Но я человек. И я мужчина. Поэтому я неизлечимо, ненасытно любопытен. Я не мог не задаваться вопросом, все ли островитянки обладают теми же особенностями телосложения, что и Сверчок. Хотя та молодая женщина Марууани была миловидной и привлекательной, меня вовсе не тянуло к ней после того, что я испытал с Иксинатси. Однако, наблюдая за взаимными ласками двух молодых женщин, я не мог не почувствовать возбуждение, которое переросло в неразборчивое вожделение. Ну а поскольку Иксинатси сама настойчиво подталкивала меня совокупиться с её подругой в её присутствии, так оно и произошло.

Таким образом, моё пребывание на островах затянулось на неопределённый срок. Иксинатси и Марууани разнесли весть о том, что в жизни есть нечто большее, чем только работа, сон и порой самоудовлетворение, и остальные островитянки, естественно, тут же захотели и сами опробовать хвалёное новшество. Возражения бабушки Куку (надо думать, впервые за всё время её правления) были отметены, но когда мудрая старушка поняла, что это занятие придаёт женщинам бодрости, улучшает настроение, а значит, и помогает в работе, она смирилась с новым положением дел. Правда, с её стороны последовало категорическое требование совершать акуа-рени только в ночное время, но тут у меня возражений не имелось. Днём я отсыпался и восстанавливал силы.

Замечу попутно, что я ни за что не стал бы ублажать ни одну другую женщину, выкажи Сверчок хотя бы намёк на ревность или собственническое чувство. Я занимался этим главным образом потому, что она, по всей видимости, радовалась возможности просветить на сей счёт своих сестёр и, казалось, гордилась тем, что это делает «её мужчина». По правде говоря, я бы предпочёл ограничиться лишь ею одной, ибо искренне и глубоко, как, может быть, никого более, любил её, и знаю, что Сверчок тоже любила меня. Даже Тирипетси, поначалу робевшая перед мужчиной и дичившаяся меня из-за непривычного соседства, стала относиться ко мне с любовью, с какой девочки в других местах Сего Мира относятся к своим отцам.

Кроме того (и это очень важно), тела других островитянок не обладали теми же восхитительными телесными особенностями, как тело Иксинатси. То были самые обыкновенные женщины, такие, с какими я имел дело всю жизнь. Сверчок стала для меня самой желанной, и у неё просто не могло быть соперниц, поэтому интимные услуги другим женщинам я оказывал исключительно по её желанию, ну и по их горячим просьбам тоже. Но я делал это скорее по обязанности, чем с пылом, и даже установил своего рода очерёдность — проводил с желающими каждую вторую ночь, остальное же время посвящал Сверчок. И вот эти ночи были поистине ночами любви.

Может быть, потому что я и раньше (а уж теперь тем более) редко испытывал недостаток в женщинах, у меня возникло своего рода пресыщение, а к Иксинатси меня тянуло именно в силу её необычности. Однако очевидно одно: наши взаимные ощущения разжигали пламя, какого я не помню даже по самым сладострастным дням юности. Что касается моей дорогой Сверчок, то она сама, я уверен, не имела ни малейшего представления о том, насколько превосходит в этом отношении обычных женщин. Ничто не могло навести её на мысль о явленной ей при рождении особой милости богов. Конечно, не исключено, что таким образом боги отметили не её одну и какая-нибудь престарелая повитуха, перевидавшая за свою жизнь бесчисленное множество женщин, могла бы рассказать, что некогда встречала роженицу со сходными особенностями телосложения.

Но меня это не волновало. Отныне мне не было нужды искать и желать любую другую, сколь угодно совершенную возлюбленную, ибо я обладал лучшей из всех возможных. И ещё я был уверен, что Иксинатси во время наших частых и страстных соитий испытывала восторг, превосходящий наслаждения, которые богиня любви дарует любой другой женщине в мире. И сам я тоже. Ййо, аййо, как же мы наслаждались!

Между тем мне довелось, по меньшей мере единожды, вступить в близость с каждой жительницей островов, созревшей в достаточной степени, чтобы оценить этот опыт. Хотя наши акуарени всегда происходили в темноте, я знаю, что совокуплялся и с более чем зрелыми женщинами, но — за что был благодарен — настоящих старух вроде Куку между ними не встречалось. Я вполне мог бы потерять счёт облагодетельствованным моими «уроками» женщинам, если бы не получал компенсацию за свои услуги. В конечном счёте у меня скопилось шестьдесят пять самых крупных и совершенных жемчужин урожая того года. Благодарить за это следовало Иксинатси, настоявшую на том, что это честный обмен и за учёбу нужно платить.

Поначалу новшество породило массовое воодушевление и оживлённое движение между островами: женщины переправ лились на плотах туда и обратно. Но поскольку я был всего один, другим женщинам приходилось иметь дело с Иксинатси. Так что довольно скоро многие приохотились к тому виду любовных игр, которому она научила Марууани. Бывало порой, что я лежал с женщиной, проходя через весь ритуал от первых ласк до самого конца, а две другие женщины (скажем, её сестра и дочь) лежали рядом с нами, присматриваясь к тому, что мы делаем, и тут же, насколько возможно, опробовали увиденное одна на другой.

После того как я лично обслужил всех имевшихся в наличии девушек и женщин по крайней мере один раз, спрос на меня стал менее настоятельным, ибо женщины научились во многих отношениях удовлетворять друг друга и даже сами стали находить новые способы получить наслаждение. В частности, предаваясь любовным играм втроём или вчетвером, причём с беспечным пренебрежением ко взаимному родству и прочим неведомым им условностям. По ночам, в промежутках между собственными страстными соитиями, мы с Иксинатси частенько слышали, как ритмично похлопывают впечатляющие груди этих женщин.

Всё это время я с жаром обхаживал Иксинатси, но теперь не для того, чтобы пробудить в ней любовь (мы оба знали, что любим друг друга), но желая убедить возлюбленную взять с собой дочь, о которой я уже привык думать как о своей, и отправиться со мной в Сей Мир. Для этого использовались все доводы, какие мне только удавалось выдвинуть. Не кривя душой, я уверял, что у себя на родине являюсь тем же, кем здесь Куку, но гораздо богаче, и, уплыв со мной, они с Тирипетси смогут поселиться в настоящем дворце, получить в распоряжение толпу слуг и вообще что пожелают. Им никогда не придётся нырять за раковинами, или бояться опустошающих острова штормов, или совокупляться на берегу с непривлекательными чужаками.

— Ах, Тенамакстли, — говорила Сверчок, с обезоруживающей улыбкой указывая на выемку под древесным стволом, — разве это не дворец, пока ты здесь, со мной?

Признаюсь, я был не до конца честен с возлюбленной, ибо и словом не помянул об испанцах, захвативших большую часть Сего Мира. Эти островитянки вообще не знали о существовании белых людей. Надо полагать, мужчины из Йакореке решили не заводить разговоры о пришельцах из опасения, как бы женщины не стали придерживать лучшие кинуча в надежде получить за них больше у более богатых покупателей. Кроме того, по правде сказать, у меня вовсе не было уверенности в том, что в моё отсутствие испанцы не покорили или не разрушили Ацтлан, а ведь в таком случае все мои соблазнительные разговоры о дворцах, слугах и власти были пустой болтовнёй. Однако я твёрдо верил, что мы трое, я, Сверчок и Тирипетси, могли бы начать новую жизнь где-нибудь, и я услаждал слух возлюбленной рассказами о многих чудесных, манящих, безмятежных местах, которые я видел в своих странствиях и в которых мы вполне могли бы поселиться.

— Но, Тенамакстли, эти острова, они и есть мой дом. Пусть они станут и твоим домом. Бабушка уже привыкла к тебе и не гонит тебя прочь. Где ещё мы сможем найти такую приятную жизнь? А шторма и чужаки — это всё ерунда. Мы с Тирипетси пережили множество штормов, переживёшь и ты. Что же до чужаков, ты знаешь, что теперь я никогда не лягу снова ни с одним из них. Я твоя.