Пожелания?.. разве могут быть в таком деле пожелания? Как тактично попросить человека о желании избавиться от боли и скорби, скрыть пустоту внутри, заполнить ее чем-то иным? Психотерапевт обещал дать мне другие воспоминания, возможно, других родителей, другого брата, другой опыт работы. Усопшие родственники смотрели на меня сквозь призму душевных страданий, но даже они не могли заставить меня чувствовать то, что просачивалось в душу при воспоминании о карих глазах. Я аккуратно обернулась к Элайджа Камски, который, судя по виду затуманенных глаз, готов был уснуть.

‒ Какова будет моя цель? ‒ твердым голосом спросила я у своего нового «хозяина».

Мужчина не ответил. Не меняя сонливого, но пронзительного взгляда, Камски медленно указал на себя пальцем свободной руки, заставив кожаное кресло снова скрипнуть. Получив немой ответ, я с вызовом посмотрела на наблюдательного психотерапевта.

‒ Оставьте только то, что позволит ее достигнуть.

Мистер Дориан, поведя плечами, потянулся через стол к телефону. Через некоторое время устройство издало писк начавшейся записи и было уложено экраном вверх.

‒ Тринадцатое января две тысячи тридцать девятого года, ‒ Дориан нахмурено глянул на наручные часы, отчего черный пиджак приятно зашуршал. ‒ Время ноль-ноль-ноль-пять. Пациент Энтони Гойл, двадцать семь лет. Сеанс первый.

Я слушала его, и не вникала в сказанное. Просто смотрела на электронные часы, что отчитывали последние минуты очередной прошлой жизни. С каждым прозвучавшим словом мягким мужским тембром в голове щелкали новые замки, которые должны были огородить меня от прошлого. Однажды Коннор уже снял несколько на уровне сердца. Последний из них, точно амбарный ржавый затвор, был скинут в стенах подвала съемного дома. Коннор протянул руки в предложении успокоиться в его объятиях, и это послужило контрольным выстрелом в солдата внутри. Теперь же я снова цепляла запоры на сердечной мышце, покрывала ее новой коркой льда в предвкушении забвения. Как скоротечно время… только что закат озарял окровавленные руки андроида посреди коридора, и вот уже ночь прописывала зеленые цифры на электронных часах:

00:05

Машина медленно вышла со стойки. Ее пронзительный взор осматривал собственное тело, пальцы ощупывали безупречно уложенные лоснящиеся волосы. Холодные лучи люминесцентных ламп отражались в шоколадного цвета глазах, затемненные радужки которых от недостатка света едва не сливались со зрачками. Системы внутри старательно расставляли все полученные файлы по полкам, видео происходящего в последние минуты жизни крутились снова и снова. Андроид наблюдал, как вертится вокруг мир, наблюдал за ужасом на утонченном женском лице. И, когда файлы окончательно были разобраны по местам программного обеспечения, модель медленно окинула взглядом окружение. Административный стол с кучей нетронутых бумаг, за которым виднелась темная стеклянная стена, отделяющая кабинет сборки от других помещений; несколько канцелярских предметов в виде ручек, ножниц и карандашей: светлые серые стены просторной сборочной комнаты – все это покрывалось свободно двигающимися в пространстве голубыми ограничивающими линии, что остались после порушенных системных установок.

Стащив с себя пиджак со светодиодами, Коннор аккуратно уложил его на стол. Его взгляд методично изучал каждую деталь в отражающейся поверхности стекла напротив, и кое-что не давало ему спокойно покинуть здание.

Андроид аккуратно выудил ножницы из-под уложенного поверх пиджака и, приставив к красному диоду на виске, приготовился почувствовать нечто, схожее на боль.

если ты согласен считать себя машиной, то я больше не собираюсь становиться убийцей

Система внутри блекло маякнула о мелком повреждении, и диод, окрасившись в голубой цвет, со звоном стекла упал на стол. Голубое свечение прокатилось по деревянной поверхности и скрылось где-то в дальнем углу кабинета. Коннор все еще держал ножницы на весу, осматривая себя в отражении. Он не согласен. Больше не согласен.

Мужчина запустил метроном на низкую амплитуду колебаний и скрылся за спиной. Мне не впервые было ощущать психотерапевта вне поля зрения, возможно, это было какое-то обязательное условие успешного психологического воздействия. Я не задавалась этим вопросом. Только с замиранием сердца смотрела на часы и ждала команд в привычном желании последовать приказу. Я ждала избавления от боли, но… кто сказал, что будет просто.

‒ Я попрошу вас представить то, что привело вас сюда, ‒ его голос удивительно смешивался с тактом маятника, словно бы говорил в том же тембре. Откинувшись на спинку кресла, я полностью отдалась этим звукам, однако уже вскоре была вынуждена ощутить новую волну паники. ‒ Это может быть что-то хорошее, или же что-то ужасное. Но что-то, от чего вы желаете избавиться сейчас больше всего.

Я слушала метроном, следила, как сменяются зеленые светящиеся цифры на экране часов.

Я представляла карие нахмуренные глаза, что смотрели на меня в упор из желания высказать мнение относительно моей совершенно посторонней персоны в этом расследовании. Издалека доносилось раздраженное бурчание лейтенанта, развалившегося под пристреленным девиантом. Голубые светодиоды на пиджаке вызывали отвращение.

Я представляла охваченный светом пламени облик андроида, чьи свечения на одежде ярким контрастом играли на фоне огня в баке. Вспоминала триумф на его лице, стоило лезвию блеснуть в лучах пламени.

Я представляла протянутую руку в безлюдном баре «Сентропе», представляла звуки мелодии, кусала губы и вспоминала грубое слово «Нет».

Я представляла тепло белой рубашки, покрывающуюся темными пятнами от соленых слез. Слышала звуки стрекочущего поломанного диагностического экрана, рефлекторно кожей воспроизводила ощущения теплой руки на спине.

Я покрывалась мурашками и представляла андроида, тащившего меня сквозь снега и ветер подальше от утопающей на дне реки боевой металлической подруги и практически убитого солдата-коллегу. Смотрела в карие обеспокоенные глаза, умоляющие отпустить, позволить уйти в лапы тирана-хозяина.

Вновь разрывала сердце на куски и представляла прижимающихся друг к другу человека и машину посреди гостиной некогда бывшего моего жилища. Вспоминала ошарашенность на лице появившегося на пороге Хэнка, который в ту же секунду покинул дом. Помню соленый поцелуй. Помню неловкость первой встречи в купленном здании на Зендер-стрит.

И самое худшее… я представляла проведенные ночи в одной комнате, в одной кровати. Слышала разговоры между двумя существами, которым пришлось преодолеть множество стен и барьеров. Которым пришлось распрощаться с привычными приказами, установками, которым пришлось покинуть привычный мир ради чего-то нового.

Я представляла тех, кто был един. И теперь представляю ту, что снова осталась в полном одиночестве.

‒ Ничего, Энтони, ‒ мужчина, заметив прерывистое дыхание, мягко дал о себе знать из-за спины. ‒ Это пройдет.

Оно пройдет, как и все, что ранее мною оставалось в прошлом. Я сжимала губы, сжимала глаза, чувствовала новые слезы на щеках. Голосовые связки дрожали даже будучи не приведенные в действие. Шепот катаны в голове затихал в траурном молчании. Перед взором все еще стояли темные глаза, за зрачками которых скрывались оптические холодные линзы. Его больше не было. Скоро не будет и меня.

‒ Позволь всему этому пройти сквозь тебя, ‒ тем временем продолжал психотерапевт. ‒ Вслушайся в метроном. Пусть каждый удар забирает воспоминания, оставляя внутри только пустоту. Пусть сердцебиение подстраивается под ритм.

Я вслушивалась в колебания маятника, следила за часами. Дориан успел закрыть окно еще в тот момент, когда я подписывала предложенные бумаги, и теперь ни единый звук, кроме учащенных ударов сердца внутри, не мог помешать приятному, но медленному тембру. Ритмичный, спокойный. Мне казалось, будто я засыпаю, улетаю куда-то в другие края. Тело становилось невесомым, биение стрелки на метрономе – все громче. Взгляд отчаянно цеплялся за зеленые цифры на экране часов, но я видела перед собой отнюдь не их. Воспоминания рисовали картины, которые и вправду сменялись с каждым отчетом маятника, точно кадры на кинематографической ленте. И, прежде чем темнота сгустилась, я мысленно снова очутилась на заднем сиденье автомобиля Хэнка. Детективы переговаривались относительно дела по девиантам, но их голоса тонули в наступающей тьме.