Впервые в жизни мне довелось услышать из чьих-то уст похвалу Лживому Монаху. И я готов был поручиться, что Эстебан жив, обрёл свободу, и, скорее всего, он проведёт весь остаток жизни (во всяком случае, те часы, в которые он будет наслаждаться женщинами пустыни), потешаясь над алчностью и легковерием своих бывших хозяев.

— Но если брат Маркос видел города только издалека, — последовал мой вопрос, — почему он так уверен, что они полны сокровищ?

— О, он увидел, что стены домов поблескивают, ибо отделаны золотом и усеяны сверкающими драгоценными камнями. К тому же ему удалось приблизиться настолько, чтобы разглядеть одеяния туземцев — те расхаживают в шелках и бархате. Брат Маркос клянётся в этом, а ведь устав его ордена запрещает ему говорить неправду. Представляется вполне вероятным, что дон Франциско вернётся из Киболы с победой, нагруженный богатствами, за что будет вознаграждён славой, восхищением и милостью его величества. И всё же...

— Наверное, — предположили, — ваше преосвященство предпочли бы богатству души обращённых в святую католическую веру?

— Ну, в общем, да. Но ведь я малость не от мира сего, — отозвался старик, издав иронический смешок. — Я всего лишь бесхитростный старый клирик, искренне и старомодно верящий в то, что подлинные сокровища ожидают нас не на земной стезе.

— Все хвалёные конкистадоры Испании вместе взятые не стоят одного Васко де Куироги! — воскликнул я, ничуть не покривив душой.

Он снова рассмеялся и, отмахнувшись от комплимента, сказал:

— Тем не менее я не единственный, кто сомневается в разумности столь скоропалительного похода в эту Киболу. Многие полагают, что столь опрометчивое предприятие сулит Новой Испании больше вреда, чем пользы.

— Как это? — поинтересовался я.

— Губернатор собирает всех солдат, отзывая войска даже из самых отдалённых уголков провинции. Правда, тут ему не приходится гнать их на службу силком: и простые солдаты, и офицеры рвутся в ряды его войска. Да что там солдаты: городские купцы и сельские землевладельцы вооружаются за свой счёт и собираются в отряды, чтобы присоединиться к походу. Предприятие сие привлекает авантюристов, ибо люди видят в этом походе возможность, какая выпадает один раз в жизни. А ведь кроме самих бойцов Коронадо собирает верховых и вьючных лошадей, мулов, дополнительное оружие и боеприпасы, все виды снаряжения, провиант, даже толпы рабов, индейцев и мавров, которые послужат в качестве носильщиков. Войско будет сопровождать целое стадо скота, чтобы в пути у солдат имелось мясо. Поход готовится весьма тщательно, но в результате Новая Испания остаётся практически без защиты. И, надо сказать, многих это тревожит. Всем хорошо известно, что в Новой Галисии неспокойно из-за вылазок этих амазонок, с севера в наши владения нередко вторгаются дикари, и даже среди рабов, занятых на рудниках и в работных домах, чувствуется брожение, иногда прорывающееся кровавыми бунтами. И это сейчас, когда войска на месте! Многие не без основания опасаются, что с уходом солдат Новая Испания останется беззащитной — и против набегов извне, и против возможных мятежей.

— Понятно, — сказал я, стараясь не выдать охватившего меня восторга. — Но вице-король Мехико, этот сеньор Мендоса, неужели он не понимает, что проект Коронадо — дурацкая затея?

Епископ помрачнел.

— Как уже было сказано, я малость не от мира сего, но, даже не будучи прагматиком, нетрудно разгадать их замыслы. Коронадо и дон Антонио де Мендоса старинные друзья. Коронадо женат на кузине короля Карлоса. Мендоса также друг епископа Сумарраги, и тот, боюсь, готов рьяно поддерживать любую авантюру, рассчитанную на то, чтобы угодить королю Карлосу и обогатить его. А себя самого, да простит мне Господь эти слова, возвысить в глазах короля и Папы. Сопоставь все приведённые факты, Хуан Британико, и суди сам, насколько вероятно, чтобы кто-нибудь, будь он высокого или низкого звания, попытался бы образумить Коронадо?

— Если кто-то и сделает это, то, уж конечно, не я, нижайший из низкий, — ответил я, а про себя добавил: «Червь, уже подгрызший плод койакапули и теперь готовый проесть его насквозь, чтобы тот развалился на части». — Я от души благодарю ваше преосвященство за добрые слова и любезное согласие принять меня, равно как за угощение и вино. И покорно прошу дозволения продолжить путь.

Я не встречал другого белого, который бы относился с большим уважением к простому индейцу. Вот и сейчас падре Васко сердечно уговаривал меня задержаться — отдохнуть под его кровом, посетить службы, исповедаться, принять причастие и ещё о многом побеседовать, — но я отговорился срочной необходимостью доставить некое послание одному далёкому языческому племени, пока ещё не обращённому в христианство.

По большому счёту это была не совсем уж ложь. Мне и вправду следовало отбыть, причём довольно далеко, и сомневаюсь, чтобы в моё отсутствие войско Ночецтли обратилось в христианство. Не имея на сей раз надобности пробираться тайком, ибо никто не обращал на меня внимания, я покинул Компостелью и спешно направился в Шикомотцотль.

— Благодарение Уицилопочтли и всем остальным богам! — воскликнул Ночецтли. — Ты наконец-то вернулся, Тенамаксцин, хоть и не слишком скоро. Мне удалось собрать здесь самую многочисленную армию за всю историю Сего Мира, и каждый воин нетерпеливо рвётся в поход. У меня едва хватило сил удерживать их всех в ожидании твоего появления.

— Ты сделал большое дело, славный воитель. Я же только что прошёл через испанские земли и могу сказать, что там никто и не подозревает о надвигающейся буре.

— Это хорошо. Но если испанцы и пребывают в неведении, то среди наших соотечественников весть о восстании, похоже, распространилась повсюду. Добровольцев прибыло великое множество — и из окрестных земель, и из отдалённых. И все они заявляют, что откликнулись на твой призыв. Например, сюда явилась целая толпа воинственно настроенных женщин из Мичоакана. Говорят, что им якобы надоели вылазки и нападения наэстансии, они хотят принять участие в настоящей войне. А ещё здесь собралось великое множество беглых рабов: и индейцев, и мавров, и людей смешанной крови, которые, удрав с плантаций, рудников и из работных домов, ухитрились отыскать место нашего сбора. Они, пожалуй, рвутся поквитаться со своими бывшими хозяевами больше, чем все мы, но мне пришлось организовать для них специальное обучение. Мало кто из этих людей раньше держал в руках оружие.

— Нам нужен каждый, кто готов сражаться, будь то мужчина или женщина, — промолвил я. — Можешь ты сказать, сколько всего народу тут у нас собралось?

— По моим прикидкам, сто сотен. Сила, ничего не скажешь, грозная. Воины давным-давно заполнили все здешние пещеры и разбили лагеря на здешних склонах. А поскольку они происходят из огромного количества различных народов, которые вдобавок подразделяются на добрую сотню племён, я приказал, чтобы лагеря они устраивали по отдельности и на расстоянии один от другого. Сам ведь знаешь, многие из них веками враждовали между собой — или вообще со всеми чужаками. Я опасался, как бы здесь у нас не вспыхнула междоусобица.

— Воитель Ночецтли, ты весьма проницателен.

— Однако само разнообразие наших сил делает управление ими весьма сложным. Я поставил во главе сборных отрядов лучших наших командиров, благородных воителей и куачиков, но, отдавая приказы или делая замечания, они могут обращаться напрямую лишь к тем вождям племён, которые знают науатль. Ну а вожди уже переводят услышанное на свой язык. Но это простейший случай, а бывает, когда в целом отряде, и не в одном, на науатль не говорит никто, так что приказ приходится переводить снова и снова, от племени к племени, от отряда к отряду. Примерно один человек из каждой сотни вынужден большую часть времени выступать в качестве переводчика. И, разумеется, при неоднократном переводе, передаваясь из уст в уста, команды нередко искажаются, причём самым причудливым образом, порой до неузнаваемости, а то и до полной противоположности. Представь себе, что я, построив людей в колонну, отдаю первому ряду команду: «Шагом марш», а до последнего она доходит в виде распоряжения: «Всем отдыхать». Что же касается присланных тобой йаки, так с ними вообще никто не может общаться. Им можно приказывать что угодно, — хоть «Шагом марш», хоть «Всем отдыхать». Всё равно не поймут.