— Яр, ты на кого-нибудь… гхм…
— Нападал? Нет, — он снова сжал кулаки и закусил губу. — Но меня тянет туда. Как-будто что-то зовёт. А я не… Не могу сопротивляться. Пожалуйста, Мир, сделай с этим что-нибудь.
— Порка здесь не поможет, малыш. Нам нужно дождаться её прихода. Она обещала прийти на четырнадцатую весну — и придёт.
— Уже май заканчивается… Вдруг она… Забыла? Или умерла? Вдруг её убил какой-нибудь знахарь?
— Яр, в этих краях нет знахарей кроме…
Я нервно хватанул воздух. Нет. Нет-нет-нет.
— Собирайся.
— К-куда?
— Одевайся как следует. Дорога неблизкая. Но это единственный способ решить проблему прямо сейчас.
***
— Значит, этот лойменыш — твой сын?
Яр не выдержал тяжелый брезгливый взгляд и отвернулся. Я себе такое позволить не мог. Сжал зубы и смотрел. Прямо в бездну. У всех знахарей чёрные глаза. Но у этого будто бы чернее других.
Он располнел от малоподвижного образа жизни, совсем зарос, борода поседела, крючковатый нос стал ещё более острым — в общем, то ещё зрелище. Но я смотрел в эти глаза и видел его прежним. Злым, опасным, жестоким. Страшным. И смотря на меня, он тоже, наверное, видел не взрослого решительного мужчину, а маленького испуганного мальчика.
— Долгая история, — я заставил себя звучать небрежно.
— Плевать, — тут же прилетело мне. — Плевать, с кем ты трахался. Что нужно?
— Вызвать его мать.
— Значит, ритуал с камнем моим нужен. Что взамен?
Ну естественно. Ну конечно. Он же не может просто помочь. Он же должен получить от этого выгоду.
— Буду должен.
— Ты и так мне должен! Я тебя сделал!
Я бы поспорил. Но сейчас не время пререкаться, если я всё ещё хочу получить то, что мне нужно.
— Хорошо, требуйте.
Я устало облокотился на стену. Яр, сидевший рядом, впился ногтями в лавку, весь сжался, испуганно прерывисто вдыхая. Да, у моего учителя та ещё энергетика. Угнетает.
— Стойло в порядок приведи. Я уже старый за скотиной дерьмо выгребать.
Я криво ухмыльнулся. Всегда терпеть не мог эту работу. Больше всего. У него ещё конь тогда был такой же бешеный, как он сам…
Ничего ему на самом деле не нужно. Только вывести меня из себя. Чтобы я разозлился, дал ему повод выставить меня за двери. Ну уж нет.
Я уже поднимался, когда вдруг вскочил бесёнок.
— Я сделаю. Это ведь мне нужно…
Велимир хлопнул по столу ладонью.
— Я к своей скотине монстра не подпущу!
— Я не монстр! — Яр словил мой напряжённый взгляд и осёкся. — Прошу прощения, господин знахарь. Я монстр не больше, чем вы или мой отец.
— Плоховато у тебя со счётом, да? Ты — сын двух монстров… Ладно, ступай. А ты, Драгомир, приготовишь мне пока поесть, раз уж я по вашей милости сегодня в таверну не попадаю.
Это была вторая в очереди вещь, которую я терпеть не мог. Готовить ему еду. Не потому, что не умел. Наоборот, у меня получалось вкусно. Но он никогда не был доволен…
Это уже две услуги, учитель. Но спорить я всё ещё не собирался. Приготовлю, от меня не убудет.
Я кивнул Яру и направился на кухню. Велимир прошаркал в кабинет. Естественно, ему не о чем со мной разговаривать. Я ему неинтересен. Меня уже не попинаешь. На провокации я не ведусь. Ударить меня он не осмелится — я очевидно сильнее и дам отпор. Скучный, короче. Но где-то в глубине души всё равно сидел страх. И сейчас всё, о чём я мог думать: не боится ли Яр меня так, как я боялся Велимира? Да, он меня любит, да, уважает. Но что ещё ему остаётся? Не вбил ли я в него эту любовь? Буквально…
Надо завязывать с этим. Поговорить с ребёнком, расставить все точки над «и» и больше к нему не притрагиваться. Да, так и сделаю. Если только…
Если только он не исчезнет из моей жизни сегодня. Навсегда. Я аж выронил посуду, когда наконец осознал, что я совершенно не уверен в его выборе. Не в каком-то абстрактном выборе, который он должен будет сделать когда-нибудь в будущем, когда вырастет…
Он уже вырос. Вот оно, будущее. Вот он, выбор.
— Ты сюда приехал посуду мне бить? — Велимира тянуло на мои оплошности, как пчелу на мёд.
— Ничего не разбилось, — слабо ответил я, собирая разбросанные по полу бобы.
— Меня-то, понятно, руки не слушаются уже. А тебе рановато. Хотя они у тебя всегда были из задницы.
Я с трудом проглотил ответную реплику про то, что задница здесь он, и вернулся к готовке. В голове звенела пустота. Вот где я действительно не могу ничего сделать. Бессилие. Полное. А его выбор очевиден. На одной стороне бесконечные ограничения, пахота до гроба и жёсткий самоконтроль. На другой — свобода и природа.
Зачем вообще я это всё затеял? Что хотел доказать? Что я настолько отличный знахарь, что могу сделать из нечисти человека? А главное: кому я это доказывал? Учителю? Себе?
Трясущимися руками я поставил перед Велимиром миску с ужином. Оставил немного для Яра. Сам есть не стал — кусок в горло не лез.
— Недоварено. И пересолено, — сообщили мне.
Да кто бы сомневался.
Куда себя деть? Быть рядом с бывшим учителем невозможно. Душно, тесно. Быть рядом с ребёнком страшно. Страшно, что сорвусь и начну давить на него.
Пойду прогуляюсь.
***
Я вернулся через пару часов, как раз тогда, когда по моим представлениям Яр должен был управиться со стойлом. Бесцельное шатание помогло привести мысли в относительный порядок и убедить себя в том, что я готов к любому его решению. А ещё помогло вспомнить, кто я. Кто я для него. Перебрать в голове воспоминания. Поставить рядом и сравнить малыша Драга и малыша Яра. Ничего общего. Я — воспитывал. Со мной — играли. Для Велимира я был зверушкой, которую можно выдрессировать. Яр был для меня ребёнком, моим ребёнком.
Почему я вообще до сих пор ни разу не назвал его сыном? Ну, то что я сморозил Велимиру не считается. По-другому бы не объяснил. Почему я не назвал его сыном по-настоящему?
После нашего похода к кузнецу Яр начал иногда вворачивать в разговорах не только «мама», но и «папа». Часто выпаливал «мам-пап», когда торопился, чем неизбежно вызывал светящуюся улыбку Лады. Это слово из его уст не имело никакого дополнительного смысла — просто констатация факта. В конце концов, я ему примерно такой же отец, как Лада — мать. Но у меня не получалось сказать «сын» также легко, как у него — «папа».
Яр сидел на крыльце дома и смотрел на загорающиеся в небе звёзды. Тоже не мог находиться рядом с этим невыносимым старым ворчуном.
— Ты перекусил? — тихо спросил я, усаживаясь рядом с ним.
— Да, пап, очень вкусно, спасибо, — он устроил голову на моём плече.
Ну вот опять. Я крутил в голове слово «сын», пытаясь представить, как оно должно звучать. Выходило хреново. Это же просто слово, Перун его возьми! Почему я на нём так зациклился? Да я и Ладу никогда «любимой» не называю, хотя она определённо таковой является. Боже, я ведь её тоже потеряю, если…
— Вы долго собираетесь штаны просиживать? Готово всё! — проворчал Велимир из приоткрытой двери.
— Пойдём, с-с-с… Сорванец, — не могу, не могу, не могу!
— Мг. Пойдём.
Посреди стола на льняной салфетке лежал серый невзрачный камень с острыми, будто шипы, наростами. Вокруг были выложены особым узором травы. Тонкая работа. Мой учитель, конечно, урод, но чертовски талантливый. Я не уверен, что будь у меня подобный камень, я бы провернул такой ритуал. По крайней мере с первого раза.
— Драгомир, стой у дверей, держи их открытыми. Будете разговаривать через порог. Я её в дом не пущу.
Я кивнул Яру: всё в порядке, это нам нисколько не помешает.
— А ты иди сюда, нечисть.
Ребёнок скрипнул зубами, но покорно подошёл к старику.
— Давай ладонь, — в руках у учителя блеснул нож.
Яр неуверенно протянул левую руку Велимиру. Я предупредил ребёнка, что ритуал будет немного болезненный, на что он с улыбкой ответил: «Надеюсь, не настолько, как был первый».
— Чего ты трусишь? Это не больнее, чем по рукам розгой. Не получал что ли?
