‒ Вот как, ‒ должна была признаться, Гэвин зря времени не терял. Бутылка виски была откупорена сильной рукой, после чего в моем бокале без моего же согласия вновь плескалось жидкость. ‒ Они уже могут самостоятельно метать молнии или им для этого нужны молотки?

‒ А вот это вообще больная тема, ‒ я жестом руки попросила Рида остановиться, и тот послушно убрал горлышко бутылки от стакана. ‒ Мир помешался на климатических изменениях, и теперь все шишки сыпятся на Камски и этого лидера девиантов. На последнего плевать, я его в глаза даже ни разу не видела. А вот за босса переживаю. Все эти конференции и общественные обвинения в гроб его заведут.

‒ Строишь из себя прилежного работника? ‒ усмехнулся Рид.

‒ Даже если и так. Что плохого в том, чтобы себя любить? Кстати, ‒ внезапно осознав свою бестактность, я повторно протянула руку Гэвину, уже не ощущая внутри дискомфорта от предстоящего прикосновения к грубой мужской коже. ‒ Забыла представиться. Меня…

‒ Анна Гойл. Я знаю.

Рид хотел уже пожать руку, как я отдернула ее назад.

Анна Гойл.

Анна.

Какого черта?

Произнесенное имя внезапно напомнило мне о произошедшем на приеме. Темные карие глаза смотрели на меня через призму молчаливой скорби. С его искусственных полных губ соскользнуло всего несколько слов, и теперь они снова отзывались во мне, заставляя задавать вопросы из разряда «откуда он меня знает, откуда я его знаю». И вот опять. Снова это имя.

‒ Энтони Гойл, ‒ с нажимом произнося каждое слово, я с вызовом впивалась зелеными глазами в серые. Детектив был озадачен такой реакцией, однако отворачиваться не стал. ‒ Энтони, Тони, даже Эн. Но точно не Анна.

‒ Ладно, ладно! Как была истеричкой, так ею и осталась.

Сказав это, Гэвин Рид поднял руки вверх, мол, сдаюсь, и вернулся к бокалу. Звуки мелодии больше не цепляли, не цепляло и желание продолжать вливать в себя алкоголь. Бар становился вдруг неприятным, как будто кто-то отобрал у него статус «самое комфортное и спокойное место на свете». Перед глазами мелькало слово «НЕЛЬЗЯ», я снова ощупывала ментальную невидимую стену, не дающую пробиться вперед. Выходить за ее пределы было дурной затеей. Проделав это меньше получаса назад, я едва не грохнулась в обморок от головной боли прямо на барную стойку. Вот уж чего мне точно не хотелось делать в глазах детектива Рида. Мужчина словно бы всем своим видом расслабленного брутального самца пытался выказать свое превосходство. Это, в свою очередь, заставляло возгораться духу соперничества внутри грудной клетки.

‒ Если ты такой прилежный работничек, ‒ саркастично бросил мужчина, смотря на меня в упор с полуулыбкой, ‒ то что делаешь здесь, а не рядом со своим обожаемым боссом? Не боишься, что его пришьют, пока тебя нет?

Я не стала отвечать на эту попытку дерзости. Лишь подняла правую руку и продемонстрировала черный браслет, что спал в режиме ожидания уже час.

‒ Я знаю все, что происходит с боссом даже на расстоянии тысячи километров. К тому же, не вам одному, детектив Рид, нужно иногда расслабляться.

Хватило всего одной секунды тишины, чтобы я отчетливо распознала знакомую мелодию. Нанятый мной водитель в личный штат Камски имел разносторонние вкусы в музыке. Порой в автомобильном салоне посреди пробки звучали драматические звуки едва ли не ревущей от грусти Селин Дион, а бывало звуки сменялись тяжелым металлом в исполнении группы «Рыцари Черной Смерти». Но иногда песни были более или менее сносными. Одна из таких стала даже приятной, запоминающейся. Темнокожий водитель с радостью назвал группу и название песни, когда я, убедившись в дремоте сидящего напротив Камски, поинтересовалась относительно исполнителей.

Ох уж эти старые песни далеких лет, знаменующихся, как второй десяток двухтысячных годов. Мне нравились древние песни, в них было куда больше живого, чем в исполняющихся андроидами мелодиях. Некий Lil Nas X расслабленно пел о старой городской дороге. Звучащая на заднем плане под битом банджо* добавляла в эти звуки ощущение далекого дикого запада. Слушая ее по ночам из-за бессонницы и вышагивая в такт музыке по комнате, я повторяла слова раз за разом, пока полностью не выучила их наизусть. Воображение рисовало пустынные песчаные улицы с неспешно передвигающимися матерыми ковбоями. Широкие поля шляп закрывают их лица, на ноге каждого висит револьвер. Изредка местное дешевое увеселительное заведение открывало свои двери, и на улицу под лучи палящего солнца вываливался какой-нибудь алкоголик. Из открытых дверей доносились смех и звуки битого стекла. Одинокая гнедая кобыла тащилась по улице в поисках воды.

«Поскачу на своей лошади по старой городской дороге,

Буду гнать, пока не выдохнусь»

Прикрыв глаза и закусив нижнюю губу, я с удовольствием закачалась на стуле. Как же хотелось сделать немного громче! Иногда Джимми все-таки стоило добавлять веселье в свое заведение.

Мое едва ли не нирванное состояние не ушло от внимательного взгляда Рида. Мужчина смотрел на меня, точно на идиотку. Что ж, может я и была таковой.

‒ Я обожаю эту песню, ‒ поясняя свое состояние, произнесла я. Бокал был спешно взят в руки, когда ноги уже несли меня вон со стула. ‒ Она часто играет у босса в машине.

‒ Какое же редкостное старье ты слушаешь.

Мужчина был одарен высунутым языком, после чего я уже неспешно вышагивала по бару. Все тревожащие мысли утихли. Исчез Ричард и его надменный холодный взгляд. Притихло воспитанное желание сохранить жизнь Камски. Я водила в воздухе плечами, изредка поднимала свободную руку в попытке уловить тягучие ноты песни в воздухе, ощутить их физически.

«Скачу на коне, ха!

Можешь завести свой Порше, но я-то уже был в Долине.

Уже тогда, когда ты еще не появился на пороге!»

Ох, как же я была свободна в этот момент! Беспечно порхала по воображаемому танц-полу, наплевав на уставившегося нового знакомого Гэвина Рида, со взглядом «вот дурная». На мгновение замедлившись, я заприметила стоявшего у барной стойки Джимми. Мужчины о чем-то переговаривались, после чего Гэвин указал на меня пальцем. Джимми, пожав плечами, удалился. Наверняка оповестил бывалого полицейского о моей вменяемости. Бармену не впервой было видеть меня, вытанцовывающей и подпевающей песне. Одной из причин, почему его заведение выигрывало на фоне других, было наличие удивительного плей-листа. Конечно, спокойная атмосфера и отсутствие дебошей играло значение в выборе излюбленного места самокопания в голове, однако все же музыка значила для меня много. Было ли так всегда – я не знала. Камски был единственным, кто знал меня близко, но в его присутствии я никогда не позволяла себе ребячество. Некому было рассказать о моих интересах, моих страстях. Приходилось прощупывать почву методом проб и ошибок, открывая в себе новые особенности. Любила ли я музыку? Да, в особенности классику и кантри. Знал ли об этом хоть кто-то? Вряд ли. Возможно, я стеснялась выражать свои эмоции, а возможно – всегда действовала спонтанно, как сейчас. Удивленный и усомнившийся в моей адекватности взор Рида намекал на первое.

«Никто ничего мне не сможет сказать!

Ты ничего мне не сможешь сказать!»

Бокал постепенно пустел, я даже не замечала, как отправляю содержимое в желудок, покачиваясь в такт музыке. Слова вырывались из меня с неестественной резвостью, однако никто не мог их слышать – ведь я пела беззвучно, едва размыкая губы. Мне никто не мог ничего сказать, никто не мог осадить мой пыл, заставить остановиться, перестать подпевать. Все тело благодушно принимало вдруг увеличенную громкость песни, и теперь меня точно нельзя было остановить.

«Моя жизнь – это кино,

Езда на быках и женской груди.

Ковбойская шляпа от Гуччи,

Надпись «ковбой» на заднице!»

Сознание плыло в тумане от этих слов. Или от музыки? Да по барабану! Главное, что я свободна, что я готова порхать по бару, пока не кончится виски в бутылке. Слова мужчины были дерзкими, вещающими о вольной жизни настоящего ковбоя. Того самого человека, которому было плевать на крики общества. Все, что у него было – старый конь, шляпа и стремление жить как хочется, а не как скажут. Ему было плевать на тех, кого не уважает, он не просил советов. И даже когда за душой не оставалось ни гроша, ковбою ничего не было нужно, кроме одного – старой городской дороги.