========== Пролог ==========

Толпа шумела и бурлила, перетекала от одного пёстрого прилавка к другому, продавала и покупала, торговалась и выменивала. Ни за что в жизни я бы не сунулся на субботний рынок, но мне срочно нужна была прострел-трава.

По-хорошему, мне нужен был помощник… Кто-то, кто бы следил за моими запасами, за моим оружием, пока я работаю. Но вряд ли кто-либо согласился бы на это сам, а покупать раба, как делали многие мои коллеги, я не хотел. Так что я мог корить только себя за то, что не проверил запасы своевременно. Хотя находиться среди этой шумной, грязной, потной толпы было всё же слишком жестким наказанием.

— Милок, купи кропчик! Вот петрушечка есть. Любиста. Может любисты надо? — пристала ко мне чересчур общительная старушка.

Я поднял голову, скидывая капюшон плаща, и она охнула, встретившись со мной взглядом. У всех знахарей были такие глаза: радужка тёмная, почти чёрная, сливается со зрачком. Бабуля запричитала и поспешила прицепиться к другому прохожему, будто и не видела меня. А я снова натянул капюшон. Надо быстрее убираться отсюда. Слишком много негатива. На периферии сознания вспыхивали чужие эмоции: боль, ненависть, зависть, страх, жадность, ревность. Всё то, от чего мне положено было людей избавлять. Всё то, что я вынужден был чувствовать, будто это мои собственные эмоции. Я медленно выдохнул, крутанул на пальце защитный перстень. Сильная ведь защита, а всё равно пробивает. Ой, зря меня сюда понесло…

Ну ничего, немного осталось. Вот и лавка Молчана. Куплю, что мне нужно — и прочь отсюда.

— Хочу-у-у-у! — надрывался какой-то мальчишка, валяясь на песке возле лавки и колотя кулаками и ногами. — Купи-и-и!

Только этого не хватало. Я скривился, готовясь к вспышке детских — самых ярких и сильных — эмоций. Да ещё и так близко… Но ничего не почувствовал. НИЧЕГО. Только какие-то сдавленные, спрятанные чувства матери: испуг, стыд и отчаяние. Она стояла рядом с рыдающим ребёнком и расстроенно смотрела на него. Не пыталась успокоить, поднять, встряхнуть. Просто смотрела. По совсем ещё молодому, красивому и свежему лицу градом катились слёзы.

— Я не могу купить тебе ещё леденец, Яр. Ты уже съел две баранки. У меня остались деньги только на успокаивающий сбор…

— Не хочу сбо-о-о-ор!

Я присмотрелся к скандалисту. Вроде взрослый уже, чтобы такие истерики устраивать. Да и вообще, что-то с ним было не так. Что-то было неправильно. Но я не мог понять. Не мог увидеть. Я набрал в грудь побольше воздуха и на выдохе стянул защитный перстень. Чужие негативные эмоции хлынули на меня неудержимым потоком, но я заставил себя сконцентрироваться на ребёнке. Теперь я видел его истинный облик. Смугловатая кожа, больше похожая на гладкую кору дерева, острые уши, большой, хищный рот. Да, я не ошибся. Я натянул перстень обратно.

— Сбор тут не поможет, — кинул я, схватил малого за ворот тонкой, истрёпанной и уже маловатой ему рубахи и дёрнул на себя.

Вспышка страха. Не от него — от матери.

— Не троньте моего…

— Тихо! — прервал я, покрепче взял брыкающегося ребёнка за плечо и звонко шлёпнул по попе рукой. — Хочешь в лесу расти, с дикими кабанами? Нет? Тогда успокойся, живо.

Я слегка тряхнул его, не отводя взгляд. Он смотрел на меня зачарованно. Понял, кто я. Понял и испугался. Слёзы мгновенно высохли, вопли и всхлипы прекратились. На пороге лавки показался растерянный и обеспокоенный Молчан.

— О, Драгомир, как ты вовремя! Как и всегда — впрочем. Я уж не знал, как этого дитёнка успокоить. Я тебя отблагодарю — тебе чего насыпать? У меня зверобой свежий. В солнцестояние собирал…

Не знаю, как его родителям пришло в голову это имя — рот у него закрывался исключительно редко.

— Обслужи девушку сперва, — устало заметил я.

— Но вы сказали, что сбор не поможет, господин, — тихо проговорила она, держа руки на плечах мальчика, который косился на меня с опаской и интересом.

— Ему — нет. Вам — да.

Она вдруг вцепилась в мой плащ.

— Пожалуйста, добрый господин, помогите мне. Я не заплачу вам деньгами, но могу… Могу другим. Пожалуйста… Что мне делать?

Я качнул головой. Она была очаровательна. Тугая светлая коса, большие голубые глаза, аккуратное личико, точёная фигурка. И в отличие от многих она меня совершенно не боялась. Но я не готов был принять такую оплату.

— Оставьте его на опушке леса, — мрачно выплюнул я, пока Молчан насыпал мне в льняной мешок прострел-траву.

— Что? Вы что такое говорите? — на глазах у неё снова появились слёзы. — Он же мой ребёнок!

— Нет, не ваш.

Не лезь в это, Перун тебя возьми. Не лезь, Драг, ты пожалеешь. Не связывайся с людьми. Не связывайся и не привязывайся. Вообще больше на неё не смотри.

— Он мой, — вдруг твёрдо ответила она. — И я не собираюсь отказываться от него только из-за того, что мне трудно даётся его воспитание. Это не его вина, а моя.

Я удивлённо развернулся к ней. Вот это терпение. Вот это жертвенность. Я понимал теперь, почему этот ребёнок держится. Почему он не похож на других подменышей. Да, ему тяжело себя контролировать. Но он пытается. Потому что она прикладывает к этому усилия. Я ещё раз встретился взглядом с малышом. Глаза зелёные и глубокие, как лесная чаща. Взрослые. Он всё понимает. Он знает, кто он. И знает, кто я.

— Любишь маму?

Мальчик молча кивнул.

— А эту тётю? — я кивнул на светловолосую девушку.

Она в ответ посмотрела на меня грозно, но промолчала, слишком напряжённая ожиданием.

— Её люблю больше, — тихо ответил мальчик.

Бывает же… То есть он до сих пор с ней, он до сих пор контролирует себя, он ведёт себя почти по-человечески — потому что полюбил свою приёмную мать. Невероятно. Удивительный случай. Удивительный настолько, что я готов пожертвовать своим спокойствием ради этих двоих. Я тяжело выдохнул, проводя ладонью по лицу.

— Молчан, две гривны разрыв-травы и два золотника твоего хвалёного зверобоя.

***

Они жили в маленьком домике на самой границе леса. Ни на заборе, ни на калитке никаких охранных амулетов. В саду ни одного растения, отпугивающего нечисть. Неудивительно, что беда пришла именно к ним…

Да не одна. Отец ребёнка погиб на охоте, когда Яру только исполнилось три. Ладе сказали: задрал медведь. Да, медведь, как же… Буквально через месяц малыш начал странно себя вести. Лада думала: ему просто не хватает отцовской руки. Но нового мужчину в дом так и не привела.

Терпела скандалы и выходки сына. Ждала, что он чуть-чуть подрастёт и успокоится. А всё становилось только хуже. В конце концов не выдержала и пошла к деревенской шептухе. Нашла у кого совета просить… Ну и понеслось: омывания, обкуривания, травяные сборы, катание яиц по голове и прочие бессмысленные ритуалы, которые ещё кое-как работали на защиту, но совершенно никак не могли исправить то, что уже случилось.

— Послушайте, Лада, я не верну вам ребёнка, которого вы в муках произвели на свет девять лет назад, — серьёзно начал я, замерев на пороге их скромного жилища. — Но я могу сделать так, чтобы этот молодой человек, которого вы называете своим сыном, был… Гхм… Чуть больше на него похож. Я не обещаю, потому что раньше не делал такого. Но я постараюсь.

— Я готова на всё, если это… Если это не лишит меня сына.

Сказать, конечно, проще, чем сделать. Если бы он был девочкой, если бы он был чуть старше, если бы он не любил свою приёмную мать так сильно — у меня бы не было ни единого шанса. А так — очень призрачный — но есть. Я присел перед мальчиком, взял его за острые худые локти.

— Яр, посмотри на меня. Ты готов к этому? Будет больно. И неприятно. И страшно. Но я хочу, чтобы ты доверял мне. Хорошо?

— Она ведь всё равно придёт за мной рано или поздно? — очень серьёзно и по-взрослому спросил ребёнок.

Я кивнул. Да, она вернётся за ним. Не сейчас — лет через пять. Но заберёт. Таковы законы. Законы природы, которые практически невозможно нарушить.