Он мой. Мой! Но почему такой холодный?! Я лишь раз разговаривала так обреченно и безучастно, когда объясняла Дориану свое смиренное состояние перед вечным одиночеством. Но голос той незнакомки был словно мертвым, неживым. Даже рабы-андроиды не говорят таким тоном! Так почему же говорю я, миссис Рейн?..

Едва ощущая опору под ногами, я испуганно вышла из здания. Предательская кроссовка зацепилась пяткой за что-то, и я, почти что повалившись на колени, быстро встала на ноги. Рид, раздраженно закатывая глаза, наблюдал со стороны. Но что мне его взгляды? Ведь сердце пропустило очередной удар, стоило мне обнаружить перед взором причину едва не состоявшегося падения.

Груда бетонных блоков свалена кем-то в невысокую пирамиду. Из кучи отовсюду торчали металлические штыри, в некоторых местах блоки осыпались в серую крошку. Я могла бы смотреть на прорастающую сквозь трещины траву, на какие-то черные надписи на уцелевших бетонных кусках, могла бы проклинать хлам за едва не испорченную обувь. Однако вместо всего этого с ужасом и вновь участившимся дыханием всматривалась в груду хлама, точно как всматривается испуганный заяц в чащу леса при приближении охотника. На деле это всего лишь строительный мусор, но перед глазами лежал труп в синих пятнах на белой рубашке. Яркие светодиоды горели синим, и лишь диод на виске машины потух. Там, у забегаловки я не видела его лица, но благодаря светлым отличительным знакам смогла распознать в нем андроида, стоящего за красной стеной. Из разрезанного горла стекали сгустки синей жидкости, руки расставлены в стороны. Они так похожи на крылья убитой птицы… он сам был похож на жестоко убитого зверя.

Снова эти пятна крови, снова отчаяние внутри, снова чувство собственного бессилия перед вновь умирающим андроидом. Во сне машина истекала кровью, его шаги под светом несуществующего уличного фонаря уводили его обратно на дорогу, где вскоре и был сбит светом автомобильных фар. Здесь и сейчас я видела его снова, но уже брошенным посреди бетонных руин. Я ловила мысленно множество не состыковок, понимала абсурдность обеих ситуаций. Они были моими напарниками: и Хэнк Андерсон, и детектив Коннор. Но тот Коннор, что сейчас ходит рядом с агрессивным лейтенантом, жив и невредим. Андроид из снов и галлюцинаций был мертв, и не факт, что это была одна и та же машина. Ведь здесь я видела убитого на обрушенном здании робота, в то время как за красной стеной мелькали автомобильные фары. Смерть и жизнь смешались воедино, окончательно запутав меня в реальности.

Как бы я не старалась найти разгадки, пялясь в бетонный хлам, как бы не учащала дыхание загнанной в угол дикой кошки – смирение с представшей истиной не приходило. Тот некто за стеной мертв. Убит ли он ножом в горло или сбит машиной – он мертв, и больше мне его никогда не увидеть. Он, следуя пробивающимся воспоминаниям, был напарником Андерсона, а значит, Коннор, ходящий вокруг да около, наверняка был совершенно чужим андроидом. Но в таком случае в его поведении оставалось еще больше загадок. Если Эмильда права, и Андерсон был моим начальником, то этот самый андроид, распростертый сейчас перед глазами на бетонных блоках, был и моим напарником тоже. И, судя по всему, важным напарником. Тогда кем же был живой Коннор?

Господи, я запуталась!

– Ахренеть можно, – послышался со стороны раздосадованный голос Рида, пока я как ошпаренная осматривала хлам вокруг выпученными глазами. – Ведь мог бы сейчас сидеть за компьютером, втыкать в пасьянс. А вместо этого стою посреди заброшки в компании гребаной коматозницы.

Получив от меня такой ошпаренный взор, Гэвин вскинул брови. Мои руки были холодны, ноги дрожали, но я все же нашла в себе остатки сил перед начинающейся внутри паникой, чтобы поднять ладонь и указать на мужчину пальцем. Из груди донесся хрип, и в нем все же можно было расслышать нотки назревающей истерики:

– Что ты сейчас сказал?

– Что? Про пасьянс?

– Нет! Как ты назвал меня?!

Гэвин, настороженно помолчав несколько секунд, после чего все же произнес заветное слово:

– Коматозница.

Это было уже слишком. Это все было уже слишком! Голос Рида вдруг заменился голосом Хэнка Андерсона, и тот всеми красками и тонами повторял одно и то же оскорбление. Он говорил яростно и злостно, говорил надменно и укоризненно, говорил бодро и весело. Так много эмоций всего в одном слове!

Боль вернулась с такой силой, что я едва устояла на ногах. Окружающий мир поплыл в глазах, но я уже не смотрела на блоки, не старалась вслушаться в ветер, насыщенный речным запахом. Каждая пульсация в голове отдавалась тошнотой, боль растекалась по жилам, достигала самых дальних уголков сознания. Сотни, а может, тысячи звезд искрились в темноте плотно зажатых век. Только через несколько секунд я почувствовала, как начинаю оседать на бетонный пол, стараясь скрыть нарастающий шум в голове, зажав уши. Но от этого не было толку. Кровь шумела внутри черепа, а не снаружи, и мои бессмысленные попытки приглушить звуки дрожащими руками изначально были обречены на провал.

Я таяла на глазах. Вселенная смотрела на меня насмехающимся взглядом, рассудок пытался подобрать логичное разрешение проблемы, но разве я могла? Лишь стояла на коленях, согнувшись пополам, и учащенно вдыхала бетонную пыль.

Рядом что-то бормотал Рид. В его голосе можно было бы даже расслышать тревогу и испуг, кажется, он мельтешил вокруг. Мне так хотелось попросить у него о помощи, но шум в голове нарастал, и вряд ли бы мужчина смог услышать меня сквозь него. Вокруг точно сгущалось множество теней, они плясали и прыгали перед глазами, точно пришедшие из ада бесы. Мой желудок был готов распрощаться с завтраком, но я старательно держала себя в руках, лишь бы не впасть окончательно в панику.

Надо просто переждать… это просто нужно переждать. Сейчас боль в голове утихнет, где-то внутри послышится щелчок, и земля впитает в себя несколько капель крови. Да, это очень больно, языки пламени обжигают сосуды изнутри, словно бы вместо крови во мне льется расплавленное кузнецом железо. Так больно… как же больно! Еще и этот нарастающий шум! Я как будто стою посреди огнеметного поля, где проходят боевые действия. Может, война и происходит здесь и сейчас, но она точно была внутри меня, а не снаружи. И я знала, что это за война. То нечто, что пыталось поглотить меня перед красной стеной, теперь отчаянно удерживает контроль над мозгом, заставляя его посылать сигналы болевых ощущений. Даже сердечный орган вынужден учащать свою работу ради повышения давления внутри черепной коробки. Утром я была солдатом, подозревающим в неверности своего босса. Днем я стала другом, что просил о помощи детектива. Сейчас я стала свечой, что вот-вот потухнет под давлением речного ветра.

«Потерпи… просто потерпи…» твердила себе я, полностью понимая абсурдность этой идеи. Чьи-то руки старались меня растолкать, поднять на ноги, и тело в ответ рефлекторно сжималось в комок. Я ощущала себя одним большим сосудом, что бьется в такт сошедшему с ума мышечному органу. Каждая венка, каждый капилляр усердно гнал кровь, при этом забывая проводить газообмен. Вот он – вечный двигатель, от которого нет никакой пользы. Только боль и страдания.

Внутри сознаний кто-то занес руку, и прозвучавший щелчок оборвал шум приближающихся поездных составов. Кровь больше не гудела, не отражалась звуками переливающейся жидкости от внутренних стенок черепа. Раскрыв глаза, я ощутила острую боль от яркого света. На деле же перед взором предстала земля с бетонной крошкой. Кровь медленно струилась по кончику носа вниз, скапывая и пропитывая пыль.

– Чтоб я еще раз поперся с тобой хер пойми куда…

Рид рядом бесновался, присев на корточки и крепко держа меня за плечи. Тепло его пальцев обжигало на фоне того холода, что сейчас блуждал по телу, однако я не спешила убирать с себя мужские руки. Сам Гэвин тут же заткнулся, заметив, что я подаю признаки реакции.

Глаза быстро проморгались, позволяя прийти в себя. Запах реки и бетона теперь смешался с железным запахом крови, но я не торопилась стирать кровь с носа. Мне было не в силу встать на ноги, чего уж говорить про осознанные манипуляции со своим телом.