Стоило мне отослать начальника стражи, как неожиданно передо мной предстал вернувшийся из Компостельи Ночецтли. Его не было около двух месяцев — и я уже начал тревожиться, уж не перешёл ли он снова на сторону врага, — однако этот человек выполнил обещание и не просто вернулся, но привёз великое множество новостей.
— Компостелья, мой господин, стала гораздо более многолюдным и процветающим городом, чем в ту пору, когда я был там в последний раз. Большую часть мужского белого населения составляют испанские солдаты, численность которых я оцениваю приблизительно в тысячу человек, причём половина из них — конные. Многие испанские военные, в первую очередь высокого ранга, привезли с собой жён и детей, иные же испанцы прибыли на новое место жительства целыми семьями. Дворец губернатора и городская церковь выстроены из хорошо обработанного камня, остальные жилища — из высушенных на солнце глиняных кирпичей. В городе есть рыночная площадь, но все товары и продукты на продажу доставляются с юга торговыми караванами. Белые жители Компостельи не возделывают землю и не разводят животных, но живут припеваючи, благодаря множеству находящихся в окрестностях серебряных рудников. И видимо, эти рудники действительно приносят хороший доход, иначе город не мог бы позволить себе завозить издалека решительно всё, необходимое для повседневной жизни.
— А сколько там наших соплеменников? — спросил я.
— Индейское население по численности примерно равно белому. В первую очередь я говорю о домашних слугах испанцев, хотя у тех есть ещё и многочисленные чёрные рабы — существа, именуемые маврами. Если рабы не содержатся в домах своих хозяев, то живут на окраинах города, в жалких лачугах. Немало наших людей занято работой под землёй, на рудниках и в зданиях на поверхности, где измельчают руду. Однако боюсь, что оценить их численность затруднительно, так как работают они, сменяя друг друга, и днём и ночью, а содержатся, вместе с семьями, если у них есть семьи, взаперти, в охраняемых строениях, куда мне ходу не было. Испанцы называют эти места работными домами.
— Аййа, да, — сказал я. — Мне доводилось слышать об этих позорных узилищах. Ходят слухи, что эти работники — поскольку нашим соотечественникам никогда раньше не приходилось работать под землёй или в таких нечеловеческих условиях — мрут один за другим, по нескольку человек каждый день. А владельцы рудников не могут заменять их так быстро, как они умирают, потому что, разумеется, все индейцы в Новой Галисии, которых не успели обратить в рабство, поспешили убраться в такие края, где охотникам за рабами их не настигнуть. Так что губернатор Коронадо попросил вице-короля Мендосу из Мехико прислать в Компостелью рабов-мавров — не знаю уж, где они их берут.
— Мне говорили, в земле под названием Африка.
Ночецтли поморщился.
— Должно быть, это место сродни нашим наводящим страх Жарким Землям, что на дальнем юге. Потому что я слышал, будто эти мавры легко переносят и страшную жару, и скученность, и духоту, и лязг металла, и всё прочее, связанное с рудниками. И вообще, кажется, они больше похожи на вьючных животных, чем на человеческие существа, ибо в состоянии выполнять без устали самую тяжёлую работу, не только не умирая от непосильного труда, но даже не жалуясь. Может быть, если на рудники привезут достаточно мавров, Коронадо вообще прекратит попытки захватывать и обращать в рабство наших людей.
— Этот губернатор Коронадо, — сказал я. — Расскажи мне о нём.
— Я видел его мельком, только дважды, когда он проводил смотр своих войск, в великолепном наряде, верхом на гарцующей белой лошади. Он не старше тебя, владыка, но по рангу, конечно, ниже Чтимого Правителя, так как подотчётен вышестоящим начальникам в городе Мехико, а ты не подчиняешься никому. Тем не менее Коронадо явно исполнен решимости стяжать великое богатство и занять более высокое положение. Его стремление заставить рабов добывать как можно больше серебра сурово и непреклонно, причём серебро идёт не только на обогащение его самого и его подданных из Новой Галисии, но и на нужды всей Новой Испании, а также в казну того заморского правителя Карлоса. Коронадо кажется не таким тираном, как его предшественник. Он не позволяет своим подданным мучить, пытать или казнить наших людей по прихоти, как делал губернатор Гусман.
— Расскажи-ка мне о вооружении губернаторских войск и об организации обороны Компостельи.
— Любопытная вещь, владыка, но хотя испанцы вооружены до зубов, об обороне своего города они, похоже, не беспокоятся. Могу лишь предположить, что Йайак убедил белых, будто им нечего опасаться нападения со стороны наших соплеменников. Помимо обычных гром-палок, которыми вооружены испанские солдаты, у них есть также огромные гром-трубы, установленные на колёсах. Но солдаты не окружают город защитным кольцом, а главным образом несут стражу при рудниках и работных домах, чтобы рабы не разбежались и не взбунтовались. И даже чудовищные гром-трубы на стенах обращены жерлами не наружу, а внутрь города, то есть предназначаются вовсе не для того, чтобы отражать нападение вражеской армии, но для подавления возможного мятежа.
— Интересно, — пробормотал я, сворачивая, зажигая и раскуривая покуитль, а заодно и обдумывая услышанное. — Есть у тебя ещё что-нибудь, о чём стоит доложить?
— Есть, владыка, и немало. Хотя Гусман утверждал, будто покорил Мичоакан, а тех немногих, кто был способен продолжить сопротивление, выслал в дальние края, оказалось, что край завоёван далеко не полностью. Новому губернатору Коронадо регулярно сообщают о кровавых вылазках мятежников, происходящих главным образом в окрестностях озера Пацкуаро. Отряды воинов, вооружённых лишь клинками из прославленного металла пуремпеча и факелами, атакуют военные посты и эстансии испанских поселенцев. Нападения совершаются по ночам: солдат убивают, захватывают их гром-палки, а эстансии предают огню вместе с их хозяевами — мужчинами, женщинами и детьми. Уцелевшие белые клянутся, что на них нападали женщины, — хотя с чего они это взяли, особенно если учесть, что всё происходит в темноте, да ещё все пуремпеча вдобавок лысые, мне неизвестно. Когда оставшиеся испанские солдаты прочёсывают окрестности при свете дня, они видят, что женщины пуремпеча занимаются тем же, чем и всегда, — плетут корзины, изготавливают глиняную посуду и тому подобное.
«Аййо, — подумал я, в душе очень довольный. — Что ни говори, а Пакапетль доказала, что в её войске есть толк».
А мой лазутчик между тем продолжал:
— В результате из Новой Испании были присланы дополнительные силы для того, чтобы попытаться — пока тщетно — прекратить эти беспорядки. Причём испанцы в Мехико очень недовольны: ведь из-за этого перемещения войск они остались без прикрытия и стали уязвимыми для мятежных индейцев. По правде сказать, ущерб от всех этих вылазок в Мичоакане испанцы понесли пустяковый, однако в другом отношении результат достигнут немалый. Теперь все белые люди, повсюду, испытывают беспокойство и не уверены в своей безопасности.
«Обязательно нужно будет найти способ связаться с этой похожей на койота отважной женщиной, которую почему-то зовут Бабочка, и лично поблагодарить её», — решил я.
— Как я уже говорил, — продолжил Ночецтли, — губернатор Коронадо получает эти донесения, но, несмотря ни на что, удерживает войска в Компостельи, отказываясь посылать их на юг. И ходят слухи, будто бы его упорство в этом вопросе объясняется тем, что Коронадо задумал какой-то грандиозный честолюбивый план. Поговаривают, что губернатор с нетерпением дожидался прибытия из Мехико некоего посланца от вице-короля Мендосы и якобы как раз перед тем, как я покинул город, этот человек явился. Не обычный посланец, не военный или чиновник, а христианский монах. Я узнал его, ибо он прежде жил в Компостельи и попадался мне на глаза, когда я был там в прошлый раз. Я не знаю имени этого человека, но в прежние времена все его собратья пренебрежительно именовали сего церковника Лживым Монахом. Правда, почему он вернулся, да ещё в качестве посланца вице-короля, и чем его появление может поспособствовать осуществлению честолюбивых замыслов Коронадо, мне, увы, неведомо. Могу лишь сказать, что упомянутый монах прибыл в компании единственного спутника, самого обычного чернокожего раба, причём оба они — и монах, и раб! — были сразу по прибытии немедленно допущены к губернатору и участвовали в некоем тайном совещании. Признаюсь, я испытывал сильное искушение задержаться и разузнать об этом побольше, однако в городе уже начинали посматривать на меня с подозрением. Кроме того, владыка, я боялся, что столь долгое отсутствие вызовет подозрения и у тебя тоже.
