Шел пятый день отпуска. Погода на редкость для последнего времени была великолепной, и под этим словом я подразумевала далеко не жаркие лучи солнца. Воздух насквозь пропах озоном, оставленным дождем, вместе с этим накрывшие город тучные облака с просветлением позволяли пробивающимся лучам играть золотыми нитями, до которых, казалось бы, можно дотронуться. Все это создавало эффект парника: ветер отсутствовал, атмосфера, насыщенная влагой, осаждала в груди нечто тяжелое, что желает покинуть легкие, но при этом заставляющее покрываться легкой испариной. Как много меня окружало красот вселенной после «пробуждения», но даже спустя столько времени я продолжала смотреть на мир влюбленными глазами. Такими, какими обычно смотрят маленькие дети, впервые ощущающие пушистый снег на лице, спадающий с белого, с серыми оттенками неба. Вот и сейчас я с упоением вдыхаю тяжелый воздух из открытого окна Reno, неспешно продвигающегося по покрытой лужами дороге. Дом Ирмы остался позади, на заднем сиденье красовался яркий желтый пакет с логотипом престижного книжного магазина. Содержимое заставляет меня улыбнуться самой себе в зеркале заднего вида, однако этот день будет проведен далеко не за чтением книги. Этот день в лучшем случае будет проведен… за паззлами. Если, конечно, кое-кто опять предпочтет работу законному выходному в субботу.
Мелькнувшая мысль цепляется за размышления и теперь, словно преобразовавшаяся в физическое тело, сидит рядом на пассажирском сиденье незримым спутником. Она нашептывает мне, изрядно тоскующей и скучающей по полицейскому, о пустующем доме, об очередном одиноком вечере в компании пушистой Лесси и не менее пушистой кошки Дейзи. Настроение, приподнятое покупкой в виде красочной мозаики с изображением этнического орнамента, медленно падает. И даже прогулка с Ирмой по торговому центру его не поднимает. Ведь темноволосая девушка-андроид, ставшая коллегой Коннору с Хэнком и моей подругой, так же не была настроена на дружественное общение. Ее дом отныне пустовал, единственными соседями остались рыбы. Как оказалось, почти у всех девиантов, занимаемых относительно высокие должности одна проблема – неестественный трудоголизм.
– Ты накручиваешь себя.
Я пыталась вывести андроида, что была почти на голову выше меня, из раздумий. Зеленые глаза, пронзающие всякого тяжелым взором даже в моменты, когда их обладатель в хорошем расположении духа, сверкают в свете софитов, направленных на изящный кинематографический плакат. На фоне белых облаков был изображен парящий в невесомости красный диван, в центре которого восседали трое существ. Белокурая девушка и рыжий парень комично держали скрещенные руки на груди, при этом полными негодования и иронии глазами глядя прямо на зрителя. Между парочкой восседала идеальная девушка-андроид в белой экипировке «Киберлайф» с легкой улыбкой на губах и открытым, честным взглядом. «Как и подобает машине», робот держала руки на коленях, подтянув осанку. Диод на виске горел золотым цветом в тон довольно броскому названию, расположенному под диваном.
«Треугольник», я мысленно прочитала название с плаката, позже пожалев об этом. Картина надолго впечатывается в память, напоминая о том, как далеко может пойти кинематограф и маркетолог ради больших выручек. Благо Маркус относился к подобному проявлению человеческого юмора снисходительно, хотя как показывала оценка критиков и отзывы – фильм призвания не сыскал как среди людей, так и среди девиантов.
Ирма не любила юбки и платья, отдавая предпочтение джинсам, футболкам и кедам. Она была на редкость привлекательной машиной-девушкой, и, самое удивительное, одна из редчайших, когда-либо вышедших моделей. По всему миру во время “рабовладельческого строя” (между нами с Ирмой так он и назывался) подобных моделей было выпущено не больше ста штук, и потому она броско выделялась на фоне бывших домохозяек и сексуальных партнеров. Отсутствие диода осложняло ситуацию. Мужчины порой не давали красивой «девушке» прохода, но увы и ах, им не было дано получить хотя бы один шанс от всегда агрессивно настроенной к мужскому полу Ирмы.
Угрюмо отвернув взор от освещенного софитным ярким светом профиля подруги, я вернулась взором на плакат. Не стоит гадать, почему он так заинтересовал девианта, вынудив остановиться, игнорируя толпу прогуливающихся по центру людей. Сожительница подруги покинула андроида, и та, хоть и не показывала, переживала тяжелый период.
– Может, она еще вернется, – я снова попыталась утешить Ирму, не надеясь на успех. Ирма, едва дернув в мою сторону головой, холодно усмехнулась.
– А кто сказал, что я ее жду обратно?
Как и говорилось ранее, трудоголизм оказался общей проблемой для машин, в частности для полицейских. В департаменте правоохранительных органов всегда было много работы, и девианты брались за нее с энтузиазмом при любой возможности. Вот только подобное поведение вынуждало андроидов пренебрегать личной жизнью – с которой и так было сложно разобраться из-за неопытности – что нередко приводило к одиночеству. Именно такой Ирма была уже неделю. Одинокой, преданной, тоскующей.
– Но ты ведь по ней скучаешь, – аккуратно заметила я, чуть приблизившись к девианту, дабы никто мимо проходящий ничего не слышал.
– Это не значит, что я позволю вытирать о себя ноги, – неестественно грубый тон для женского голоса похолодел, напоминая мне о том, с кем именно я имею дело.
С первого своего появления в полицейском участке машина зарекомендовала себя, как ответственного и справедливого работника, с учетом всего одного маленького нюанса. Ирма была замкнутой и агрессивной. Про таких говорят «затишье перед бурей». Первые дни проходили для андроида тяжело. Ирма отказывалась контактировать с напарниками, в частности игнорировала мужчин, и на то была одна огромная причина под названием «прошлое».
Как оказалось, не только Детройт охватывали вспышки девиации. В недалеком две тысячи тридцать восьмом году некий андроид-полицейский с черными, блестящими волосами и яркими зелеными глазами во время неудачной операции попала в руки отпетым наркоторговцам. Преступники оказались проворны: быстренько прибрали машину к рукам, едва перестрелка утихла, а сама Ирма осталась лежать на дороге с оторванной ногой. Она никогда не рассказывала о происходящем в течение двух месяцев в подвале старого, прогнившего дома, но одно было понятно без слов. Именно там Ирму впервые посетил страх, заставляющий впоследствии ненавидеть всех вокруг. И пока Гэвин из кожи вон лез, сажая девиантов за решетку, его напарница Ирма оббивала углы и начищала пистолет, гоняясь за мужчинами-преступниками. Их было в разы больше, чем первых.
– Ты прости, Анна, – вдруг прозвучавший голос Ирмы вынудил меня вырваться из раздумий и обратить вопросительный взор на подругу. Ее черные волосы, отливающие глубоким синим оттенком в свете софитов, слегка выбились из пучка, спадая неаккуратными прядями на плечи в красной футболке. – Но Коннор дурак, что позволил тебе вернуться.
Услышанное не вызвало во мне никакой реакции. Я отлично знала отношение полицейской ко всем, кто оставляет близких в прошлом, и потому догадывалась о мыслях Ирмы по поводу произошедшего полтора года назад. Пусть ее тогда еще не было в списке друзей, все же она была в курсе некоторых событий.
Видимо, Ирма заметила мое удрученное лицо, и потому теперь с легким беспокойством смотрит мне в глаза, нехотя оправдывая свое мнение:
– Я не говорю, что не рада за вас обоих. Судя по всему, вам комфортно вместе, особенно учитывая, что ты до сих пор терпишь его постоянное отсутствие дома, – на этих словах андроид горестно усмехается, вспоминая причину ухода сожительницы. – Но твой поступок был ужасным. Я бы не смогла на его месте кинуться за тобой.
– Коннор мудрый, да? – попытка стряхнуть напряжение с помощью толчка правым плечом помогла. Ирма уже искренне улыбнулась, повернувшись к плакату спиной.
Больше мы не возвращались к этой теме, однако она надолго засела в моих мозгах.
Попасть домой получилось только к пяти часам вечера. Коннор исчез еще с утра, оповестив о важности допроса некоторых свидетелей. Вид подошедшего к дому Хэнка не радовал. Мужчина явно был недоволен образовавшимися синяками под глазами, то и дело, что чертыхаясь с последующими словами «вызвался помочь на свою голову, старый дурак». Себя Хэнк старым не считал, но иногда все же испускал подобные шутеечки, согревающие душу самоиронией.
