Я был совершенно неопытным юй-текутли, и мне приходилось вспоминать, как исполнял эту должность мой покойный дядя Миксцин. Мне в ту пору казалось, что правление — дело пустяшное, а от дядюшки только и требуется, что вовремя и к месту улыбнуться или насупить брови, махнуть рукой или подписать какой-нибудь указ. Однако, оказавшись на троне, я очень скоро узнал, как нелегко приходится юй-текутли. Ко мне постоянно обращались (точнее сказать, меня донимали) с беспрерывными просьбами вынести какое-то решение или суждение, что-то утвердить или отвергнуть, за кого-то заступиться, кого-то наградить, кого-то наказать...

Чиновники моего двора, наделённые различными властными полномочиями и обязанностями, являлись ко мне с разнообразнейшими вопросами и ходатайствами. «Плотина, ограничивающая воды болота, требует основательного ремонта, а не то болото скоро окажется на наших улицах: не выделит ли юй-текутли средства на оплату материалов и сбор рабочих?» Рыбаки с морского побережья сетуют на то, что давнее осушение того же самого болота привело к постепенному засорению их прибрежных гаваней наносами. «Не санкционирует ли юй-текутли глубокую очистку этих бухт?» «Наши хранилища битком набиты шкурами морских выдр, губками, акульими кожами и прочими непроданными товарами, потому что вот уже многие годы Ацтлан ведёт торговлю только с землями к северу от нас и ни с кем к югу. Не может ли юй-текутли придумать план избавиться от этих многочисленных товаров, причём с прибылью?..»

Мне пришлось не только исполнять церемониальные обязанности во дворце и вникать в основные вопросы политики и хозяйства, но также заниматься самыми заурядными делами простых людей: разбирать ссору между соседями из-за границы между их земельными участками, спор из-за дележа скудного наследства недавно умершего отца. Вот должник просит отсрочить уплату долга и умерить аппетиты заимодавца, а там, напротив, заимодавец просит разрешения выселить вдову и её сирот из их дома, чтобы покрыть обязательства, принятые на себя её покойным мужем...

Было чрезвычайно трудно находить время, чтобы заниматься делами, которые были — для меня — гораздо более важными и требовали более срочного вмешательства. Но каким-то образом я справлялся. Перед всеми верными Ацтлану благородными воителями-куачиками моей армии была поставлена задача — усилить подготовку воинов и всех, кто подлежал призыву. А тем временем войско моё всё росло и росло, ибо к нему присоединялись всё новые отряды воинов из подвластных Ацтлану поселений.

У меня даже нашлось время для того, чтобы извлечь из тайника три привезённые нами с Пакапетль аркебузы и лично обучать бойцов обращению с ними. Само собой, поначалу каждый воин побаивался иметь дело со странным иноземным оружием, однако я искал и находил тех, кто мог преодолеть страх и выказывал способность использовать гром-палки с толком. Таких в конечном счёте набралось человек двадцать, и когда один из них робко спросил: «Мой господин, а когда мы отправимся на войну, мы что, будем стрелять из этих гром-палок по очереди?» — мой ответ был таков:

— Нет, молодой ийак. Я рассчитываю на то, что вы отберёте у белых людей их аркебузы, которыми и вооружитесь. Кроме того, мы отнимем у испанцев и лошадей. Когда это произойдёт, вас также обучат и верховой езде.

В моей постоянной занятости был по крайней мере один существенный плюс: мне не приходилось иметь дело с Г’ндой Ке. Пока я занимался государственными делами, она управляла дворцовым хозяйством и прислугой. Возможно, челяди от неё доставалось, но зато злобная йаки практически не имела возможности донимать меня. Правда, если уж мы случайно встречались в дворцовом коридоре, она никогда не упускала случая задать мне ядовитым тоном насмешливый вопрос:

— Я устала ждать, Тенамакстли. Когда же мы с тобой наконец выступим вместе и начнём нашу войну?

А порой она говорила так:

— Я устала ждать, Тенамакстли. Когда же мы с тобой наконец отправимся в постель, чтобы ты мог поцеловать каждую из веснушек, которые усеивают мои самые потаённые места?

Даже не будь я слишком занят, чтобы заниматься любовью, и окажись она единственной женщиной на белом свете, меня бы предложение Г’нды Ке всё равно не соблазнило. Как ни странно, но, пребывая в должности юй-текутли, который по обычаю имел право обладать любой женщиной Ацтлана, я вообще обходился без женской ласки. Пакапетль, похоже, твёрдо решила никогда более не вступать в близкие отношения с мужчинами. А посягать на настрадавшуюся Амейатль мне даже не приходило в голову, хоть она и становилась крепче и красивее с каждым днём.

Правда, я появлялся в спальне двоюродной сестры во всякую свободную минутку, но лишь для того, чтобы просто поговорить с ней. Амейатль была в курсе всех решений, принятых мною в качестве юй-текутли, равно как и всех происшествий в Ацтлане и окрестностях, ибо предполагалось, что с её полным выздоровлением обязанности правления перейдут к ней самой. Признаться, я с нетерпением ждал, кох’да это случится, чтобы без помех заняться военными делами. Конечно, мы беседовали и о многом другом, а однажды Амейатль с несколько обеспокоенным видом сказала:

— Пакапетль проявляет по отношению ко мне трогательную заботу. И теперь, когда волосы её отросли и стали почти такими же длинными, как у меня, она выглядит просто очаровательно. Но с таким же успехом На Цыпочках могла бы быть безобразной, ведь яростная ненависть к мужчинам, можно сказать, написана на её лице.

— Она очень сердита на мужчин, и на то есть причина. Я рассказывал тебе о роковой встрече с теми двумя испанскими солдатами.

— Значит, виноваты белые люди. Что ж, это можно понять. Но мне кажется, На Цыпочках с удовольствием убила бы всех мужчин на свете, за исключением одного тебя.

— Как и ядовитая Г’нда Ке. Может быть, присутствие женщины йаки тоже повлияло на Пакапетль, сделав её ненависть к мужчинам ещё более глубокой и непримиримой?

— Неужели ненависть На Цыпочках распространяется и на того, кто внутри её? — спросила Амейатль.

Я недоумённо заморгал:

— О чём ты говоришь?

— Значит, ты не заметил. Пока это действительно не бросается в глаза, но она вынашивает ребёнка. На Цыпочках беременна.

— Не от меня! — выпалил я. — Я не касался её с...

— Аййо, братец, успокойся, — сказала Амейатль, рассмеявшись, несмотря на свою явную озабоченность. — На Цыпочках винит в этом ту роковую встречу, о которой ты говорил.

— Ну, она вполне может испытывать горечь из-за того, что носит дитя смешанной крови от...

— Дело вовсе не в беременности. И не в смешанной крови. Просто она ненавидит всех мужчин. В том числе и того, который в её утробе.

— Да будет тебе, Амейатль. Откуда Пакапетль вообще может знать, что это мальчик?

— Тенамакстли, всё гораздо хуже. Она с дикой злобой говорит об «этом тепули, растущем внутри меня». Или об «этом куру» — слово из языка поре, тоже обозначающее мужской половой орган. Тенамакстли, может ли быть так, что обида и злоба заставляют На Цыпочках терять разум?

— Боюсь, — воздохнул я, — что меня нельзя считать знатоком женщин, и уж тем более безумных женщин. Может быть, мой тикитль посоветует какое-нибудь средство. Ну а пока давай вместе, ты и я, следить за тем, чтобы На Цыпочках никак себе не навредила.

Однако из-за множества других дел мне не сразу удалось выкроить время, чтобы посоветоваться с целителем. Поначалу ко мне явился начальник стражи храма Койолшауки, доложивший, что заключённые воины пребывают в весьма жалком состоянии, поскольку вынуждены спать стоя, едят только противное варево, давным-давно не мылись и так далее.

— Кто-нибудь из них умер от удушья или голода? — осведомился я.

— Нет, мой господин. Они, возможно, близки к смерти, но мы поместили в заточение сто тридцать восемь человек, и пока число узников остаётся прежним. Однако даже мы, стражи, стоящие снаружи храма, с трудом выносим страшную вонь и поднимаемый ими гвалт.

— Тогда почаще меняйте стражу. И пока эти изменники не умирают, приказываю меня не беспокоить. Если даже они близки к смерти, это всё равно для них слишком мягкая кара.