщили о засевшем на окраине парка папарацци, и он решил воспользоваться моментом. Вообще, изображая из себя глубоко больного, но быстро идущего на поправку, Палпатин получил самое главное — время подумать.