День предстоял короткий. Проснуться в двенадцать часов, впервые за долгое время потратить полчаса на водные процедуры, и еще столько же – на поглощение позднего завтрака из тостов с джемом. Увидел бы отец мой распорядок нынешнего дня – в духе Андерсона дал бы мне подзатыльник. Но папы нет, Андерсону наплевать. Уверена, последний и сам бы не прочь растянуть время приема пищи на час ленивого ковыряния ложкой в миске с кукурузными хлопьями.
Облачившись в черные спортивные штаны, серую толстовку и кроссовки, я вышла на улицу. Погода была на удивление теплой, солнечной. Сквозь подтаявшие снега на лужайке начала пробиваться зеленая трава, где-то на заднем дворе дома щебетала единственная птичка ‒ вестник ранней не по месяцам весны. Природа благоухала, вместе с ней благоухала и я. Несмотря на отсутствие в жизни физической нагрузки, мне все же не хотелось терять былые навыки. Спортивный зал для меня был закрыт долгое время в силу отсутствия в городе тех, кто хотел бы заниматься этим не вполне подходящим делом для времени соглашений. Хозяева спорт-комплексов все же вернулись, тренера заняли свои позиции. Но возвращаться к ним почему-то не хотелось. Не было нужды поддерживать мышцы в боеготовности, и потому часовые изнуряющие занятия перед зеркалом и медитации йоги были заменены самым доступным любому гражданину этой страны делом.
Мышечные волокна напряглись в предвкушении разгоняющейся крови по сосудам. Пробежки не занимали больше полутора часа, лишь изредка я гоняла себя по улицам Детройта чуть больше положенного. Легкие благодатно вбирали в себя морозный воздух, я бежала по городу, курсировала по районам, обегала парки. Первая пробежка была для меня болезненной. Ноги на мышечной памяти вдруг дернули вести меня, задумавшуюся о Камски, по тем самым улицам, что топтали солдатские ботинки. Уже очухавшаяся, я стояла напротив обрушенной церкви. Крыша осыпалась еще сильнее под действием тяжелого снегопада, та самая лавочка, у которой произошел памятный разговор с новоиспеченным девиантом, опрокинута к стене. Коннор смотрел на меня потерянно, одним только взором просил отпустить в лапы «Киберлайф» за последней, поставленной им самим, целью. Я отвечала ему другим взглядом – обреченным. Уже тогда в голове ментальные часы отчитывали последние минуты жизни, а зеленые глаза пытались запомнить каждую черту его идеального, но встревоженного лица. Его взгляд цеплялся за мою руку. Ту самую ладонь, которую пришлось крепко держать в желании увести ее хозяйку как можно дальше от утопающего в реке корабля. Иногда Коннор до сих пор так смотрит, когда не может приблизиться из-за наличия посторонних. Знал бы он, что происходило в моей душе тогда, и что происходит сейчас.
Город начинал цвести едва ли не в прямом смысле слова. Люди все меньше оглядывались по сторонам, реже прохожие трусливо смотрели за свою спину, слыша торопливый топот кроссовок. Волосы в хвосте хлестали по спине и плечам, из груди вырывались жаркие белые пары испаряющегося воздуха. Пробежав очередной безлюдный проулок, я вдруг вспомнила, как так же бежала сквозь леса. Тогда истерика поглотила сознание, сердце гнало кровь в бешенном, но сбивчивом режиме. Сугробы изредка покрывались красными пятнами, руки до сих пор помнят колющие ощущения таившего снега, когда ноги путались и опрокидывали меня навзничь. Что было бы, если бы андроид не успел в съемный дом? А если бы ни он, ни Андерсон не стали бы меня искать? Мое тело способно к быстрому заживлению, клетки делились с невероятной скоростью, закрывая даже самые тяжелые раны, но эти изменения в генетическом коде и центральной нервной системе не способны спасти от иного вида смерти, пожалуй, самого страшного: удушения. Бойцы и психолог, прибывшие в тот же день, нашли бы задохнувшееся тело рядом с лужей выблеванной крови. Это был бы самый логичный конец в случае, если бы Коннор и Хэнк не приняли решение найти своего потерянного солдата из клуба «анонимных идиотов».
Спустя полчаса метаний по городу, я остановилась у набережной. За спиной слышались детские голоса – дети играли на каруселях, одна из девочек в розовой куртке и такого же цвета вязаной шапке весело раскачивалась на железном пони, установленного на массивную пружину. Как давно город не слышал детского смеха… как давно по улицам не разносились веселые голоса. Немногие люди осмеливались выпускать во двор детей. Последние недели аэропорты были перегружены, горожане семьями возвращались в свои дома. Изредка прохаживаясь по городу в компании андроида, я все чаще и чаще начинала замечать новые лица. Ранее город по большей части пустовал, и практически каждый встреченный человек со временем узнавался без труда. Сейчас же людей было столько, что всех и не упомнишь.
Легкие благодатно сжимались и расправлялись внутри грудной клетки, заставляя чувствовать биение сердца особо сильно. Мышечному «двигателю» словно было тесно рядом с парными органами, что отвечают за газовый обмен. Сердечная мышца усердно гнала кровь по жилам, согревая и без того разгоряченные клетки. Облокотившись о парапет, я с удовольствием прислушалась к окружающему миру. Шум реки смешивался с криками детей за спиной. Где-то сверху под голубым, местами тучным небом горланила чайка, пытающаяся найти обед в этой водной глади. Мост «Амбассадор», соединяющий Детройт и канадский город Уинсор, открылся меньше, чем две недели назад. Ранее люди бежали, стремились покинуть штаты во времена волнений, сейчас же люди и андроиды спокойно пересекали границу в обе стороны. За время службы под крылом у Андерсона мне приходилось исколесить крупную часть города, но мост был впервые увиден далеко не в целях расследования.
Это был вечер. Холодный, тихий. В воздухе витал речной влажный запах, усиленный прошедшим смешанным со снегом дождем. Андроид стоял у белого парапета, устремив взор на мигающие огни Амбассадора, что отделял нас от совершенно чуждой страны. Мои руки грелись в карманах пальто. Я не замерзла, выдержанная температурная нагрузка в период скитаний по утопающему в голубой крови Детройту доказала, что я могу выдержать самые тяжелые условия. Но мне отчаянно хотелось что-то сделать со своими руками, и потому пальцы умиротворенно гладили гладкую поверхность карманов. Никто из нас не смел нарушать тишину, порой она была гораздо глубже и интимнее, чем совместные минуты в постели. Еще одна черта, что роднила нас обоих – умение молчать в нужные моменты. Я осматривала наступающую темноту, вдыхала свежий воздух и чувствовала внутреннюю дрожь. Внизу слышались раскаты волн потревоженной ветром реки. Редкие машины пересекали мост, еще реже за спиной проходили горожане. Ночное небо покрывалось звездами. Тут и там поочередно загорались огоньки, друг за дружкой точно мелкие несмелые светлячки, озаряли своим сиянием планету. Уличный фонарь освещал нас мягким светом, и все в этом мире было таким прекрасным. Только после того, как андроид отошел от парапета и предложил вернуться домой, я узнала реальную историю его ознакомления с этим местом.
Та самая ночь, после первого совместного рабочего дня. В памяти всплыл раздраженный и укоризненный взор карих глаз, хозяин которых был недоволен прозвучавшим выстрелом в заброшенном здании. Девиант едва не залил своими искусственными мозгами лицо чертыхающегося Андерсона, но, как бы смешно не выглядели его окрашенные на концах волосы, я запомнила именно этот нахмуренный взор. Позже аппарат диагностики выдал это, как способную вывести на отклонения мелочь, и, господи, он оказался прав. Хэнк при первой встрече в его доме упоминал, что машина не смогла в ту ночь пристрелить двух девиантов в клубе «Рай», но я не задавалась вопросом о произошедшем вплоть до того момента, как сам Коннор не решил об этом рассказать. Хэнк, купив немалое количество алкоголя, привез их на набережную, на это самое место. Разговор был холодным, агрессивным, и в какой-то момент лейтенант, уже изрядно набравшись, выставил оружие в голову андроида.
‒ Тебе было страшно? ‒ осторожно спросила я, неспешно шагая рядом с машиной в синем костюме.
