— Нет, Яр…

— Но почему?!

— Да не заводись ты! Дослушай. Нет, пока тебе не исполнится тринадцать. Но я договорюсь с Мечиславом, чтобы тебе можно было приходить смотреть, как он работает. Ну, и про учебу потом договорюсь, если ты не передумаешь.

— Я не передумаю, Мир! Пожалуйста! — он даже вожжи на секунду отпустил, вцепляясь в мой рукав.

— Хорошо, — улыбнулся я.

— Спасибо-спасибо-спасибо!

— Не за что. Тебе стоило сразу сказать мне об этом, Яр. Я бы помог…

— Угу. Стоило… Розги? — спокойно поинтересовался мой мелкий.

— Угу, — эхом ответил я. — Потрясающе, как ты умудрился нарваться на порку два дня подряд.

Поблажку будет выпрашивать? К этому клонит? Не дождётся.

— Тебе на всех розг не хватит, — весело сообщил он.

А ведь действительно. Не хватит. У меня же теперь вместо одной шкодливой задницы — четыре. И двумя десятками ударов они за такое точно не отделаются. Нашли где играть… Чёрт, даже думать не хочется, чем это могло закончиться. Паршивцы.

— Эй, мелочь, тормозим. Мне надо запастись… Материалом, — я осмотрелся.

Как раз хороший лесок для этих целей. Тихон и Жадан непонимающе переглянулись, глянули на старшего брата в поисках объяснения. Про какой «материал» говорит этот знахарь? Травы будет собирать? А Богуслав тихо улыбнулся, достал из кармана штанов складной ножик.

— Мы поможем, господин знахарь. Если позволите. Быстрее будет.

Я приподнял бровь. Быстрее то да, но вот насколько от такой помощи будет толк?

— Мы всегда для отца розги сами режем, — пожал плечами Богуслав.

Интересный метод воздействия… Довольно жестокий. Нужно будет с Молчаном обсудить как-нибудь. Я срезал одну для примера и вручил старшему. Хотя он в розгах, кажется, больше меня понимает…

***

Лада занималась обустройством спального места для мелких на сеновале. Яр, естественно, тоже намерен был спать с друзьями. После порки это, конечно, будет сомнительным весельем — им явно не захочется болтать всю ночь и обсуждать свои приключения. Они все просто мгновенно позасыпают. Но я был рад, что он хочет быть с друзьями. Главное, чтоб не замёрзли. Лето, конечно, но ночью может быть прохладно. Надо будет проверить, насколько там уютно. Хотя вот в чём в чём, а в создании уюта Ладе равных не было.

Это всё потом. Сначала дело. Мальчишки нервно мялись около лавки. Самым спокойным теперь выглядел мой мелкий. Даже каким-то отрешённым. Богуслав был напряжён. Тихон расстроен. Жадан — испуган.

— Все знают, за что получат?

Четыре отрывистых кивка. Четыре виноватых вздоха. Хуже всего здесь мне… Как это выдержать вообще? Мне и одного пороть нелегко.

— Сколько вы обычно получаете? — обратился я к Богуславу.

— Жадан тридцать, Тихон сорок. Я… — он сжал кулаки, на мгновение опустил взгляд в пол. — Тридцать плюс сорок за них и пятьдесят за себя, господин знахарь.

Я тихо присвистнул. Я, конечно, знал, что старший отгребает и за младших, но почему-то всегда считал, что это какой-то процент от суммы, а не всё целиком. Я глянул на своего. Белый. Испуганный. Кажется, он тоже раньше не знал, сколько обычно достаётся Богуславу. Ну, может теперь не только о своей заднице будет думать. Мда. Со своим уставом в чужой монастырь, конечно, не ходят… Но я-то в своём монастыре.

— Я думаю, справедливо будет, если каждый получит по полтиннику. Что скажете, ребята? Возьмёте немного неприятностей вашего брата на себя?

Тихон и Жадан активно закивали.

— Отец этого не одобрит, господин знахарь, — боясь того, что сам произносит, сражаясь с дрожью в голосе, заметил Богуслав.

Взрослый уже совсем. Приученный к тому, что жизнь — это правила. Приученный подчиняться этим правилам. Ну что поделаешь, если в моей семье к жизненным правилам все относятся с пренебрежением? Дуракам закон не писан.

— С твоим отцом я сам объяснюсь, Богуш, — я постарался сказать это твёрдо, но не жёстко. — Каждому по пятьдесят. Закрыли тему. С кого начинаем?

— С малого, если можно.

— А малой это мой?

— Не, Яр это Яр, — Богуслав смешно мотнул головой и растрепавшиеся пряди упали на лицо. — А малой это Жадан.

Я хмыкнул. Хорошо, с малого так с малого.

— Жадан, раздеться и на лавку, остальные — мордахами к стене. Стоять смирно. Лежать тоже.

Мелкий вжался в гладко отполированное дерево, хватаясь за края, крепко зажмурился. Он боится боли или он боится меня? Боится не выдержать? Всё таки обычно он получает меньше…

— Дыши поглубже, парень. Всё в порядке, — кому я вообще это сказал: ему или себе?

Вдох-выдох. Поехали. Первая десятка. Быстро и без передышек. Жадан вжимается в лавку ещё сильнее, но терпит молча. Я чуть сдерживаю обычную силу ударов — это же не мой бесёнок, а обычный мальчишка. Зря я, конечно, не начал с Яра. Устану под конец — получит слабее, чем обычно. С другой стороны, пусть слушает, как друзья из-за него получают. Ведь из-за него же. А стоял бы с выпоротой задницей — больше бы думал о себе, а не о них. Ловлю себя на мысли, что мне вообще-то тоже стоит сейчас думать о них, а не о нём. Ещё десятка. Жадан начинает ёрзать, поворачивает голову в сторону братьев, скользит мутноватым взглядом по их напряжённым спинам. Ищет поддержки. Ему сложнее всех — почти в половину больше, чем получает от отца. Кусаю губы, ловя себя на мысли, что ошибся.

Нет, всё честно. Поровну. Глупости же все вместе делали. И ведь не маленькие уже — мозги у всех должны работать. А если у кого-то не работают — с какой стати должна расплачиваться задница старшего брата, а не собственная? Ещё десятка. Мальчишка хнычет и ёрзает. Терпи-терпи, малой, рано реветь. Ещё десятка. Попа уже вся в полоску и я кладу удары внахлёст, но чуть мягче, слабее предыдущих. Он скулит и лупит ногами по лавке. Последняя десятка. Срывается сначала на крик, потом на плач. Последние удары кладу совсем легко, почти глажу. Но он всё равно рыдает. Я заканчиваю и даю ему какое-то время, чтобы прийти в себя, перед тем как сказать:

— Дан, надеть рубаху и к стене. Тихон на лавку.

Мальчишка поднимается немного неуверенно, какое-то время пытается унять дрожь в ногах, потом быстро влезает в рубаху и шагает к стене. Средний направляется к лавке, а старший ловит младшего в объятия. Замечает мой пристальный взгляд.

— Простите, господин знахарь. Я просто всегда… Ему это нужно…

— Всё в порядке, Богуш. Я понимаю.

Он благодарно кивает, аккуратно вытирает слезы со щёк младшего, хлопает его по спине — мол, ты молодец. Кто же так утешит тебя, старшенький? Обычно это делает отец? Вряд ли… Ох, кажется, я сегодня знатно подпорчу Молчану детёнышей. Покажу, что может быть по-другому. Ну ничего. Всё равно отец для них — человек номер один. Вряд ли они теперь будут уважать его меньше.

Тихон в это время вытягивается на лавке. Он намного крупнее младшего брата. Во-первых, внезапно вытянулся за лето, как это часто бывает у мальчишек. Во-вторых, фигурой в отца, а не в мать — плотный, крепко сбитый. С этим будет попроще. Я без лишних вступлений кладу первую десятку. Он лишь шумно выдыхает после каждого удара. Краем глаза замечаю, что Жадан наблюдает за поркой, но Богуслав мягко и аккуратно разворачивает его к стене. Жаль, что у моего мелкого нет братьев. Хотя, в каком-то смысле… Вторая десятка. Тихон всё так же тяжело дышит и всё также не дёргается. Ой, моему будет тяжко. При мне-то можно орать и брыкаться сколько влезет. А при друзьях — почти братьях — нужно не упасть в грязь лицом. Он ведь всего на полгода младше Жадана. Третья десятка. Дыхание превращается в сопение, нервное, частое. Богуслав оборачивается к брату. Я ловлю его взгляд. Всё в порядке? Кивает. Продолжаем. Четвёртая десятка. Мальчик слегка приподнимается почти после каждого удара и крепко закусывает губу. Мужчина должен терпеть молча — так скорее всего говорит им отец. Удивительно, насколько в целом мягкий и лёгкий в общении человек может быть строг со своими детьми. С другой стороны — вся их будущая жизнь сплошное терпение. Лучше научить этому с детства. Пятая десятка — та, которую он обычно не получает. Пыхтение сменяется глухими стонами, он вскидывается на каждом ударе, но не кричит и не уворачивается от ударов. Заканчиваю. Даю время передохнуть, которое он тратит на восстановление дыхания.