Утвердившись в Пскове, рыцари повели наступление на подвластные Новгороду земли племени водь у побережья Финского залива. Предварительно они установили связь с местными доброхотами-переветниками из вожан и чуди (эстов) и действовали наверняка. В Конорском погосте, в И километрах от побережья, они построили крепость и, обложив население данью, начали планомерный натиск на коренные новгородские территории. Немецкие, а затем и литовские и эстонские отряды появились уже в нескольких десятках километров от столицы вечевой республики, грабя и терроризируя жителей и нарушая хозяйственные циклы. «Нельзя бяше орати... — говорит летописец, — одна (пока не. — Авт.) вда Ярослав сына своего Александра опять».
...Весть о походе немцев на Русь застала героев невского сражения, можно сказать, за пиршественными столами. Однако никаких ответных действий со стороны Новгорода не последовало, и единственной реакцией Александра Ярославича на всё происходящее был его внезапный отъезд из города «с матерью и женою и со всемь двором своим». Летописец лаконично написал о его ссоре с северянами: «роспревъся с новгородци».
Одна из причин ссоры угадывается, на мой взгляд, без особых затруднений. Князь, понимая, что врага легче разбить, пока он не закрепился на захваченных землях, хотел немедленно оказать помощь псковичам. А новгородцы, у которых всегда были очень непростые отношения с соседями, на этот раз не торопились. Только когда беда нависла над самим Новгородом, местные власти спохватились и, можно оказать, «выклянчили» себе Александра у рассерженного Ярослава.
Ознакомившись с сильно изменившейся к худшему обстановкой, Александр Ярославин не стал мешкать. «То же лета, — отметил летописец, под 1241 годом, — поиде князь «Олександр на Немци на город Копорью, с новгородци и с ладожаны и с корелою и с Ижеряны, и взя город, а Немци приведе в Новгород, а инех пусти по своей воли, а Вожан и Чюдию переветникы извеша» (извёл). Как происходило выявление виновных в измене, кто производил дознание — мы, к сожалению, не знаем. Никаких подробностей об этой акции Александровой контрразведки, впервые обнаружившей своё существование, не сохранилось. А наказание изменникам было учинено в полном соответствии с древнерусским законодательством. В статье 7 Псковской Судной Грамоты, одним из источников которой была, возможно, грамота Александра Невского, сказано: «Крим(с)кому татю и коневому (кремлёвскому или храмовому вору и конокраду. — Авт.) и переветнику и зажигал нику (поджигателю. — Авт.) — тем живота не дати».
Лишив немцев их базы на морском побережье («изверже град из основания», как выразилось Житие), Александр Ярославич в следующем году нанёс им новый удар. Отправившись с новгородцами и прибывшими на подмогу суздальскими полками брата Андрея в поход «на Чюдьскую землю на Немци» (то есть в Эстонию против немцев), он неожиданно повернул к Пскову и «зая вси пути» до самого города. Это была блестяще осуществлённая операция войсковой контрразведки. Понимая, что у рыцарей и их доброхотов могут быть в Новгороде или поблизости соглядатаи, князь и его приближённые, видимо, тщательно скрывали ближайшую цель движения русских дружин (не готовя, например, осадных «снарядов» и приспособлений). Затем сторожевые заставы отрезали Псков от внешнего мира, и стремительный лихой налёт решил его судьбу. Новгородский летописец, среди всех достоинств литературной формы более всего ценивший краткость, опять уместил рассказ об этих событиях в одну неполную фразу: «...изгони князь Пльсков, изъима Немци и Чюдь и сковав поточи в Новъгород, а сам поиде на Чюдь». Рифмованная хроника говорит о радости псковичей, узнавших, что «король новгородский... поднялся с большою силою на освобождение» города. Это нужно понимать так: в город были посланы разведчики, которые связались с оставшимися там надёжными и влиятельными людьми (к кому следовало постучаться, могли подсказать псковские беженцы, появившиеся в Новгороде после предательской акции Твердилы и Ярослава Владимировича). А те, в свою очередь, сколотив отряд из местных смельчаков, облегчили новгородскому войску захват Пскова.
Князь лишил, так сказать, полномочий ливонских администраторов-фогтов («свергнул двух орденских братьев, отняв у них фохтейство») и вообще «выгнал» всех незваных гостей с Псковской земли, «так что ни одного немца тут не осталось и страна отошла к русским».
Немцы и чудь, согласно летописи, под конвоем охранников были отправлены в Новгород, а по хронике, они были отпущены. Очевидно, оба сообщения верны частично. Большинство пленных, вероятно, было отпущено, а те из них, кто чем-то заинтересовал новгородскую разведку или представлял интерес с точки зрения будущего размена, отправился «в железах» на восток. Значит, всем попавшим в руки русских кнехтам (рядовым воинам) и особенно много знавшим рыцарям в Пскове был учинён пристрастный допрос, в котором, возможно, участвовал и сам Александр Ярославич. Об этом как будто свидетельствует приведённый С. М. Соловьёвым рассказ немецкого летописца XIV века Балтазара Руссова, согласно которому при взятии Пскова «погибло семьдесят рыцарей со множеством простых ратников, шесть рыцарей взяты в плен и замучены». Думаю, что рыцари погибли (если это правда) не от беспричинной жестокости «варваров», а во время допросов, которые в средние века редко обходились без «мучений»... Новгородскому полководцу, конечно, необходимы были сведения о степени готовности противника к боевым действиям, его намерениях, численности и составе войск и т. д. Княжеских советников из тайной службы интересовали, вероятно, ещё и деятельность рыцарей на Псковской земле, их добровольные помощники из числа местных жителей, то есть переветники.
Летописи и хроники молчат о судьбе последних, но как с ними обходились, представить нетрудно. Ведь не случайно же статья о том, как надлежит поступать с переветниками, дошла до нас именно в тексте Псковской Судной Грамоты. Наверное, дознания, проведённые по горячим следам княжескими и новгородскими сыщиками, и судебный приговор положили конец карьере Твердилы Иванковича и многих других помельче. Агенты крестоносцев, предавшие свой народ и пытавшиеся отторгнуть Псков от Руси, понесли заслуженную кару. Только князь Ярослав Владимирович снова сумел выправиться...
В подготовку победы над немцами на льду Чудского озера в апреле 1242 года свой вклад внесла военная разведка. Когда новгородско-суздальская рать вступила на занятую врагами землю, князь «пусти полк всь в зажития», то есть распорядился запасать продовольствие и фураж в окрестных селениях. А отряд под командой Домаша Твердиславича, брата посадника Степана Твердиславича, и Кербета, одного из воевод, пришедших с Андреем Ярославичем, был послан добывать сведения о противнике («быша в розгоне», по выражению летописца). У моста русские наткнулись на засаду и после короткой ожесточённой схватки в беспорядке отступили, лишившись многих бойцов — убитыми, ранеными и пленными. Пал в бою и «муж честен» Домаш Твердиславич. Но Кербет оказался в числе тех «иних», которые к князю «прибегоша в полк». В данном случае в этом не было ничего позорного, потому что главной задачей «разгона» было обнаружить противника и сообщить о нём.
Вероятно, Александр Ярославич уже решил, где лучше всего навязать сражение рыцарям. Но заманить их на лёд озера можно было, лишь демонстрируя свою слабость и боязнь, следствием которых и выглядело бы отступление к озеру. Убедить немцев в недостаточной боеготовности русских помог именно «разгонный» отряд. Не берусь утверждать, что среди попавших в плен новгородцев и суздальцев были и такие, которые сдались добровольно, выполняя княжеское или воеводское поручение. И конечно, совсем невероятно, чтобы тяжёлое поражение Домаша и Кербета было спланированным. Скорее всего, это было то несчастье, которое оказалось кстати. Однако я не исключаю, что воеводы разведчиков получили приказ при встрече с противником побыстрее «испугаться» и бежать. В Житии Александра Невского в уста рыцарей вложены слова, якобы сказанные ими перед битвой: «Имем Александра руками». Возможно, это риторическое украшение, как и предыдущая похвальба шведского «короля», а может быть, и отголосок реальной самонадеянности, которую новгородский полководец сумел к своей выгоде внушить противнику.
