Я видела в ней его. И продолжаю видеть. Такой же стойкий, непоколебимый, вечно сияющий своим совершенным бодрым видом, как новенький цент. Такой же верный, такой же опасный. Уже неоднократно показавший, что за милой мордашкой и учтивыми речами может скрываться готовность дать сдачи, сменив тактичность на оскал.
Улыбаясь всем этим мыслям и воспоминаниям, я чувствовала, как слезы подкатывают к горлу. Они были не печальными, но были такими счастливыми. Я больше не чувствую фальшивости своих воспоминаний! Сиротский приют, полицейская академия, работа на гения-пижона-Камски – все это, поддельная бумажная купюра с Линкольном из лавки приколов и розыгрышей. Любящая семья, свыше двадцать лет подготовки в стенах учреждений с физическим уклоном, холодный стол хирурга и, конечно же, дом на Зендер-стрит с андроидом в нем – вот что было истиной. Вот что было важно.
Каждая рука держала свой предмет, и я, перекидывая взгляд блестящих в свете камина зеленых глаз, осматривала фотографию и катану по очереди. Гладкая поверхность снимка прилипала к пальцам под действием тепла, я продолжала улыбаться двум существам с кадра, что разложились на полу после неудачных падений. Здесь было все странным, неестественным, но родным: смотрящий укоризненно, но с полуулыбкой Коннор, что по всем законам природы не должен испытывать чувства; восседающая на нем я с открытой улыбкой на губах, которой не должно было быть благодаря военным нейрохирургам; двое совершенно разных существ, нашедших друг в друге нечто прекрасное, заставляющее идти наперекор изначальным целям и предаваться желаниям. Желаниям, которые делают нас свободными.
Легкое движение на полке с камином заставило меня туманно вздернуть взгляд. Блики от языков пламени электрического камина продолжали прыгать по стенам, заставляли ворс белого ковра забавно отплясывать своими тенями. При абсолютной обездвиженности гостиной комната все же жила по-своему, с помощью теплых лучей желто-рыжего огня. Однако даже среди всего этого я смогла распознать маленького восьминогого друга. Маленький темно-коричневого цвета паучок с тонкими лапками стоял почти на краю каминной полки, где красовались четыре фотографии. Я снова медленно обошла диван, встав на белый ковер и, продолжая держать оба предмета (оба выбора) на весу, с улыбкой посмотрела на насекомое. Паук с некоторой опаской сделал два шага вперед.
– Привет, дружок, – почти шепотом произнес женский голос, уже переставший дрожать от былого страха и стыда. Мне было слишком тепло и уютно ощущать внутри последствия долгих минут единения с Коннором, пусть он и оставил на мне немного синяков. Те уже давно прошли, и кожа больше не саднила.
Паук вздернул две передние лапки, как будто бы предлагая выйти на спарринг. Поверь мне, парень, это плохая идея.
– А знаешь, я ведь тебе даже имя придумала, – и то была чистая правда, разве что озвучить я ее пока не намеревалась.
Так и стояли мы, глядя друг на друга во все десять глаз: моя одна пара и его четыре. Это на минуту даже вызвало во мне странное чувство, напоминающее моменты зрительного контакта с Дорианом – не потому, что тот был мутантом и имел так много глаз, но потому что на него я тоже смотрела смиренно, уважительно и тепло, как на старого доброго друга. Кажется, следует посетить этого мужчину снова, поблагодарив за шанс найти свое истинное «Я».
Вспомнив о психиатре, я вспомнила и о выборе, что сейчас занимал сразу две руки. Фотография или катана? Жизнь или месть? Там, за вторым меня ничего не ждет, кроме смерти. Сидеть за решеткой после убийства Камски не хочется, да и видеть смысла в своем существовании, что ведет за собой смерть, я не видела. Но за первым у меня было будущее. За первым у меня были искрящиеся чувства, которые не кипели, грозясь все выпарить, но томно покрывались ленивыми пузырьками, говоря, что они будут гореть на протяжении долгих сотен лет.
В правой руке был свет, счастье двух улыбок. В левой руке была тьма, сочащаяся из напившейся в свое время крови лезвия катаны.
Глубоко вздохнув, я снова вернула взгляд на паука и с многообещающей улыбкой его предупредила:
– Если ты собрался обустроиться на этих фотографиях, то мигом отправишься на улицу.
Паук, слегка сжавшись, развернулся на сто восемьдесят градусов и приподнял толстую жопку, как будто бы в обиде мне ее продемонстрировав.
– И нечего мне тут свои булки показывать. Даже не надейся, парень. Я буду следить за тобой до конца твоих дней.
С этими словами я аккуратно откинула катану на диван. Долго ждать не пришлось. Ты решила за меня, вселенная, какой вариант выбрать. В воздух подкинулась невидимая монетка, и, ожидая знаков свыше, я уже молила встретить именно ту сторону, на которой будет вариант остаться с фотографией в руке. И вот, на свет камина выходит маленький паучек, что разделял со мной дом на улице Томпсон. Именно тот дом, где были разрушены первые стены между двумя разными существами. Где летели щепки диагностического аппарата, как осколки прошлого. Где стены отражали крики обреченного человека, который намеревался покинуть город. Где впервые был сделан поистине первый шаг навстречу андроиду с темными, но такими прекрасными глазами. Где впервые был сделан первый поцелуй.
Предаваясь этим восторгающим воспоминаниям, я вернулась обратно на ковер, облокотившись о край дивана. Согнутые в коленях ноги поглощали тепло, кожа отблескивала в свете языков огня. Мне больше не требовался плед, ведь тело согревала белая мужская рубашка с тонким ароматом пыли. Фотография продолжала изучаться кончиками пальцем, как будто в поиске неровностей на лицах изображенных существ.
Входная дверь открылась. Легкий сквозняк усилился резким порывом ветра, но электрический камин даже и не отреагировал на это. Паук отступил в глубину полки, скрывшись от света.
– Лейтенант ушел, – учтиво произнес за спиной андроид, и я затихла, прислушиваясь к бархатным ноткам в его голосе. – С ним все в порядке, так что…
– Стоп, что? – сказанное Коннором заставило меня забыть о ласкающим слух тембре андроида и испуганно посмотреть на него через плечо. – В каком смысле в порядке?
Коннор, видимо, понял, что ляпнул лишнего. Андроид вдруг нахмурился, открыл рот в желании пояснить слова, однако не мог найти слов. Так и смотрела я на него с пропускающим удары сердцем, пока детектив с уже уложенными обратно волосами не попытался увести меня в другое русло.
– Я же говорил, что у Хэнка стенокардия. Он чувствовал себя неважно после случившегося, и я…
– Коннор, не ври мне, – тут же оборвала я детектива, заставив того нахмуриться еще сильнее и поспешно закрыть рот. – Что с Хэнком?
Стрекот пламени в камине нарушал тишину, но на деле тишины между нами и не было. В моей голове метались мысли, принадлежащие только мне, а не кому-то еще в виде второй личности. Только когда Коннор виновато посмотрел мне в глаза, я начала догадываться, что происходило в реальности, пока сознание утопало в темноте.
– Что произошло у дома бос… – закрыв глаза и облизнув губы, я тут же вкрадчиво поправила себя, – …у дома Камски?
Смотреть не стоило на девианта, чтобы знать ответ. Тем не менее, андроид молча обошел диван под моим умоляющим взором и сел рядом со мной, отчего его подолы пиджака разошлись в стороны, обнажая подтянутый мужской торс.
– Психиатр, который занимался тобой, работал не только с памятью, – андроид пытался говорить уверенно и спокойно, но его голос и жестикуляция уложенной на согнутое колено кисти выдавали в нем волнение от моей возможной реакции. – Судя по всему, он идентифицировал голос Элайджи в твоей психике, как перечень команд. Ты впала в транс, Анна. Это все, что тебе следует знать.
– Я сделала кому-то больно, да? – игнорируя слова Коннора о том, что мне следует знать, напрямую удрученно спросила я.
И снова этот виноватый взор блестящих карих глаз, что иногда становились практически черными, сливая радужки со зрачками. Другого я и не ожидала. Не зря одежда пахла пылью, а пиджак Коннора и мой комбинезон покрылись грязью. Не зря мое тело так трясло, когда я вдруг открыла глаза, лежа в объятиях андроида. Не зря Хэнк Андерсон потрошил мой арсенал, саркастично выговаривая «Ну, здравствуй. Добро пожаловать домой».
