‒ Предлагаешь завести собаку? ‒ андроид шел медленнее, чем вызывал во мне внутренние порывы поторопить его.
‒ Почему нет? Мне еще полгода минимум сидеть в доме безвылазно. Знаешь, как скучно, когда ты в смене? Можно какую-нибудь милую маленькую собачку, вроде шотландского терьера или французской болонки.
‒ Я понял. Породы, которых Хэнк называет «карманные крысы».
Я остановилась посреди тротуара, позволив Коннору уйти вперед на несколько шагов. Его руки были спрятаны в карманах темно-синих брюк, выбивающаяся прядь покачивалась в такт ветра. Во взгляде темных глаз можно было прочесть иронию, смешанную с теплом и уютом этой беспечной беседы. Как странно обсуждать обыденные вещи вроде появления в доме собаки, после всего того, что было в прошлом.
‒ Хорошо, ‒ саркастично отозвалась я. ‒ Заведем волкодава. Хэнк не то, что подходить к нашему дому не будет, он разговаривать от страха перестанет.
После секундой тишины я, под согревающую улыбку Коннора, разразилась смехом. Воображение рисовало огромного серого шерстяного убийцу, обвитого цепями и карауливающего в окно приближающегося к дому старичка-полицейского. Было так легко и беспечно, точно перед глазами только что не стояли картины утопающего в волнениях Сиэтла. Давно я не чувствовала себя так спокойно. Это чувство настораживало, ведь обычно в такие моменты жизни у едва расслабившегося человека обязательно происходит какое-то дерьмо. Возможно, поэтому в дальнем углу сознания проклюнулось маленькое семечко тревоги, когда в кармане джинс завибрировал телефон.
Андроид уже переходил дорогу. Завидев меня, застывшую посреди тротуара с сенсорным телефоном в руке, Коннор остановился и теперь вопросительно смотрел. Я не видела смятения в его глазах, не видела, как откидываются за спину вороты синего пиджака. Я видела только две жирные буквы «ЭК», дату отправления сообщения и… пустые строки. Пробелы. Молчание.
‒ Какого черта…
Пальцы пытались прокрутить смс, найти недостающие буквы или слова, хоть что-то, что не сквозило бы этим чувством опасности. Теплый ветер обдувал разгоряченные щеки, волосы шуршали за спиной. Безмолвные строки источали страх, тревогу. Казалось, что телефон сейчас обязательно ударит руку током, а может, даже взорвется. Что-то было не так. Что-то было не то!
‒ Вы там корни пустили?! Давайте быстрее в дом, я замерз!
Раздавшийся хриплый рык Хэнка тонул в порывах воздуха, но еще громче звучал свист разгоняющихся по асфальту покрышек. Я смотрела в экран, погружалась в него все сильнее, как туристы, впервые представшие перед черным квадратом Казимира Малевича. Понимала, что вокруг происходит нечто важное, именно то дерьмо, которое происходит в жизни едва почувствовавшего счастье человека. Звук удара и свистящий скрип шин по заснеженному асфальту вырвал меня из транса. Я подняла взор. Телефон выпал из рук, покрывшись сотнями трещинок от удара о бетон.
Он лежал там. На дороге. Из поврежденной шеи сочилась голубая кровь, белые вороты рубашки пропитывались синими цветами. Его моргающий взгляд хмурился, видимо, старался сообразить произошедшее, но торчащие из разбитого пластика трубки не давали ему в полной мере осмыслить происходящее. Из него выходила жизнь… из меня выходил дух.
Все еще пытаясь воспринять окружающий мир, я потерянно посмотрела на стоящую впереди машину. Тот самый рыжий кадиллак с серебряными боковыми ставками, что стоял вчера посреди дороги, вибрировал, из выхлопной трубы вырывались серые пары дыма. Кто-то на месте водителя время от времени давил на газ, заставляя автомобиль реветь. Черные глаза из-под кепки пронзали меня жестоким взором через зеркало заднего вида, и, стоило мне сделать всего один дрожащий шаг на дорогу ‒ автомобиль заскрежетал и умчался прочь. Андерсон пытался догнать, но я не видела его попыток.
Дрожащие колени, пачкаясь о грязь и снег, тащили меня к отключающейся машине. Я чувствовала тошноту и страх, пыталась сказать хоть что-то, но вместо этого сидела перед андроидом и судорожно глотала воздух. Воспоминания, что пытались пробиться в ванной, нахлынули с новой силой. Вот, Коннор лежит посреди заброшенного здания на груде бетонных блоков. Из его шеи сочится тонкая струя тириума, вороты белой рубашки и темная прядь двигаются в такт речному беззвучному ветру. Руки раскинуты в стороны… они ‒ крылья страдающей в предсмертных муках величественной птицы, которая уже никогда не сможет ощутить свободу полета. Коннор умирает… забирает за собой очередную выстроенную жизнь, очередные надежды.
‒ Нет, не смей! ‒ я не смела дотронуться до андроида, боялась сделать еще хуже. Пораженные тиком руки мельтешили вокруг его поврежденной шеи, он пытался что-то сказать, но не мог. ‒ Ты обещал!
Красный диод переливался, отражал все самые крупные страхи моего внутреннего мира. Коннор смотрел в мои глаза, наполняющиеся слезами, часто моргал, все меньше и меньше подавал вялые признаки жизни. Я вспоминала серые глаза девушки-андроида в темном трюме ставшего девиантам прибежища, и этот взгляд снова пронизывал меня насквозь. Шум покрышек стих. Стих и ветер.
Диод потух.
‒ Хэнк, пожалуйста, сделай что-нибудь!!! ‒ я стояла на коленях, молила подошедшего Андерсона о помощи, но видела только обреченность и скорбь. Лейтенант протянул тихое «мда» и, отойдя с дороги, уселся на бордюр.
Больше не было вокруг ни заката, ни беспечных разговоров о домашнем питомце. Улицы заливали женский рев, дорогу покрывали голубые лужи. Коннор в точности повторял то самое видение, что послал когда-то аппарат диагностики. Руки расставлены в стороны, из шеи сгустками вытекает тириум. Как и в видении, я не слышу шума ветра, хотя вижу, как вяло колыхается прядь волос. Он словно стал бледным, только позже я осознала, что этот посеревший оттенок кожи нарисовало мое собственное воображение. Губы были приоткрыты в вечном немом вопросе, темные глаза пронзали бесконечность в виде миллионов зажигающихся звезд. Смерть витала вокруг меня, она пропитывала мою кожу, текла в моих жилах, заставляла поливать синюю рубашку андроида слезами. Ее тени блуждали рядом, они шли за мной на протяжении всей жизни, следили, как следят стервятники за умирающим посреди полупустыни больным животным. В грудной клетке было по странному тихо, на деле же взбешенное сердце проталкивало жидкое холодное железо, заменившее кровь. Я положила очередную жизнь на пьедестал ее величества Тьмы. Знакомое, но забытое чувство боли и обреченности разрасталось все сильнее, тот самый росток тревоги в груди превратился в огромное раскидистые дерево, пронизывающее мышцы. Все внутри меня содрогалось… все внутри меня тянулось к мертвому телу на дороге.
Его больше не было. И все, что пришло вместе с ним в мою жизнь, он забрал с собой.
Как долго я сидела рядом с телом?.. вечность? Или секунды? Одно знаю точно: Хэнк оттаскивал меня, уже не разрывающуюся в рыданиях и бездвижно сидящую перед очередным уничтоженным близким созданием, когда прибыл спец. утилизирующий отряд людей в синих комбинезонах с желтыми нашивками. Я не могла идти, и Андерсону пришлось меня буквально волоком тащить по обмерзшей дороге. Уже тогда я с истеричным смехом внутри представляла, как сжигают теперь уже пустую оболочку, как переплавляют пластик, как отправляют на склад запчастей орган, имитирующий сердце. Провозглашение андроидов, как нового разума, затронуло все аспекты их жизни, кроме одного: смерть, отключение. Погребенная машина под слои земли делала эту самую землю непригодной для любого рода жизни на долгие столетия, и потому способы уничтожения оставались прежними. Возможно, тириумовый насос отдадут другому бедняге, и теперь чье-то чужое человеческое сердце будет подстраиваться под его ритм. Возможно, его просто утилизируют. И у меня не будет места для скорби, не будет места, куда я смогу приходить с цветами и часами напролет поливать слезами надгробье. Мы были единым целым так мало… и я снова одна.
Черные джинсы покрылись еще более темными пятнами от снега, по которому пришлось ползти. Я смотрела на голубую лужу, что практически испарилась, слышала, как рядом сидящий Хэнк вливает в себя бутылки черного шотландского виски, отрешенно прислушивалась к мышечному «двигателю». Он притих. Несмелые толчки заставляли остывшую кровь литься по жилам, но я не могла их ощутить. Черная пустота внутри разъедала мышцы, каждую клетку. Даже страшно было погружаться в эту тишину в голове… вселенная по-прежнему была против меня. Стоило решить, что мир дает тебе ту самую передышку после постоянных метаний и войн, как дранная галактика вдруг отбирает последнее значимое во всей жизни существо. Коннор исчез так же молниеносно, как и появился в моей жизни. Одним прекрасным утром тяжелые ботинки переступили порог детройтского департамента, зеленые глаза безучастно осматривали представляющегося андроида с удивительным превосходством в человеческой внешности. На нем был серый пиджак со светодиодами. Порой я их так ненавидела, буквально желала сорвать гребаную повязку, выдрать диод и прижаться к тому, кого считала мужчиной вопреки всем законам природы. Нам было отведено так мало времени. Только вчера его руки блуждали по податливому женскому телу под стук дождевых капель, а сегодня я смотрю на последние капли голубой крови посреди дороги и пытаюсь вспомнить исходящий от Коннора жар.
