Я не задавала вопросов. Сидела рядом с андроидом посреди аэропорта, испуганно вслушиваясь в объявления и присматриваясь к реакции Коннора на каждое из них. Коннор в излюбленном синем костюме с черными каемками – не знаю, откуда у него такая тяга к темному синему цвету, но подобного сочного оттенка костюмов у него было минимум пять – спокойно сидел в соседнем кресле, бездумно пронзая взором пространство перед собой. В его руках прыгала монетка, звонко оповещая всех об умениях машины орудовать столь мелким предметом. Сидящая напротив девочка десяти лет завороженно смотрела на это действие, и я, наблюдая исподтишка за ребенком, все счастливее и счастливее улыбалась. Коннор под натиском моих убеждений давно перестал прятать свои размышления за перекидыванием монеты от глаз посторонних. Однако как только в воздухе снова послышался мягкий голос диспетчера, тут же застыл с монетой в руке, одаривая девчонку легкой полуулыбкой.
Я не задавала вопросов. Но все же стояла перед коридором на взлетную площадку, с еще большим испугом глядя в бегущее электронное табло над входом. Андроид, ощутив, что больше никто не держит его за руку и не идет за ним следом, спокойно взглянул в мою сторону. Впервые за все время я сомневалась, а стоит ли в этот раз идти за ним, стоит ли вкладывать свои похолодевшие от тревоги пальцы в его уверено протянутую ладонь. Один взгляд в подбадривающие карие глаза, и сразу все становится понятно. Глотая страх, я опасливо взяла Коннора за руку и, не сводя взора с табло, последовала за ним в красный коридор, теряясь в потоке людей.
Я не задавала вопросов. Но вместо горящих синим цветом слов «Штат Иллинойс, город Рокфорд» видела «Добро пожаловать в чистилище, чмо».
Полет был беспокойным. Всего два часа посреди ночи, но каких сложных, нетерпеливых. Я не могла усидеть не месте, то и дело, что елозила по сиденью, торопливо лепетала о какой-то чуши вроде зачем стюардессам платки или есть ли у пилотов оружие на всякий случай, вдруг террористы. Несла такой бред, что от волнения заливалась краской. Благо в салоне не было много людей, ведь время отчитывало час ночи. Коннора мое взбудораженное состояние не смущало, даже напротив забавляло. Он смотрел на меня с неприкрытым интересом, то и дело, что усмехаясь или подхватывая рассуждения, тепло вздернув уголки губ. Один раз им была предпринята попытка убедить меня проспать весь полет, однако я отмела ее сразу. Слишком возбужденное состояние нервов вкупе с бросающим меня из холода в жар телом.
В очередной раз выдав какую-то несуразную дичь из разряда «никогда не понимала, зачем в самолетах иллюминаторы», я не выдержала и с тревогой оборвала свою речь, резко задав вопрос:
– Зачем мы летим туда? – Коннор опешил от быстрой смены разговора, на долю секунды нахмурившись и отведя взор. – Ты же знаешь, я не люблю все эти тайны. Скажи, что ты задумал?
– Извини, но тебе придется потерпеть.
Никто и не ожидал услышать что-то другое. Но даже такой ответ отрезвил меня, дав возможность хоть немного расслабиться. Уверенность в голосе Коннора подкупила. Он не станет делать ничего плохого, тем более в отношении меня. Синяки и укусы не в счет, тут же промелькнула мысль в голове, сопровождаемая загадочной улыбкой на губах.
Должна была признаться, детектив продолжал удивлять. Уже арендованный черный кабриолет с полностью отсутствующей крышей, заранее забронированный отель. Как и раньше, вопросы не звучали, то ли в страхе испортить все своим дрожащим голосом, то ли просто не находя подходящих слов в изумлении. В конце этой увлекательной поездки я не смогла и рта раскрыть, но не потому что была удивлена, а потому что устала от эмоционального перенапряжения. В результате, когда стрелка на наручных часах перевалила за три часа ночи, а Коннор снова предложил лечь спать, я брыкнула в постель не задумываясь. Сон был крепким, но тревожным.
Август имеет одну небольшую особенность, которая так часто радует людей типа «совы» – тех, кто любит поспать с утра подольше. Летний месяц все еще достаточно теплый, а для Рокфорда, что находится в большем удалении внутри континента, чем Детройт, здесь и вовсе еще длится жара. Однако несмотря на это световой день идет на убыль, и возможность не словить закрытыми глазами лучи солнца в пять утра радует. Только ближе к обеду я услышала сквозь сон поначалу бережные уговоры проснуться, позже нетерпеливое бурчание о затянувшемся сне. Я ворочалась, упрашивала еще пять минут, в шутку называя андроида «мамочкой». Когда же холодные, лишенные бионической кожи руки пробрались под футболку, тут же вскочила с места то ли от ледяных прикосновений, то ли от нежелания рефлекторно отвечать взаимностью на ласки сразу после сна.
Оказавшись на пассажирском сиденье кабриолета – снова же не задавая вопросов – я пожалела об упущенной возможности немного понежиться с Коннором в постели. Не по причине тяги к нему, но по причине в очередной раз нарастающей тревоги в груди. Я неосознанно кусала губы в кровь, чувствуя покалывание в заживающих ранах, и все же не могла открыть рот и задать главный вопрос этого дня: куда мы едем? Зато детектив чувствовал себя прекрасно. С беспечным видом откинув пиджак на заднее сиденье, вел машину по какому-то только ему известному пути. Я же, по первой пряча взгляд в темных джинсах и белых кроссовках подальше от до боли в сердце знакомых улиц, через двадцать минут поездки вовсю осматривала мелькающие аллеи и здания. В определенный момент неосознанно для себя стала гидом для водителя, ориентируя его на наиболее близко знакомые мне места.
Вон двухэтажное здание, где мама какое-то время проработала секретарем, устав сидеть дома, пока отец на службе! Только раньше оно было светло-серое и на крыше красовалось фиолетовое название известного в городе издательства, а сейчас все такое… красное и… черное… и вообще это секс-шоп.
Смотри, видишь статую золотого быка посреди аллеи? Его установили, когда мне было семь лет. Отец как-то ради фото пытался меня закинуть на шею, я правда чуть ногу не сломала, но на деле лишь вывихнула лодыжку. Зато папа потом мне купил ведро клубничного мороженного за молчание о причине случившегося перед мамой. Я потом его еще месяц шантажировала, заставляя мне давать разрешение вместо обеда есть сладкое, пока мамы дома нет. Меня отец долго наедине еврейкой называл.
Ой, а вон яркое, исписанное каким-то неизвестным художником здание! Все двадцать этажей изрисованы едва ли не под копирку Ван Гога «Звездная ночь». Мне так нравилось проезжать мимо этого здания, всякий раз любовалась, фантазируя о художнике, что по какой-то странной неведомой причине выпросил у мэрии позволение украсить высотку. Маме тоже нравилось это место… любовь к ночным видам у нас одна на двоих была.
Ого, этот сквер еще стоит?! Я в нем так часто гуляла с Даком. Впрочем, и без Дака. Видишь вон ту белую беседку посреди аллеи? Это место моего первого поц… а впрочем, не важно.
Коннор слушал внимательно, явно довольный моей реакцией на окружение. Увлекшаяся тоскливыми знакомыми видами, я напрочь забыла о тревоге и скрытой от меня причине возвращения в родной город, о конечном пункте этого пути. Волны ностальгии захлестывали так резво, что даже волосы, путающиеся от редких порывов ветра в образовавшемся медленно двигающемся потоке машин, не вызывали у меня какого-либо дискомфорта. Я только небрежно придерживала их у правого плеча, попутно закатывая спадающие рукава просторной красной рубашки.
Едва машина выехала из бизнес-центра и покинула промышленную черту города, я сразу же с огорчением для себя припомнила, куда именно ведет эта дорога. Серая, как и все мои чувства, что в одно мгновение сменились с ярких ностальгических красок на обреченность и тоску. Радио в машине напевало какую-то заунывную мелодию, но ее звуки уносил возобновившийся ветер. Чтобы не предаваться тревоге и просто попытаться насладиться моментом, я стянула кроссовки, подобрала к себе ноги и, обняв колени, посмотрела на Коннора. Ветер так забавно трепал его уложенные волосы, так изящно колыхались воротники белой рубашки с расстегнутой верхней пуговицей. Его руки уверено управлялись с рулем, ничто в нем не выдавало каких-либо тревог или смятений. Казалось бы, он везет меня по родным краям, увез в те места, о которых я старалась не думать последние лет девять, и он даже не удосужился справиться на тему «как я отнесусь к этой странной, непредсказуемой поездке». Но он совершенно спокоен, уверен, и это меня подкупает. Заставляет меня молчать, не задавать вопросы, просто отдаваться течению обстоятельств несмотря на то, что мелькающие мимо редкие коттеджи и фермы говорят об одном – родительский дом совсем близко.
