Тишина съедала меня изнутри, и все же я не смела открыть рот. Хотелось дослушать. Требовалось дослушать.
– Тебе дарована удивительная вещь, – сцепив пальцы вместе, мистер Камски уложил руки вокруг тарелки с недоеденным омлетом. Светлая футболка от таких движений покрылась складками в районе живота. – Возможность начать все заново. Многие люди отдадут все, что есть ради шанса забыть прошлое.
– Ты говоришь об амнезии так, словно бы это дар божий. Знаешь, как часто мне приходится подавлять страх, лишь бы не впасть в панику? – мои слова не сквозили злобой, и все же Камски ее уловил. Мужчина установил руки на локтях, большими пальцами касаясь подбородка. – А теперь это самое прошлое нагло врывается в мою жизнь.
– Есть некоторые вещи, которые стоит оставить за чертой. Это тот сундук Пандоры, который я не советую тебе открывать, Энтони.
– Предлагаешь не бежать за уходящим поездом?
– Я предлагаю дождаться следующего.
Более, чем разумно. Даже при возникших сомнениях относительно честности босса и участия полицейских в прошлом вариант «не думать о прошлом, а заботиться о будущем» был самым оптимальным. Возможно, именно так я и сделаю – перестану думать об ушедшем, но не остывшем.
По привычке уже надетая черная юбка и белая блузка были для Камски сигналами к скорейшему сеансу в светлом кабинете Дориана. Отчитавшись об отъезде (за что получила упоминание о корректировках в регламенте), я поспешно вызвала такси. Желания водить машину не было. Ричард, провожая меня у входа, даже выразил нечто вроде удивления, спросив, чем вызвано мое желание не заботится о собственной безопасности.
– Мне казалось, что вы достаточно щепетильны в вопросах своей жизни, мисс Гойл, – беззлобно, но с явным намеком в сторону отказа от его кулинарных способностей произнес андроид, открывая передо мной дверь.
– Позволь спросить, из-за кого мы с боссом едва не попали в аварию, умник? – с особой жестокостью вырвав плащ из рук темноволосого Ричарда, я на долю секунды потеряла свой яростный наплыв чувств. До того он был похож на стоящего вчера вечером точно так же детектива, что ненароком напомнил о противоречивых чувствах в груди. – Вернусь через несколько часов. Если мистер Камски снова снимет браслет – напомни ему о последствиях моего негодования. Уж ты-то знаешь о них на своем опыте.
Не дождавшись ответа от андроида, открывшего рот в очередной язвительной перепалке, я, вышагивая в дурацких черных туфлях, водрузилась в автопилотное такси. Скорость передвижения оставляла желать лучшего. Городские машины никогда не превышали положенного ограничения, бывало, что и вовсе ехали удивительно медленно. Теплое солнце время от времени скрывалось за тучами, покрывая леса и распростертый ниже город темными пятнами теней. Я бездумно осматривала бегущие за окном сосны и ели, видела, как уносятся спугнутые шумом покрышек птицы. Должна была признаться, мне никогда не нравилось находиться рядом с этим лесом так близко. Проезжая мимо на собственной машине, я старалась не смотреть по сторонам, тщательно следя за тем, чтобы никакая живность не попала под колеса. Сейчас же от безвыходности и этой совершенно дурацкой радио-музыки в стиле «мистер Бин на пляже» мне приходилось бросать взор вглубь темных лесов. Должно быть, заблудиться в нем легче, чем кажется на первый взгляд. Даже представить себе не могу, что когда-нибудь осмелюсь сунуться в эти места.
Спустя минут двадцать лес сменился маленькими жилыми коттеджами с играющими на улицах детьми. Несколько ребятишек, одетые в весенние куртки, перекидывали друг другу фрисби, заставляя золотистого ретривера лаять и перебегать от мальчика к мальчику. Их растрепанные волосы ерошились слабым ветром, теплые шапки лежали на пробивающейся зеленой траве. Так и подбивалось открыть окно и с улыбкой проорать нечто вроде «наденьте шапки, ребят, а то мамка заругает!». Но я лишь улыбнулась столь приятной картине, при этом с грустью вспоминая утренние новости о террористическом акте в нескольких жилых домах андроидов.
Солнце продолжало скрываться за тучами, когда я проехала огромное предприятие с уходящими вверх трубами. Именно здесь происходила сборка и разбор девиантов, на деле при «рождении» которые были обычными машинами. Иногда мне не давал покоя этот вопрос. Камски утверждал, что девиация является результатом передаваемого андроидами вируса, но мне казалось это ошибочным. Я не была сильна в знаниях программных обеспечений и инженерии, однако иногда мистер Камски, сидя за обеденным столом, параллельно изучал какие-то чертежи и записи на своем планшете. Задумчивый, отрешенный голос бубнил различные вещи, и мне приходилось становиться невольным слушателем неосознанной лекции. Камски говорил про коды, про дешифровки, называл различные номера биокомпонентов, от произношения которых язык можно сломать. Но каждый раз он приходил к выводу, что именно обмен данными и передача структурного элемента какого-то кода приводит к появлению девиации у машин. Порой хотелось возразить, особенно когда за его спиной стояла та самая нами излюбленная Хлоя. Но я молчала и мысленно задавалась вопросом: если девиация – это результат вируса, то каким же образом андроиды создают девиантов? Разве они не должны просыпаться изначально рабами, безвольными существами с четко установленными правилами внутреннего протокола? А если так и есть, то разве андроиды не разрушают собственные принципы «мы – хозяева своей жизни», принудительно ввергая своих собратьев в пучину вынужденных чувств и эмоций? Нет, здесь было что-то иное. Нечто органичное и тяжелое для восприятия человеческим разумом, чем какой-то банальный вирус.
Предприятие осталось позади, и автомобиль, сменив комичную мелодию на схожий со звуковым сопровождением в лифте мелодичный фон, въехал на территорию жилого квартала, населенного андроидами. Здесь-то я и перестала думать о бегающих по лужайке мальчишках, о принципах передачи девиации между машинами, о дурацкой музыке.
Высокий дом ранее серого светлого оттенка теперь покрывался черными пятнами. Местами было можно увидеть былую покраску, но на деле ее вид вызывал еще больший ужас от контраста на фоне общей черноты. Я приникла к стеклу, ловя момент на красном светофоре. Множество людей и андроидов находились вокруг здания, кто-то ревел, кто-то просто стоял и смотрел, прикрывая голову руками. Тут и там сновали полицейские униформы, кажется, я даже видела седую гриву лейтенанта Андерсона. Чувство безысходности начинало съедать меня. Не от вида лейтенанта, и даже не от мысли, что где-то здесь может быть причина головных болей в виде детектива Коннора. Но от скорбного чувства, что осаждалось на дне легких при вздохе. Даже сквозь закрытое окно ощущаю этот едкий запах гари и жженного пластика. Мистер Камски был не прав. Да, людей, противостоящих девиантам, было мало, но судя по их поведению – они были готовы идти далеко. Хотелось бы надеяться, что бунты человека не станут началом мировой войны между двумя «конкурентами» на вершине эволюционной пирамиды.
Автомобиль миновал квартал и уже через пятнадцать минут въехал в деловую городскую зону. Каждый приближающий меня к клинике метр заставлял нетерпеливо ежиться, мять руками плащ на коленях, мысленно проникать в черную сумку и ощупывать несуществующими пальцами маленький черный пистолет. Мистер Дориан не был опасен. Это был милый добрый человек со своей судьбой, своей работой и своими взглядами на жизнь. Но он выдавал меня с потрохами. Возможно, выйдя я сейчас из машины и направившись в сторону клиники, я бы обеспечила себя пожизненным доверием мистера Камски, ведь Дориан наверняка уже в курсе вчерашнего вечера и наверняка оповестит Элайджу о моем появлении после случившегося очередного привета из прошлого. Однако было то, что заставляло меня сидеть у открытой двери такси и не решаться поставить ногу на тротуар.
Я не довольна своей жизнью. Не довольна постоянными сеансами, которые не несут в себе никакой пользы. Не довольна красной стеной, перекрывающей от меня закуток памяти. Не довольна тем состоянием, в которое погружается рассудок после каждой встречи с доктором. Я засыпаю на несколько часов и тут же просыпаюсь меньше, чем через минуту. Все знания как будто бы вживляются в голову искусственно, и это не может уйти от моего внимания. Я больше не могу так. Больше не могу.
