Небо за окном окрасилось в розовые тона, когда я все же добралась до обиженно шепчущей из коридора Коннора-катаны. Оружие было сложено и убрано в дальние уголки дома, и теперь только отражение гладкого металла в женских руках метало зайчики по гостиной. Я больше не испытывала облегчение от чистки священного оружия. Ее ментальная связь пугала с каждым днем все чаще и чаще, прикасаться к холодной стали было… тревожно. Словно бы сейчас оружие оживет и порубит пальцы на мелкие куски, отомстив таким образом за длительное отсутствие внимания. Мне хотелось прокрутить весь этот процесс, как кусочек неприятного момента на видео в планшете, и, чтобы не так сильно ощущать присутствие в голове постороннего голоса, был включен телевизор.

Новости не бодрили. Убийства, новое заседание в лице заместителей президента и главного представителя «живых», смерть какого-то певца, новые конфликты с Россией и Китаем. Я щелкала пультом едва ли не каждую секунду, и остановилась только когда увидела смутно знакомые мультипликационные кадры прошлого. На экране мельтешили животные, одетые в полицейскую униформу. Пухлый гепард со значком на синей фуражке дожевывал розовый пончик, стоя за столом регистрации. Он с улыбкой инструктировал маленькую зайчиху-новичка, советовал ей быть «не съеденной», играл мягким пушистым хвостом. На некоторое мгновение я застыла с салфеткой в руке, смутно вспоминая сюжет мультика. Далекое прошлое было поглощено постоянными тренировками и суровой дисциплиной, но мамин бунтующий против излишнего отцовского гнета нрав все-таки позволял мне изредка насладиться обычным детством. Мультфильмы были для меня редкостью. Я и забыла, как сильно их любила…

Сюжет развивался, а вместе с ним разгоралось и непрожитое детство внутри. Я смеялась, делала громче на особо острых моментах, переживала за героев. Руки на инстинкте хватались за только что начищенное лезвие, оставляя новые отпечатки пальцев. Я тут же стирала их, но через некоторое время процесс повторялся. Похоже, он может быть бесконечным.

Суровая солдатская жизнь не давала мне в полной мере ощущать жизнь вокруг. Я проживала дни в обществе Коннора, и, конечно же, радовалась проведенным вместе минутам! Но оглядываясь назад понимала, как много успела упустить за все двадцать семь лет жизни. Не было обычной детской радости, не было возможности пошалить и пошутить. Выпущенный на вечеринках пыл девочки-подростка был связан не с гормональными перестройками, а с невысказанной болью из-за потери обоих родителей. Друзьям казалось, что я танцую от переполняющего меня счастья, напиваюсь от желания показаться крутой, развязно провожу свободный от обучения досуг из-за желания хорошенько повеселиться. Но это было не так. Я танцевала и старалась унять этими движениями боль в груди. Напивалась, чтобы заставить слезы оставаться внутри. Тусовалась и знакомилась с огромным количеством народа в попытке не чувствовать себя одиноко. Смерть очередного родственника в лице такой же бунтующей бабули окончательно сломила меня. Из товарищей рядом остался круг из трех человек, вечеринки сменились посиделками с младшим братом и оттачиванием боевых навыков в тренировочном зале под крик вечно злого, требовательного куратора. Акульи зубы все еще показывались на свет, ведь уходящий в небытие близкий человек не может забрать с собой привитый кусок себя. Спустя несколько дней после двадцатилетия оборвалось и это. Исчезло, разлетелось, как прах вместе с одним единственным оставшимся близким человеком – братом. А спустя еще два дня я стала пустой оболочкой, товаром, неспособной к самостоятельной полноценной жизни.

Коннор и Хэнк вернули меня к жизни, бесспорно, но они не могли вернуть то, что было упущено. Отцовско-«Хэнковский» нрав проступал наружу, я язвила в общении с Андерсоном, Ридом, сидя в машине с детским любопытством осматривала мелькающие мимо вывески и горожан, изредка чувствовала азарт во время совместного с лейтенантом распития алкоголя. Однако внутри играли и другие потребности: танцевать, громко смеяться, а не сдерживать себя в эмоциях, иногда даже мелко напакостить в своеобразной детской манере. Но взрослой девушке не пристало себя так вести, верно? Я всегда старалась выглядеть подобающе: брюки, юбки, рубашки и платья. При знакомстве с людьми или «живыми» использовала максимально приличную речь. В общем, соответствовала человеку, смотрящему на мир серьезным взрослым взглядом. Хэнк бы точно покрутил у виска, глядя, как я ухахатываюсь при просмотре нарисованных животных. По крайней мере, мне так казалось. Наверное, я слишком мнительно и стереотипно смотрю на мир.

Из телевизора доносилась музыка, намекающая на атмосферу «крестного отца». Белый мишка в черном костюме медленно повернул маленький стульчик, и перед взором предстал развалившийся в нем слепой крот с развязанным галстуком. Ощутив прилив в груди, я обрушила на стены хохот. Катана в голове злобно зашипела от такой неприличной манеры поведения, и вместе с этим шипением раздался еще один звук – звук захлопывающейся двери.

Быстро переключив канал на новостную ленту, я с выпученными глазами посмотрела на стоящего в коридоре Коннора. Его брови были приподняты в удивлении, кажется, в глазах читалась усмешка. Щеки моментально покрылись красным румянцев, а в голове уже раздавался истеричный смех Андерсона, что будет показывать на меня пальцем, намекая на играющее детство в известном всем месте.

‒ Хэнку ни слово, ‒ механически произнесла я.

‒ Как скажешь, ‒ андроид и впрямь усмехнулся, направившись на кухню.

Только когда уходящий уличный свет из окна озарил его облик, я почувствовала нарастающий страх. Телевизор тут же был переведен на беззвучный режим, ровно как и катана внутри. Меньше, чем через секунду я оказалась рядом с умывающим в раковине руки андроидом в полицейской униформе. Занятно, что она так похожа на форму гепарда Бенджамина Когтяузера. Видимо, не зря ассоциации в голове постоянно связывают всегда совершенного Коннора с представителем семейства кошачьих.

‒ Твои руки, ‒ андроид выполнял действия механически, на лице не было ни единой эмоции. Он точно хирург смывал красную жидкость, заворачивал рукава как можно выше. ‒ Чья это кровь?

‒ Лейтенант сбил собаку.

Его голос был таким повседневным, что меня передернуло. Кровавые потоки едва смешивались с водой, этот цвет напомнил мне о красной пелене, настилающей глаза в момент штурма «Иерихон». Раньше кровь не вызывала никаких чувств, теперь же она воспринималась, как дурной вестник предстоящих проблем.

‒ Насмерть, да? ‒ почти шепотом произнес обеспокоенный женский голос.

‒ Вообще-то, стоял выбор между жизнью человека и животного. Хэнк верно расставил приоритеты.

‒ Не будь таким жестоким, что тебе несчастный песик сделал? ‒ Коннор бросил на меня мимолетный взгляд, уже заканчивая смывать кровь. Всеми своими движениями он старался скрыть нечто на своем лице, и, к его сожалению, этого сделать не удалось. Аккуратно схватив андроида за подбородок, я повернула его голову к себе. Под носом виднелась высыхающая струйка тириума. ‒ Приложился о приборную панель, да?

Андроид мягко освободился от женских пальцев. В ответ на это движение головой тонкая прядь волос заколыхалась, но я тянулась отнюдь не к ней. Еще не использованная для катаны сухая салфетка медленно стирала голубую жидкость с механического лица. Коннор смотрел на меня умиротворенно, точно я проделывала это каждый день. Как ни странно, его не пугала маленькая потеря в виде нескольких капель тириума, меня же она просто ужасала. Это не ушло от внимания машины.

‒ Потери незначительные.

‒ Потери есть потери, ‒ закончив стирать кровь, я сжала салфетку в руке. ‒ Мне и так не нравится род твоих занятий. Осознавать, что тебя может не стать из-за какого-то несчастного случая не приятно.

‒ Анна, я цел. Все в порядке.

‒ Знаю, просто обещай быть осторожнее, пожалуйста, ‒ я внимательно следила за тем, как андроид вытирает руки о кухонное полотенце, смотрела ему в глаза и этим взглядом молила об осторожности. Пистолет под столом и камеры слежения вокруг дома не принесут должного эффекта, если кое-кому будет наплевать на свою жизнь. ‒ Ты все-таки не бессмертный, как бы тебе не хотелось так думать.