— Кто «она»? — севшим голосом спросила Лада.

— Его настоящая мать, — спокойно ответил я, поглаживая ребёнка по спине. — Лойма.

— Л-лойма?

— Они крадут человеческих детей и подкидывают вместо них своих — подменышей. Люди воспитывают… Нечисть. Которая отличается довольно скверным характером, — я подмигнул мальчику. — Истерики, скандалы, лень, упрямство, дерзость — чем старше, тем хуже. А потом лоймы забирают своих детей обратно. Чтобы продолжать род.

— А человеческие дети? Что становится с ними?

— Их съедают, — не выбирая выражений, ответил я.

Девушка всхлипнула и закрыла рот рукой. Но быстро заставила себя собраться. Решительно подошла к мальчику и прижала его к себе.

— Ты не нечисть, Яр. Ты мой сын. Я люблю тебя, малыш. Слышишь?

У меня аж мурашки побежали от того, как она это сказала. Она могла бы стать сильной знахаркой, если бы дар проснулся. Внутренней силы там даже больше, чем у меня. Вот почему этот малыш держится. Дело не только в любви. Дело в том, что он берёт у неё силу, чтобы держаться — и она её даёт. Невероятная семейка…

***

Я расставил необходимые амулеты по периметру. Поджёг в глиняных мисках смесь полыни, разрыв-травы, тысячелистника и девясила. Открыл двери нараспашку. Хорошо, что соседи далековато. Всё равно услышат, конечно. Поползут слухи. «Водит Лада к себе какого-то хмыря, который её пострела воспитывает, а её саму, небось…». Но ничего. Справится.

Я вышел во двор и быстро срезал несколько тонких рябиновых прутьев. Вишня или берёза были бы лучше, но в этом случае нужна была именно рябина. У каждого дерева своя энергетика. Вернулся в дом, вытащил из-за стола лавку почти к самому порогу. Подвёл к ней ребёнка.

— Спускай штаны и ложись.

Он глянул на меня с удивительной смесью злости, обиды и смирения. Лада снова закрывала рот ладонями, и я чувствовал, как ей больно, страшно и жалко сына. Да-да, отвратительная процедура. Но без неё никак. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, а значит, пора приступать.

— Давай, дружок, смелее. От этого никто ещё не умирал.

Он тихо шмыгнул носом и стянул штаны. Покорно улёгся на лавку, вцепляясь пальцами в края. Я нервно сглотнул. Соберись, Драг. Ты же знаешь, что боль бывает целебной. Боль бывает необходимой.

А в данной ситуации это вообще единственный выход. Я приподнял его рубаху повыше, несколько раз взмахнул прутом в воздухе, измеряя силу удара. Мелкий тихо хныкнул и сжал руки на лавке ещё крепче. Я не знал, кому из нас сейчас хуже всех. Ребёнка трясло от страха. Ладу выворачивало от бессилия и жалости. А меня накрывало чужими эмоциями. Я снял защитный перстень, потому что должен был почувствовать ЕЁ сразу, как только она явится. Но из-за этого ничто не глушило эмоции молодой мамы. Малыша я не чувствовал — у меня не было способности считывать эмоции нечисти. Но по нему и так всё было понятно. А ещё я боялся не справиться.

Это всего лишь работа, Драг. Причём, если что-то пойдёт не так, тебя даже оплаты не лишат. Ведь ты делаешь это бесплатно.

Я выдохнул и опустил розгу на маленькую, худую попу мальчишки. Он вздрогнул — скорее от испуга, чем от боли. Слабовато. Он всё-таки нечисть и кожа у него грубее человеческой. Я сделал шаг назад, чтобы замах был больше. Лада испуганно охнула. Да не убью я твоего ребятёнка… Я снова положил удар, уже вкладывая больше силы и слегка протягивая. Малыш вскрикнул, но рук не разжал. И даже не дёрнулся. Хорошо. Это значит, что ему должно хватить терпения. А мне — времени.

Взмах. Удар. Он вздрагивает и слегка вытягивается. Хнычет, но крик сдерживает. Удар. Всхлипывает, слегка ёрзает. Удар. На смуглой попе вспыхивает пятая красная полоса. Он ёрзает и шмыгает носом. Удар. Вытягивается, перехватывает руками лавку. Удар. Удар. Вздрагивает и тихо скулит. Удар. Удар. Ёрзает, хнычет. Всего десять ударов, а попа уже вся исполосована — слишком он всё-таки маленький. Придётся накладывать удары. Я даю ребёнку передышку — меняю розгу и перехожу на другую сторону — а он использует это время для того, чтобы устроится поудобнее. Это ведь всё равно до первого удара. Я снова кладу розгу слишком аккуратно и малыш только отрывисто выдыхает.

Я надеюсь, ещё одной десятки хватит. В любом случае, я остановлюсь.

Я не хочу думать о том, что будет, если она так и не придёт. Подумаешь, проклянут. Не впервой.

Второй удар кладу с оттяжкой. Яр вскрикивает и перебирает ногами. Удар. Хнычет и ёрзает. Удар. Вскрикивает и вскидывается. Опускается обратно и начинает тихо плакать. Удар. Ёрзает и стонет. Удар. Впивается пальцами в лавку и плачет в голос. Лада тоже плачет и еле сдерживается, чтобы не остановить мою руку. Удар. Он рыдает. Вся попа в пересеченных вспухших красных рубцах. Я нервно сглатываю. Ну давай же. Приходи. Столько нечисти убил — никогда бы не подумал, что пороть какого-то мелкого чертёнка будет так сложно. Удар.

— Мааааам! — кричит Яр, выгибаясь.

И в тот же момент я её чувствую. Она поднимается на крыльцо и замирает. Не может войти, пока я не позволю.

А ещё я чувствую ярость Лады. Звериную ярость хищницы, готовой защищать своего ребёнка. Только бы это всё не испортило.

Я откинул розгу и повернулся к лойме.

— Переступай через порог, — спокойно разрешил я.

Она зашла в освещённый лучиной и горящими травами дом. Тёмная кожа обтягивает непропорциональный скелет. Длинные руки, костлявые ноги, сутулые плечи. Зеленые глаза горят ненавистью. Крючковатые пальцы готовы вцепиться мне в глаза, а острые зубы — перегрызть шею.

— Я твоё дитя пеленала, а ты моё бьешь*, — с упреком заявила она Ладе.

И снова вспышка ярости. Я предупреждающе глянул на девушку. Молчи!

— Не она бьет, а я, — выпалил я, чтобы не позволить Ладе открыть рот.

— Чтоб тебя болото проглотило, знахарь, — прошипела в мою сторону лойма.

— Разорви связь, — в ответ потребовал я.

Я шепнул несколько слов, и травы в мисках вспыхнули ярче. Небольшая демонстрация силы. Я твёрдо глянул на лойму.

— Он хочет прожить человеческую жизнь. Разорви связь.

Мы оба посмотрели на ребёнка. Он стоял возле Лады, которая уже накинула на него вышитую скатерть прямо со стола, и судорожно цеплялся за её локоть. Заплаканный, испуганный, но решительный.

— Я не хочу жить среди кабанов. Я хочу жить среди людей.

Лойма оскалилась. Мальчик молодец, что не побоялся сказать. Против желания ребёнка она не пойдёт — на это только люди способны.

— Ты не знаешь, кто ты. Ты не сможешь бороться с собой. А у этой дуры не хватит сил.

— У господина знахаря хватит, — смело отрезал Яр.

Я вздрогнул. Нет. Нет-нет-нет. Я не собираюсь его воспитывать. Это в договор не входило. Обещать такое лойме нельзя. Порвёт потом на лоскуты в тёмном лесу.

Лойма наградила меня долгим ожидающим взглядом, но не получив ни опровержения, ни подтверждения, сдалась.

— Мне всё равно, кто будет тебя воспитывать. Я вернусь на твою четырнадцатую весну. Если ты не захочешь уйти со мной — оставлю в покое.

Она исчезла, демонстративно погасив лучину ветром. На травы сил бы не хватило. Я выдохнул и натянул перстень. Жёстко. Давно меня так не накрывало. Буду сидеть дома в одиночестве неделю. И пить травки.

Лада плакала, не сдерживаясь. А Яр смотрел на меня. Испуганно и потерянно. Как будто я один мог его понять. Впрочем, так и было.

— Во мне как-будто что-то… — он шарил ладошкой по груди.

— Оборвалось? — предложил я свой вариант.

Он кивнул и всхлипнул.

— Ничего, Яр, это пройдёт.

Мальчишка вдруг выпутался из рук матери и кинулся ко мне. Зарылся в полы плаща, будто хотел там поселиться.

— Останьтесь с нами, господин знахарь.

— Я не могу, — я словил испуганный взгляд Лады.

Я — тоже нечисть. Меня боятся. Мной пугают детей. Ко мне обращаются в крайних случаях. Одно дело жить с родной нечистью, с тем, кого с пелёнок считаешь сыном. А другое дело — пустить в дом знахаря.

— Но если вдруг тебе понадобится, — я снял с плаща один из деревянных амулетов и вручил ему. — Ты сможешь меня найти.