Справа шли камеры для задержания со стеклянными стенами. Чуть дальше – светлый коридор и окно, что никогда не запиралось. Память рефлекторно подкинула воспоминания о побеге из участка, и мышцы в ответ напряглись, точно мне снова предстояло сделать то же самое. Ввергаться в пучину прежних переживаний не нравилось, лучше бы я осталась на кухне с той целующейся парочкой. Но рефлексы выбрали другой приоритет, и вот я, не понимая собственных действий, шла вперед, продвигалась к окну.
За идеально чистым стеклом расползалась чернота. Слабый фонарь освещал парковку с шестью машинами, и в одной из них я узнала автомобиль, что скрывал меня во время побега. Казалось, стоит мне открыть окно – и в участок ворвется умоляющие крики девиантов, шум речного ветра и выстрелы. Это было так глупо, но руки все же задрожали, когда прикоснулись к холоду пластмассовой белой рамы. Держа пальцы на ручке, я с некоторое время пыталась побороть нарастающее внутри смятение. Спустя секунду окно открылось нараспашку.
Ничего. Морозный ветер, звуки проезжающих вдалеке машин. Больше ничего. Ни звонких умирающих голосов прокатившейся по городу гражданской войны, ни страха быть обнаруженной стоящими в двадцати метрах двумя солдатами с красными катанами на спине. Ветер уже не был таким остервенелым, как в тот день. Кустарник под окном разросся, его серые ветки скрежетали по стене в такт порывов воздуха. Я слушала собственное сердце, смотрела вдаль и прикусывала губы. Именно на этом месте началось то, что надолго останется в памяти нашей безумной троицы. Именно здесь я окончательно решила для себя оттягивать момент возвращения в руки подразделения ради того, чтобы помочь андроиду завершить свое задание. Именно здесь я поставила перед собой новую цель. Отнюдь, она так и осталась неизменной.
Как же все-таки это было странно. Потоки красной и голубой крови лились рекой совсем недавно, их оттенки переливались на белых снегах пустынных дорог Детройта, и вот мир продолжает жить, как ни в чем не бывало. Все войны и стычки, в которых мне приходилось побывать во время службы, мелькали мимо, не оставляя в душе каких-либо следов. Я убивала, уничтожала врагов, использовала оружие массового поражения, всякий раз стирала кровь с рук и одежды, безропотно меняла пропитавшуюся красной жидкостью экипировку. Меня ничего не смущало, настолько я была холодна в своей бесчувственности. А что же теперь? Всего одна ночь безжалостного истребления андроидов, которая оставила на душе неизгладимые раны. Кто же знал, что к представителям чужого вида, по сути конкурентами на одной экологической нише, я буду ощущать куда большую жалость, чем к собственным собратьям. Мое смятение относительно доброжелательной маски правительства, под которой скрывалось истинное лицо убийцы, разделял только Хэнк. Ему тоже все это не нравилось. Коннор, как бы не старался выглядеть серьезно, все же еще был слишком наивным. Он довольствовался тем, что война была позади, но мы-то с лейтенантом воспринимали этот мир иначе. Мы оба за всю свою жизнь вдоволь насмотрелись на истинную жестокость людей, а кто-то в лице меня даже участвовал в ней. Именно поэтому андроид не ощущал фальшивости внезапно наставшего мира, пока мы с Андерсоном критично относились к затишью перед бурей.
‒ Ну и чего вы сюда приперлись? ‒ голос Рида не вызвал во мне каких-либо чувств, кроме усталости. ‒ Решили опохабить еще и участок своими обжиманиями?
Всматриваясь в темноту улицы и чувствуя легкие удары трепыхающихся от морозного ветра волос по спине, я глубоко вздохнула. Его появление за спиной было предсказуемым: еще выйдя из кухни, я мельком заметила на себе презрительный взгляд сурового детектива. Мое красное платье весь вечер выделяло меня в толпе не успевших сменить рабочие формы людей. На мгновение я даже пожелала, что позволила рукам схватить первую попавшуюся вещь из шкафа, пока я была в раздумьях о пошатнувшемся доверии Коннора.
‒ И вам доброго вечера, детектив, ‒ спорить не было желания, и в большей степени это была заслуга проживающего рядом андроида. Мы и вправду учили друг друга жить в новом мире. Я помогала Коннору распознать всплывающие эмоции, параллельно учила обращаться с моими, тем самым подставляя саму же себя. Коннор в своей воспитанности и учтивости подавал пример мне. Вспышки раздражения или ярости теперь могли быть с легкостью подавлены, сама того не осознавая, я училась быть сдержанной, чтобы соответствовать тому, кто находился рядом. Ни один психиатр в университете не мог оказать такого эффекта, как андроид, за которым я готова была бежать до края горизонта.
Рид, убрав руки в карманы джинс, с самомнительной походкой приблизился на несколько метров. Ух, как мне хотелось оказаться сейчас на улице, идея выпрыгнуть в открытое окно была не плохой. Даже черные велюровые каблуки не могли меня остановить в моем желании покинуть здание с высоты двух метров. Может, я и сломаю ногу или несколько пальцев… восстановление в течение двух-трех дней все равно не так катастрофичны, как испытание на себе той кислоты, что сочилась из как всегда небритого Гэвина. Немного погодя, я закрыла окно и всем телом повернулась к мужчине. Куртки на плечах Рида не было. Только серая футболка, те же темные джинсы и темные кроссовки. И опять этот поцарапанный нос. От кого Рид постоянно получал?..
‒ Я снова хочу извиниться перед вами, детектив, ‒ я убрала руки за спину, показывая свою открытость и нежелание провоцировать конфликт. Рид иронично улыбнулся, опустив голову. У пьяного офицера, видимо, были иные планы. ‒ Мы не подумали, что наше поведение в баре может кого-то оскорбить.
‒ А я снова хочу тебе напомнить, куда ты можешь запихнуть свои извинения.
Гэвин остановился всего в двух метрах. Даже сдержанность не позволяла мне игнорировать нарастающую агрессию Рида. Вряд ли он станет поднимать на меня руку. Мужчина хоть и был козлом, все же не позволял себе применять физическую агрессию к женщине, особенно к той, что долгое время была машиной-убийцей.
‒ Можете сколько угодно сыпать оскорблениями, детектив, ‒ я пожала плечами. ‒ Я не собираюсь реагировать на вашу агрессию.
‒ Неужели? ‒ с хмельной улыбкой театрально удивился Гэвин. Я чувствовала, как от него веет алкоголем, тяжелым ароматом мужского парфюма с древесным запахом и желанием затеять драку на празднике. Он был выше меня, и, судя по выражению лица, намного смелее в этом назревающем конфликте. ‒ Поняла, как именно держать язык за зубами?
‒ Нет. Коннор научил.
Может, я и была сдержанной, но вместе с этим все еще была «язвой». Отцовско-«Хэнковский» нрав никуда не делся, его даже Коннор не мог изменить. Гэвин задрал голову к потолку и разразился тихим смехом. Только сейчас я заметила, что у него сползают по правому виску несколько темных прядей, но даже эта черта не могла роднить Рида с тем, кто был мне так дорог. У Коннора эта прядь смотрелась органично, она вызывала желание протянуть руку и убрать ее обратно в прическу. Эти две темные пряди вызывали только желание отстричь их нахрен, лишь бы больше не мельтешили перед глазами.
‒ Ну, ты-то у нас в машинах разбираешься. Да, Гойл? ‒ Гэвин перестал смеяться, изучая серыми глазами мое учтиво улыбающееся лицо. ‒ Они, наверное, не устают. Готовы выполнить любые фантазии, да?
Черта сдержанности была перейдена. Я чувствовала, как щеки наливаются краской от такого слишком личного поворота событий, но все же не стала показывать нарастающей внутри злости. Только приподняла подбородок выше, освобождая оголенную шею от волос, и с вызовом посмотрела в черные увеличенные от алкоголя мужские зрачки.
‒ Продолжайте топиться в своей желчи в одиночестве, Гэвин. Мне плевать, чем вас так жизнь обидела.
‒ Лучше бы тебя и твоего заводного щелкунчика на корабле прибили, ‒ сквозь улыбку ответил Гэвин. ‒ Может быть, в участке не так сильно бы воняло пластмассой.
Я не ответила, хоть и хотела уже плюнуть на свою сдержанность и безмолвные уроки Коннора тактичности. Губы содрогались в попытке сохранить натянутую улыбку, но это было сделать все сложнее и сложнее. Атласная ткань платья нагрелась, его жар разогревал кожу еще сильнее, чем нужно. Мне было дискомфортно смотреть на полные ненависти глаза Рида снизу вверх. Воздух вокруг чуть ли не плавился, точно брошенная в огонь пластмассовая бутылка. Настолько было неприятно лицезреть так близко это небритое лицо.
