Я старалась не думать об этом. Пыталась размышлять о том, что на деле Коннор решил отправиться в другое место, не в то, где были проведены двадцать лет жизни. Но увы, я оказалась права лишь частично.
Автомобиль сбросил скорость, притормозив у подъездной дорожки, уходящей на участок дома некогда семьи Гойл. Я не решалась повернуться к белому коттеджу с двумя этажами, цеплялась взглядом за ставшие тревожными карие глаза Коннора. Он ободряюще улыбнулся, как бы говоря: «не бойся, от одного взгляда ничего не будет». И я повиновалась его немому убеждению, тоскливо поворачивая головой в сторону дома.
В последний день, который был мною здесь проведен, дом казался чуждым, мертвым. Серые ветки спускались на припорошенную снегом крышу, дорожки вычищены, сухая, мертвая трава сострижена. Сейчас же лето, но коттедж кажется живым не потому, что деревья покрылись листвой, а трава обрела сочный, зеленый оттенок. Просто в этом доме жили… и все в нем выдавало особенности новой хозяйки – той самой покупательницы. Аккуратные клумбы и кустарники с розами, яркие занавески в окнах, трехколесный розовый велосипед на узкой дорожке. Я и не знала, что у той чудной женщины есть дети. Впрочем, никто и не обязан был меня посвящать в подробности личной жизни.
– Мы можем войти, – послышался взволнованный перед моей реакцией голос. – Думаю, нам не откажут.
Вкус крови во рту отрезвил. Я слегка качнула головой, не сводя взора с белого дома и чуть подрагивая ресницами.
– Ты за этим меня сюда привез?
– Вообще-то, нет. Но решил заехать по дороге.
Смотреть на это некогда уютное гнездышко любящих друг друга людей стало неприятно. Я поспешно вернулась в прежнее положение, обняв ноги, но в этот раз больше не смотрела в сторону Коннора. В этот раз я смотрела на свои пальцы, как бы давая понять, что дом мне не интересен. Автомобиль, шурша покрышками по ровному асфальту, вернулся на главную дорогу.
Тоска не была тягучей. Напротив, мне было приятно вновь ввергнуться в воспоминания о былых днях в доме, полного семейных неурядиц. Вечные шутки отца, что порой дополнялись такими же забористыми подколами бабули; частые мирные перепалки отца и матери, которые никак не могли определить границы своих разношерстных методов воспитания меня; смех Дака и порывистые просьбы простить после удачно запуленной мне в лицо игрушки. Там было всегда светло, там было всего тепло. И ведь удивительно то, что это же тепло удалось возродить в доме на Зендер-стрит. Разве что жители в нем и впрямь были самые разнообразные.
Приятная грусть заполонила разум, и я больше не чувствовала себя в отчаянии. Если при переезде мне хотелось поскорее распрощаться с домом родителей, то теперь я мысленно блуждала по коридорам и комнатам. Физически присутствовать в этом месте было сродни пыткам. Мне нравилось вспоминать о доме таким, каким он был в моем детстве: со своими причудами и своими деталями. Видеть, как в родных стенах живут чужие люди было невыносимо.
Должна была признаться, возможность увидеть дом пролила на сердце свет и покой, словно теплый, жидкий шоколад. Я благодарно смотрела на беспечно ведущего машину Коннора, окончательно расслабившись. Ветер играл с волосами, путаясь в тяжелых, темных прядях. Расстегнутые вороты рубашки вздрагивали, мне было так хорошо и уютно… почему мне так уютно? От того ли, что мы едем по пустынной трассе, с одной стороны которой обширные пшеничного цвета поля, а с другой невысокий, протяжной овраг с искрящейся в свете солнца широкой рекой? От того ли, что в душе царит спокойствие, подкрепляемое трепетным взглядом на уверенного в себе андроида с колыхающимися по ветру короткими волосами? А может, от того, что невероятно счастливые, мелодичные ноты из колонок автомобиля уносятся ветром, словно бы оставляя за нами шлейф щемящего сердце тепла в воздухе?
В холодном утреннем свете мы лишь огонек на ветру,
Который раздул пламя между нами…
Постукивая босыми ногами по сиденью, я уже не прижимала к себе колени. Шум ветра был приглушен увеличенной громкостью песни, которая как сахарная вата заставляла желать себя больше. Я слегка крутанула колесико громкости, игриво посматривая на девианта. Коннор сделал вид, что не заметил, но на деле его губ коснулась легкая улыбка, когда в такт мужскому голосу из колонки раздался женский, с пассажирского сиденья.
Люблю музыку… люблю радоваться счастливым моментам, пусть они и наступают так редко. Классическая музыка остается приоритетом, но плейлист телефона всегда пополнялся и другими необычными мелодиями. Эта наверняка попадет в список лучших.
Я хочу развеселить тебя,
Я хочу, чтобы ты улыбнулась, но
Знаю, что для этого я должен уйти…
Грустные слова под забористую, будоражащую музыку. Как только людям прошлого удавалось такую тяжелую печаль преподнести в таком ярком свете?.. от нот мурашки бегут по коже, но то, о чем поет певец заставляет душу разрываться на части. С каждой минутой мой голос нарастал без всякого стеснения. Я отбивала пальцами ритм, улыбалась жаркому солнцу и придавалась счастью внутри. Ни разу не поймала на себе взор карих глаз, но видела, как тепло улыбается девиант, что лишь изредка видел меня такой – позволяющей себе поддаться добродушным эмоциям без страха быть высмеянной.
Недавно я считал, я думал,
Что хочу, чтобы ты была счастливее, ты была счастливее…
Душный ветер уносил слова куда-то за спину. Мысли о конечной точке пути не волновали меня, как и там, в баре под песню старого доброго ковбоя я пританцевывала настолько, насколько позволяло сиденье. Даже странно быть такой беспечной и свободной. Кажется, что такой я больше не буду никогда, но на деле эти моменты практически всегда сквозят изнутри в присутствии того, кто сейчас сидит рядом. Его расслабленный вид подбадривал меня, негромко напевающую мелодию под золотыми лучами солнца. Запах реки усилился, и теперь сверкающая водная гладь находилась в несколько десятках метров от машины. Звуки речного потока, шума ветра и мелодии из колонок машины сливались воедино, сочетались так прекрасно и нежно, как кофе с молоком. И как же мне хотелось, чтобы этот момент никогда не прекращался! Чтобы длился он так же вечно, как и эта поездка в неизвестном направлении!
Когда наступает вечер,
И я остаюсь наедине со своими мыслями,
Твой облик с кем-то еще встает перед глазами,
И это убивает меня изнутри.
Слова, такие грустные и тоскливые, но такие счастливые в том свете, в котором их преподносит певец. Они оседают в грудной клетке тяжелым камнем, и я не могу остановиться, продолжаю негромко подпевать, чуть прикрыв глаза. Как бы хотелось на протяжении вечности ощущать на лице жаркие порывы ветра, чувствовать душный, влажный воздух, слышать шум в ушах из-за высокой скорости. Трасса по-прежнему была пуста, ни единой машины. Возможно, я задалась бы вопросом на эту тему, возможно, нервно елозила в кресле, понимая, куда именно ведет эта дорога. Но мелодия и беспечность в душе увлекли в свои прекрасные края, позволяя на минуту другую почувствовать себя птицей в небе. Не той, что смотрела сквозь пространство и время пустым взглядом, лежа на груде бетонного хлама с распростертыми в стороны крыльями, но той, что парила высоко в небе, оповещая звонким голосом о любви к вселенной.
– Я не знал, что ты любишь петь, – без укора, но с легким сожалением отозвался девиант. Машина снизила скорость под действием рук Коннора, как только певец пропел последние слова.
В мягком голосе андроида проскакивали нотки мимолетного восхищения. «Вернувшись» на землю, я вдруг почувствовала себя неуверенно. Петь при Дориане и Риде было комфортно, даже спокойно. Но настолько сильно отдаваться музыке в присутствии Коннора всегда было неловко. Как во времена Камски, когда андроид застал меня поющую в машине, так и сейчас, когда все стены были разрушены, а от рамок остались лишь осколки.
– Не то, чтобы люблю, – я пожала плечами, ощущая легкий гул в голове от нескончаемого шума ветра. Какая-то другая мелодия притихла, более петь мне не хотелось. Момент прошел. – Но иногда очень сильно хочется.
