– Ричард?
Робот продолжал смотреть вперед немигающим взором. Я провела несколько раз рукой перед его глазами – тщетно. Сделала несколько щелчков вблизи от правого уха – бесполезно. Ричард далеко и глубоко завис в своих чертогах разума, на этот раз уже сам представ слабым и беззащитным. Там, в стенах холодной ванной комнаты в бело-золотых тонах андроид сидел передо мной на корточках, стараясь вернуть в реальность. Это для меня с начала сна прошло всего несколько минут, после которых перед глазами предстал андроид с серыми радужками и совершенными чертами лица. На деле я могла лишь гадать, как долго вшивый кусок пластика вглядывался в испачканное кровью лицо, анализируя каждый удар сердца.
Но сейчас меня не волновала машина с ее странным поведением. В который раз подряд жестокая вселенная предоставляет шанс вырваться из тяжелого речного потока событий, самостоятельно выбрав путь. Столь неестественные для злодейки-вселенной подарки вызывали бы страх и непонимание, ведь именно эта тварь прошлой ночью тыкала пальцем в унизительном жесте, глядя сверху вниз на отчаявшееся забитое под раковиной существо. И вот, мне вдруг предоставлена возможность вершить свою судьбу собственными руками, точно и не было никакого садизма у того, кто смотрит сверху. И я свой путь выбрала еще в тот момент, когда перестала ждать следующего поезда, вопреки желаниям Камски и Гэвина бросившись за уходящим.
Не сводя с андроида пристального и опасливого взора, я сделала несколько шагов спиной назад. Ричард продолжал стоять, пронзая бездумным взором все мыслимые и немыслимые стены. Уже в следующую секунду мои ноги поспешно несли меня по помещениям и лестницам, выстукивая каблуками по деревянным панелям. Ветер встретил мое лицо по-особенному приветливо, на волосы спадали редкие капли дождя. Я даже и не думала прикрывать голову, лишь неслась к машине, поспешно вытаскивая ключи из сумки. Спустя минуту кадиллак катил по дороге по направлению ко второму адресу сообщения, что было выужено из корзины программного обеспечения телефона.
Пронизывающие дождь встречные автомобили неслись на всех порах, при этом не завышая скорости из страха уйти в кювет в мокрую погоду. Изредка попадая в пробку, я нетерпеливо постукивала пальцем по рулю, прикусывала губы и старалась унять внутреннее раздражение вкусом крови. Словно бы мне вчера не хватило этого противного ощущения железа на языке. Время от времени пробки начинали настолько сильно бесить, что кадиллак порывисто съезжал с трассы в первый же поворот, уводящий в глубины кварталов и менее оживленных улиц. В спину доносились разъяренные гудки водителей, но мне было настолько плевать, что я даже несколько раз показала средний палец. В голове от нетерпения проносились все известные оскорбления, удивлена, откуда я вообще могу знать столь язвительные слова. Пожалуй, сам Хэнк Андерсон с его «дружелюбием» позавидует.
Кварталы сменялись один за другим. Навигатор на телефон вел меня уверенно по дорогам, то и дело, что заставляя сворачивать. Окно в салон было приспущено, однако я не собиралась довольствоваться врывающимися каплями дождя на лице или запахом усиливающегося речного ветра. Моя кожа горела, я сгорала от нетерпения поскорее ворваться в свое прошлое, аки ноябрьский сквозняк во внезапно распахнутое окно! Внутри бесновалось множество чувств, и я даже была рада этому странному, совершенно не сочетающемуся между собой клубку из эмоциональных змей.
Едва дверь в кабинет Дориана закрылась, я тут же ощутила уверенность в своих последующих действиях. Готова идти напролом, биться до последнего в поисках самой себя, хочу встретиться «лицом к лицу» с этой мразотной Анной, чтобы наконец плюнуть ей в лицо за поломанное женское эго! Во мне так много чувств: раздражение от петляющего по карте навигатора, что с каждым таким поворотом оттягивал момент появления на заданном месте; злость на окружающих за то, что те не могут напрямую рассказать о моем прошлом, нет, твою мать, все любят играть в прятки, время от времени хлопая в ладоши из разных уголков! Даже здесь где-то зачесалось неуловимое чувство вины перед Камски, что стерпел предательство и снова дает мне шанс, в очередной раз получая нож в спину от нестабильного сотрудника. Все, что угодно: ненависть, ярость, тоска по теплым рукам и лунному свечению на облике девианта – все, кроме одного. Кроме волнения.
Гэвин Рид самолично доставил меня к первому значащему в списке месту, и я до сих пор помню, как долго не решалась выставить ногу из электрокара. Было так страшно, словно бы там меня ждал отряд убийц, а не всего-то несколько разрушенных стен. Тогда я ввергалась в панику от просачивающихся воспоминаний, но теперь я не стану отступать назад, и уж точно не стану испытывать страх. Я хочу узнать, что там! И это нетерпение сказывается на увеличивающим скорость двигателе кадиллака, что явно не был приспособлен к таким порывам страсти.
Нож в спину. Эта фраза так отчетливо впечаталась в память, как будто бы сам Дориан сейчас сидит рядом и повторяет ее из раза в раз. Стремительно сворачивая на дорогу, ведущую к широкой пристани, я сощуренно сжала губы в тонкую полоску и попыталась распробовать слова на вкус. В них было нечто зловещее, неправильное. Именно эти слова я произнесла в лицо Джона, рассказывая о душевных страданиях из-за отказа детектива в столь нужной мне близости. Лучше бы он всадил мне нож в спину, и то это было бы не так больно. Но нож в спину всадил кто-то другой. Не так ли, Джон?
В какой-то момент навигатор мягко оповестил об окончании маршрута, и я, вырванная из раздумий, аккуратно остановила автомобиль. Представшая картина напрочь выбила из головы мысли о Камски, о Джоне с его странными аллегориями на тему «любовь и ненависть», о девианте и противоречивых чувствах в отношении него. Все, что я могла сейчас делать: судорожно сжимать вибрирующий от гула двигателя руль и ошарашенно всматриваться в практически полностью ушедший под воду старый корабль.
Это был «Иерихон». Не такой величественный, каким казался с видеоролика, но все же вызывающий недоверие. Корабль был слегка накренен, практически полностью уйдя под воду. Корма носа все еще оставалась наравне с причалом на таком близком расстоянии, что можно было сделать шаг, чтобы оказаться на ржавой барже. Я, словно завороженная, усыпляла мотор, выходила из салона на улицу, подставляя копну волос каплям дождя. Только спустя несколько минут до ушедшего в транс мозга дошло, что было бы неплохо накинуть плащ. Еще спустя несколько минут я опасливо брела в сторону доков.
Это не может быть правдой. Чушь какая-то. Пальцы судорожно вновь и вновь набирали присланный андроидом адрес в строку поиска карты, и та вновь и вновь показывала мое местоположение. Только с третьей попытки я наконец приняла истину – я все же была здесь когда-то. Недаром ощущаю сейчас запах пороха и гнилой сырости с пробивающимся через многие стены звуком выстрелов по кричащим «людям».
Ступор не мог быть вечным, и я это понимала. Воровато осмотревшись в поиске возможных свидетелей, я недоверчиво двинулась в сторону корабля. Что-то подсказывало, что баржа висит едва ли не на волоске: любой лишний вес может привести к окончательному разрушению гнилой обшивки и потоплению последних все еще сухих верхних палуб. Но это было не все, что вызвало у меня сомнения относительно дальнейших действий.
Здесь было множество цветов, мягких игрушек, аккуратно разложенных у края причала. Крупные капли дождя превращали светло-серый асфальт в темный, однако та надпись, что была оставлена стойкой краской, еще сильнее выделялась на фоне черноты.
– Мы живые, – прошептала я, осматривая огромные белые буквы. Интересно, видел ли это мистер Камски?
Я осматривала игрушки и разноцветные розы, не в силах сделать шаг по направлению к кораблю. Все это было таким скорбным и тяжелым, что вторжение на это место стало казаться святотатством. Многие андроиды, оказывается, почитали это место. Не факт, что некоторые игрушки не были возложены самими людьми, для которых война с мирными девиантами была ужасной, несправедливой! Я воображала, как «живые», подавленные и сокрушенные, приходят в доки, несут за собой пахнущие цветы и тоскливо смотрят на старую обшивку корабля, что в скором времени под действием ветров и бурной реки окончательно уйдет на дно. Его облик останется навсегда в их памяти, вызывая не самые приятные ассоциации, и все же именно его облик будет значиться, как символ достигнутых свобод под руководством некоего Маркуса.
