— Сказал, — тоскливо согласился ребёнок.

— Значит, Богуслав действительно мог отправить тебя домой вовремя?

— Наверное.

— Ну вот видишь. Яр, просто попроси у них прощения в следующий раз. И всё забудется. Друзей не теряют из-за таких мелочей.

Да, друзей теряют в основном, когда они узнают, что ты нечисть. Например, ученик знахаря. Или сын лоймы. Но ему пока не нужно об этом знать.

***

Лада устало гребла траву недалеко от дороги. Тревожно вскидывала голову на каждый шорох. Как только я замедлил коня, малой на ходу соскочил и кинулся к девушке.

— Мам, не надо! Я сам всё доделаю завтра!

— Где ты был, Яр? — сведя брови, поинтересовалась она.

— На Молчановском хуторе…

Её синие глаза тут же злобно впились в меня. Она отбросила грабли и грозно двинулась в мою сторону, уперев руки в бока. Ого…

— Как ты мог разрешить ему гулять так поздно?! Ему обязательно было ждать, пока ты его заберёшь?! Он что, не мог сам прийти?!

— Я ему не разрешал. Моя вина только в том, что я не сказал тебе, во сколько он должен вернуться. Мы обсудим это позже, — устало сообщил я. — Мелкий, живо в дом.

Яр заныл, но повиновался. Я быстро скинул плащ, закатал рукава рубахи, достал из шкафа пояс.

— Если это повторится ещё хоть раз — ты будешь наказан розгами. Понятно?

Он кивнул, обиженно надувая губы.

— Может лучше завтра, Мир?

— Нет, сегодня, Яр. Снимай штаны и иди сюда, живо, — я сел на лавку, похлопал по своим коленям.

Он долго ёрзал, пока устроился на них, а я спокойно ждал. Ему нужно время собраться. В конце концов я положил руку ему на спину, заканчивая его слабую возню и вжимая в колени. Накрутил пояс на ладонь, чтобы концы не выскочили и не поранили его. И начал шлёпать. Вначале довольно слабо — меньше синяков останется. Да уж, никогда не думал, что болезненная наука проклятого Велимира мне пригодится.

Малыш сопел, но не дёргался и не хныкал. Попа порозовела, и я добавил силы в удары. Он слегка подался вперёд, вцепляясь в мои штаны, и тихо охнул. Потом начал перебирать ногами и ёрзать, так что мне пришлось надавить ладонью ему на спину чуть сильнее. Захныкал. Пояс без остановки опускался на мальчишечью задницу, оставляя широкие огненные полосы, звонко щёлкая о упругую кожу. Яр бесконечно крутился, пытаясь увернуться от ударов — насколько ему это позволяла моя рука…

— Хва-а!-атит! — заныл он, когда попа уже была насыщенно-розовой.

Но я не остановился. Он заслуживал строгого наказания — я и так пошёл ему навстречу, не приняв его маленькую хитрость за попытку обмануть. Если бы я предупредил Ладу, он бы от розог не отвертелся, конечно. Я бил жёстко, с приличным замахом, лишь слегка сдерживая руку. Он уже во всю всхлипывал, вскрикивал на ударах и ныл между ними.

— Прости-и-и! Ай! Мир, прости-и-и! Ау-у-у! Я больше… Ауч! Больше… А! Не буду-у-у!

— Я очень на это надеюсь, Яр. Потому что если это повторится — ты будешь наказан очень строго.

— Не повтор-ау-а-а… Не повторится-а-а.

Я остановился. Он всё ещё ёрзал, пытаясь хоть немного остудить красную горящую попу. Я поставил его на ноги и притянул ближе к себе. Слёзы градом катились по смуглой мордашке. Сейчас он не был похож на нечистика даже в настоящем обличье — обычный зарёванный ребёнок, расстроенный и виноватый.

— Больно! — сообщил он, потирая половинки ладошками.

— Я знаю. А ты знаешь, почему больно, — спокойно ответил я.

Он шмыгнул носом, размазал кулаком слёзы и буквально кинулся ко мне, так что я еле успел раскрыть объятия. Вцепился кулаками в мою рубашку, как делал всегда, когда был сильно расстроен.

— Прости-и-и!

— Ты прощён, Яр, не плачь, — я мягко похлопал его по спине. — Всё хорошо, малыш.

Он ещё какое-то время прижимался ко мне, всхлипывая и шмыгая носом. А потом хитровато глянул, слегка отстраняясь:

— Можно мне мой пряник, пожалуйста?

— Ох, прости, ребёнок, но я не смог купить тебе пряник, — у него сразу же снова навернулись слёзы на глаза — от разочарования. — Зато у меня есть кое-что получше. Будешь клюкву в сахаре?

Глазки мгновенно загорелись. Он заскакал на месте, захлопал в ладоши, будто и не было только что никакой порки и никаких слёз.

— Да, Мир, да! Клюква-а-а-а! Спасибо!

Я засмеялся и взъерошил ему волосы.

— Приведи себя в порядок, а я пока позову маму. Она тоже не откажется, я думаю.

========== Одиннадцать ==========

Я возвращался с работы. Снег скрипел под копытами коня, переливался серебром в свете луны. Сегодня я задержался дольше обычного — как-то много всего навалилось. Вроде, ничего серьёзного, всё по мелочи. Но пока со всем управился — вот уже и полночь.

Обычно я брал с собой Ладу на такую работу — не опасно, а помощь её пригодится. Мелкий в таких случаях оставался у Молчана. Но сейчас у торговца была большая зимняя ярмарка в Липске — городке недалеко от Загорья — и ему было не до моего сорванца.

Так что Лада осталась дома с ребёнком. Ему весной должно было исполниться двенадцать и он в принципе был уже взрослым парнем, часто оставался дома один — но не на целый день, не зимой, когда нужно постоянно следить за печью.

Вёл он себя, как и все одиннадцатилетние мальчишки с огоньком в одном месте. Ну, может ещё чуть более сумасбродно. Но я знал, как себя с ним вести. Что сказать, что сделать. Когда закрыть глаза на баловство, а когда быть построже. Иногда срабатывала интуиция. Иногда просил совета у Молчана — мы вообще последнее время нередко проводили вечера вместе, пропуская по стакану медовухи и обсуждая методы воспитания. Торговец подтрунивал, что я стал совсем семейным человеком и последний штрих, которого мне не хватает — чтобы моя баба гоняла меня за выпивку. Лада не баба и тем более не моя — каждый раз отвечал я. Молчан только смеялся. Иногда его заносило — обычно, если одним стаканом медовухи не ограничивалось — и он начинал мне советовать, как затащить Ладу в кровать. Я отфыркивался и всё обычно заканчивалось шутками про то, все ли знахари лишены мужской силы и тем что «баба гоняла за выпивку» его, а я поспешно сматывался домой.

Но сегодня я ехал не от торговца. Я ехал с работы. Не то чтобы я сильно вымотался, но мне хотелось поскорее в тепло. Лечь, вытянуть ноги. Расслабиться.

Лада ждала меня на пороге. В сорочке и шерстяной шали. Совсем о здоровье не думает… Ну правильно, знахарь же полечит потом.

— Ты чего на холоде торчишь?

— Жду тебя. Ты сегодня поздно.

— Бывало и позднее, — я соскочил с коня, повёл его в хлев.

Она осталась стоять на крыльце. У меня была только одна причина, почему она в такой холод и темень может ждать меня на улице.

— Что-то с Яром? Опять разошёлся?

Мы только пару дней назад имели неприятный разговор на троих: я, Яр и пояс — потому что бесёнок вдруг решил, что может без спроса лапать обереги в моей мастерской, которые вполне могли оказаться опасными для него — и я надеялся, что ему хватит этого, чтобы не нарываться на трёпку хотя бы ближайший месяц. Но почему ещё она может торчать на улице?

— Нет, всё в порядке. Только мокрый насквозь домой пришёл, но я напоила его сбором от простуды. Всё в порядке. Ужин остыл совсем, я погрею…

На столе меня действительно ждало ароматное, хоть и холодное жаркое. В красивом глиняном горшке, которые Лада обычно доставала только в тех редких случаях, когда мы принимали гостей. В кружке плескалась согревающая настойка. Ничего себе. Как-то слишком торжественно для обычного ужина.

— Лада, я могу погреть сам. Или поесть холодным. Уверен, оно всё такое же вкусное. Иди спать, поздно уже.

Я плюхнулся на лавку и притянул к себе горшок. Невозмутимо начал есть. Она стояла в пяти шагах от меня, всё ещё завернувшись в шаль, и смотрела. Пристально и как-то встревоженно.

— Я сегодня подумала… Тебя долго не было и я подумала: вдруг ты не вернёшься совсем? Ну, у тебя ведь работа бывает опасная. Волколаки всякие, лихоманки… И я поняла… Ну, то есть я давно знала. Но только сейчас поняла, что ты тоже должен знать… Я не переживу, если с тобой что-то случится. Ну, не в смысле, что я боюсь остаться одна или не справиться с Яром… А в смысле, что… Ох. Ты должен знать, Драгомир. Я люблю тебя!