– Не замечал за тобой беспричинных истерик по таким странным поводам.
Голос Коннора прозвучал так неожиданно, что я, распахнув широко глаза, резко подпрыгнула на месте, схватившись за сердце. Мышечный орган, сбив свой ритм, нехотя глотнул крови, отозвавшись биением артерий в висках. От моего резкого разворота сумка на колесиках тотчас повалилась на пол.
Коннор осматривал комнату без какого-либо интереса, держа руки в карманах темно-синих брюк. У него был такой вид, словно бы и не было недели разлуки, словно бы мы были не в другом городе, а просто находились в своей собственной гостиной в доме на улице Зендер-стрит. Как всегда уверенная осанка и учтивый взор карих глаз, блуждающий по окрестностям из окна.
– Боже, Коннор! Зачем так пугать?! – я и впрямь напугалась, услышав вместо голоса Джона голос андроида. Который, между прочим, должен был сейчас находиться дома в Детройте, а не в отельном номере города Буффало рассматривать зажигающиеся огни улицы с пятнадцатого этажа. – Что ты вообще здесь делаешь?
– Прилетел за тобой, – андроид мельком глянул в мою сторону, после чего вновь вернулся взором к окну, приоткрывая пальцами правой руки шифоновую штору.
Услышав не самый информативный ответ, я улыбнулась, но все же укоризненно покачала головой. Это, конечно, мило, но для меня сейчас звучало, как «я решил забрать тебя сам лично, чтобы ты не учудила ничего по дороге».
Сумка была аккуратно поставлена на колесики, после чего в воздухе послышались шаги. Коннор вернулся к двери в номер, с любопытством заглядывая в соседнюю комнату в голубо-белых тонах с двуспальной кроватью.
– Мне все-таки не десять лет, чтобы за мной в другой штат лететь, – с некоторой обидой произнесла я, на деле ощущая себя очень даже смущенно в хорошем смысле этого слова. Кому будет неприятно, что за ним летят на другой край страны, лишь бы поскорее встретиться после недельной разлуки?
– Я соскучился. Разве это плохо?
Мы говорили такими повседневными тонами, что даже мне, привыкшей к обществу андроида-полицейского, было как-то неловко. Все-таки со временем отношения меняются. Полтора года назад я была готова висеть на шее бедной машины, присосавшись как пиявка. Теперь же мы вполне могли спокойно обходиться временно друг без друга, изредка кидаясь колкостями, но все еще желающие теряться в обволакивающем нас тепле искусственного и естественного происхождения. Влюбленности давно уже не было. На ее место пришло кое-что посильнее, прочнее, и пусть никто из нас с Коннором не бросался каждый день словами любви: одно эмоциональное поле на двоих и стремление заботиться друг о друге говорили за нас.
Улыбнувшись замечанию Коннора на тему «соскучился», я осмотрела гостевой зал, дабы убедиться, что ничего не забыла.
– В общем-то, я собралась. Можно выезжать…
– Не уверен, что хочу вернуться домой сегодня.
Слова андроида не были громкими, но прозвучали так туманно, как будто бы что-то за этим крылось. А за этим крылось. Замерев с телефоном в руке, я тревожно посмотрела на Коннора. Андроид, все еще держа одну руку в кармане, нахмурено продолжал смотреть в сторону спальни.
– Кажется, я тебе задолжал, – продолжил свои изречения Коннор, не спуская глаз с одной точки. Не следовало гадать, куда именно смотрит Коннор. Он смотрит на постель.
Отель, наступившая за окном ночь, кровать… все это надолго впечаталось в моей памяти, изредка воспоминания о случившемся в Кливленде отзывались в груди неприятными ощущениями. Боль утихла, ее давно не было, ровно как и обиды, но все же я порой позволяла себе задаться вопросом: а что было бы, если бы Коннор тогда не ушел? Если бы остался со мной в постели, предаваясь шуршанию постельного белья и женским стонам под светом телевизора? Если бы не задумался о причине желания солдата на службе Камски отдаться практически незнакомой машине? Варианты ответа всегда складывались самостоятельно, иногда я целенаправленно размышляла на эту тему, а иногда старалась задвинуть мысли куда подальше. Ведь нас обоих устраивало то, как все сложилось, и любое изменение в нашем прошлом поведении могло бы повлечь куда худшие последствия.
Сурово нахмурившись от воспоминаний о неприятных чувствах, которые сопровождали меня ко сну на кафельном полу в луже крови, я облизнула губы и посмотрела на телефон.
– Это было полтора года назад. Считай, что долг прощен.
– Нет, – уверено сказанное слово вызвало у меня свору мурашек. По-прежнему люблю, когда он говорит его так просто, так легко. Так настойчиво. – Я не люблю оставаться должным.
Рядом почудилось движение, и я, все еще хмурясь от накативших воспоминаний, подняла взор. Коннор смотрел на меня тепло, вздернув уголок губ. Его правая рука была протянута в пригласительном жесте последовать за ним в соседнюю комнату, ее вид вызвал во мне очередной приступ восхищенного удушения. Прикосновения рук для нас обоих все так же было нечто удивительным, этаким собственным языком для передачи чувств. Когда-то протянутая мне рука была символом горечи и тоски в груди, ведь именно эта же рука была протянута мне в баре «Сентропе». Прошло не так много времени, но, кажется, все произошедшее полтора года назад будет иметь яркие краски еще добрые сотни лет. То, как мы прижимались друг к другу все в том же баре, после чего сошедший с ума Рид едва не припечатал Коннора к стенке. То, как Коннор позволил сжимать свою оголенную кисть, переливающуюся идеальным блеском. Как вел меня из раза в раз от машины к дому, держа меня за руку. Как тогда, на пути от «Иерихона» к церкви. Разве что в ноябрьские снега две тысячи тридцать восьмого года я была полна обреченности и смирения перед смертью, сейчас же каждый раз при прикосновении мужской ладони старалась запомнить эти чувства трепета. Может, влюбленность в нас и поутихла, но желание пропитывать друг друга своим теплом никогда не угаснет. Коннор и через сто лет будет заставлять меня задыхаться от одного только взгляда карих глаз.
Судорожно вздохнув, я медленно подошла к наблюдающей за мной машине в темно-синем костюме и вложила свою руку в его. Это вызвало в Конноре легкую улыбку. Я же, покрываюсь дрожью от восторженных чувств перед обликом идеального мужчины, безропотно шла за ним к постели, погруженной в сумрак от пробивающегося из гостиной света. Здесь не было телевизора, но он нам был и не нужен. Луна и звезды пробивались своими лучами через прозрачные занавески, очерчивая наши силуэты. На пол летело все: пиджак, рубашки, брюки и юбка. Все. Коннор хотел вернуть долг, накопленный в Кливленде во время попыток вернуть меня в прошлое, но я не хотела думать о той ужасной ночи, после которой ненавидела и боялась андроида всем телом. Мне хотелось заполучить новые воспоминания. Их я и заполучила, предаваясь сладким стонам и шуршанию покрывала.
Как же приятны его поцелуи… как приятно несутся по телу электрические разряды под бережными прикосновениями мужских рук к трепещущему женскому телу. Не было синяков и ссадин, Коннор не впивался в мою кожу в попытке ощутить как можно больше гормональной смеси, дабы получить удовольствие. Он действовал максимально бережно, лишь изредка позволяя себе прислушиваться к моему сердцу и смотреть на сменяющиеся эмоции на моем лице туманным взором. Я же извивалась под ним, прижимаясь всем телом. Сколько бы нам не было отведено времени: два года или двести лет – я всегда буду содрогаться под его натиском, глазами полного восхищения глядя в изящные изгибы мужского лица, вороша пальцами жесткие темные волосы. Меня устраивает быть ему принадлежащей. Ведь его руки правильные. Его руки именно те, которым хочется отдать свою судьбу.
Может, не сегодня. Может, в следующий раз.
========== Новая ступень (2) ==========
Комментарий к Новая ступень (2)
ламповые истории, полные тоски. не все бывает безупречно, даже если ты нашел того, за кем идешь до горизонта. думаю, многим из вас это знакомо.
заранее спасибо за отклики и ПБ!)
Дни складывались в недели. Недели… складываться в месяцы не успевали. Не потому, что август подходил к концу, сменяя привычные солнечные деньки на пасмурные часы дневного света, когда сквозь скапывающие на уличные дороги осадки едва пробивались лучи. Да. Именно поэтому эти дни можно было назвать только временем, отведенным природой для света. Погода становилась прохладнее, все чаще в воздухе витал сырой запах. Несмотря на это люди и машины по-прежнему предпочитали обнажать свои руки и ноги летней, легкой одеждой, позволяя коже насыщаться последними, редкими лучами солнца. И если люди делали это ради тонуса, то машины просто не задумывались на тему физического комфорта. В конце концов, досадное предосеннее понижение температуры на пять или десять градусов – это вам не суровые метели, когда даже андроидам приходится кутаться в одежду во избежание заморозки биокомпонентов.
