‒ Я не могу найти капитана, ‒ бокал с шампанским в моей руке нагрелся, но я все равно использовала его скорее, как средство успокоения. Хэнк стоял у окна, поигрывая бокалом с виски.

‒ А с чего ему здесь быть?

‒ Это же корпоратив, верно? ‒ как бы с намеком ответила я вопросом на вопрос. Хэнк перевел на меня взгляд, яки я только что ляпнула полнейшую дикость.

‒ Ты что, никогда не была на корпоративах?

‒ Вообще-то, нет. Солдаты не справляют праздники, и уж точно не собираются в кучку, чтобы напиться.

‒ Руководство никогда не ходит на корпоративы, потому что эти самые гребаные корпоративы для каждого гребаного рабочего ‒ шанс обсудить гребаного начальника, ‒ Андерсон хмыкнул, заставив волосы слегка колыхнуться в такт движения головы. Он отставил бокал, скрестив руки на груди.

Точно, коротко и ясно. Хэнк мог изложить свои мысли всего одной фразой, но эти фразы всегда были полны нецензурных слов. Совершенное открытие меня поразило куда больше, чем привычные эпитеты седовласого офицера. Я даже и подумать не могла об этом с такой точки зрения… обычно капитан всегда находился в кабинете, и поговорить с ним во время рабочего дня не представлялось возможным. А ведь именно он, даже несмотря на редкую авторитарность, был достоин слов благодарности. Спалив он меня всего одним словом во время побега из-под носа солдат – и ничего этого бы не было.

‒ Что ж, буду знать… ‒ я пожала плечами. ‒ Мне это пригодится, когда я стану начальником.

Хэнк усмехнулся, и в этой усмешке я услышала сарказм:

‒ Ага. Вставай в очередь.

Бокал уже не грел пальцы, пузырьки алкогольного напитка выдохлись. Я отставила шампанское на подоконник, сверля лейтенанта задумчивым взглядом. Ему это было неприятно: мужчина водил плечами, хмурился, отвечал точно таким же проницательным взором.

‒ Чего?

‒ Знаете, мой отец очень любил один фильм. Старый такой, про зеленого человека, который не любил Рождество, ‒ не сводя с застывшего мужчины взгляд, с невинной улыбкой произнесла я. ‒ Так вот, вы очень сильно похожи на этого персонажа.

‒ С чего это вдруг? ‒ басовито и оскорбленно бросил Хэнк.

‒ Такой же ворчливый, такой же лохматый и зеленеете, когда пьете.

Этот взгляд я запомню надолго. Лейтенант смотрел на меня сверху вниз, кажется, окончательно зависнув. Выпитый алкоголь уже успел сказаться на его поведении, и теперь всего один взор серых морщинистых глаз говорил примерно это: «ты чо, псина сутулая, смелости набралась?». Но Хэнк ничего не ответил. Подобные непритязательные выпады в сторону друг друга стали для нас нормой, и потому мужчина покинул меня, буркнув излюбленное «ахренеть» себе под нос. Что ж, молодец, Анна. Ты отогнала от себя единственного возможного спутника на этот вечер.

Раздумывая о спутнике, я непроизвольно нашла Коннора в толпе. В отличие от меня, он заимел здесь гораздо больше хороших знакомых и не чувствовал себя скованно. Каждый день вынуждал его контактировать с коллегами, в большей степени склоняться к общению с теми, кто имел такой же цвет крови. Участок состоял не только из людей. Машины, что когда-то служили здесь на благо спокойствия, уже с личностным самосознанием вернулись в полицейский отряд. Еще одна причина, почему Фаулер был достоин слов уважения.

Андроид стоял у дальней стены, что-то не громко обсуждая с «живым» модели РС200. Никто больше не имел отличающих от людей униформ, все здешние рабочие (кроме Коннора-«машины») избавились от диодов. Но я все еще помнила их номера. Бездумные часы времяпрепровождения на кожаном диване в коридоре заставляли меня видеть перед собой андроидов снова и снова. Со временем такие детали забудутся, но пока ужасы пройденного пути иногда выползали наружу.

Вообще-то, это было даже забавным. Очередной час я стояла все у той же стены, наблюдая со стороны за тем, как толпа редела, и с каждым ушедшим человеком территория давала все больше шансов для анализа происходящего. Коннор не подходил ко мне, ровно как и я к нему, настолько сильно мы были уверены в непотребстве контактов на людях. Однако андроид не стеснялся контактировать с Хэнком. Он периодически оценивал состояние вливающего в себя алкоголь мужчины, чем порой вызывал вспышку негодования и раздражения. Мамочка и сыночек, честное слово. Коннор не обижался на реакцию лейтенанта, и потому шел в очередной раз в атаку с целью отговорить офицера употреблять очередную дозу алкоголя. Тут же словесно получал по шеям и отходил на несколько метров, наверняка продолжая следить за физиологическим состоянием здоровья друга.

Чем бы ни была вызвана озабоченность андроида: моей шуткой о престарелом Хэнке и валидоле, или же реальными отклонениями в здоровье мужчины, которые были доступны для анализа только андроиду-детективу ‒ я всегда старалась принимать сторону Коннора. Седой Андерсон, похожий на смесь ковбоя и хиппи, в общем-то не был старым. Встретившись с лейтенантом впервые у его стола после разговора с капитаном, я решила, что мужчине не меньше семидесяти лет. Позже офицер во время поездки к башне Стрэтфорд на расследование вторжения девиантов в вещательную студию шутливо назвал себя «Анной Андерсон» и назвал цифру «пятьдесят восемь». Днище кадиллака едва не было пробито моей нижней челюстью. Настолько пасмурно повлияли на мужчину последние годы частого употребления алкоголя.

Очередной час пролетел не так быстро, как предыдущий. Время от времени удавалось перекинуться парочкой фраз с участниками «веселой» вечеринки, иногда даже получалось пообщаться с «живыми». И в этом общении сквозила невероятная разница. Люди, хоть и были настроены дружелюбно, все же чувствовали дискомфорт из-за просачивающегося в разговоре моего прошлого служебного положения. Андроидам же было по большей степени плевать, кто я и чем занималась раньше. Это нас роднило: мы, словно представители одного вида, раньше служили рабами, чаще других испытывали на себе окружающую враждебность, не могли иметь чувств или испытывать эмоций. С андроидами я чувствовала себя… по-свойски. Раз за разом пыталась подобрать подходящее слово, описывающее это странное родство. Даже сейчас, потеряв большую часть своих установок, в нас проскакивали отголоски оставшейся за плечами подневольной жизни: порой механические и отточенные движения, нужда в четко поставленной цели, дисциплинированность и полная самоотдача своему делу. Теперь я понимала, что именно имел в виду Коннор, когда в доме пьяного Хэнка признался об ощущении схожести. Да, мы и вправду схожи. Но не конкретно с ним, а со всем искусственным разумом в целом.

Несмотря на мое желание родниться с машинами, все же я была представителем созданным природой вида. Любой человек, с кем приходилось заговорить на протяжении этого вечера, смущался. Я видела это в бегающих и хлопающих глазах, натянутых улыбках, сложенных на груди руках. Все до последнего испытывали интерес к причинам моего возвращения в нормальную жизнь, и лишь немногие из них осмеливались задавать вопросы. Те, кто выпил больше остальных, и вовсе спрашивали о внутренних делах подразделения и правительства. В ход шли вопросы из разряда «а что ты умеешь?», «а ты бессмертная?», «почему не вернулась назад?». На это я еще могла ответить, но когда спрашивающий начинал уходить в сторону правительства ‒ тут же с сожалением признавалась в подписании бумажек о неразглашении и прекращала разговоры.

Вскоре мне стало окончательно и бесповоротно скучно. Стол с фруктами не грел душу, Хэнк басовито смеялся в компании какого-то офицера, Коннор все еще шатался рядом с лейтенантом с видом «я здесь просто похожу, не обращайте на меня внимания». Даже за поведением друзей стало тоскливо наблюдать. Я удрученно блуждала по залу, пару раз даже заходила на кухню. В последний такой заход стало не по себе – у дальней стены стояли двое обнимающихся тел, которые наверняка эту ночь проведут совместно. Я узнала обоих офицеров, и от того ситуация показалась мне еще более неловкой. Благо, ни инспектор в серой юбке, ни бухгалтер из отдела кадров меня не заметили. Я была вынуждена бесшумно ретироваться в коридор напротив. Здесь же мне и пришлось «зависнуть» на несколько минут.