– Я не могу поверить, на что Джеремайя оказался способен, – сказала она. – Хоть и видела своими глазами.

– А в новость о вас поверили сразу? – девчонка проявляла неуместное и непристойное любопытство, но пустой коридор, пропитанный запахом смерти, горя и надежды, побуждал к откровенности.

– Почти все считали ее грязной сплетней, – усмехнулась она. – Как же, скромная любительница книг убила всю семью для того, чтобы выйти замуж за безродного садовника. Пока я не пришла на заседание Магического Совета, чтобы разбить фамильный герб.

Один из лучших моментов в ее жизни.

– Он, правда, был садовником?

– Я почти не лгала, когда писала «Историю основания магической академии Лиран». Да, и мы встретились под лирановым деревом.

Она помнила – годы, сколько бы их не прошло, не стерли из памяти – как листья падали на страницы книги, и как цвели любимые розы матери – они цвели весь год – и как она поймала на себе пристальный взгляд нового работника.

«Смотрите лучше за розами», – сказала она, смутившись, потому что никто не смотрел на нее так.

«Вы прекрасней любой розы в этом саду», – ответил он.

«Лжешь», – рассердилась она. – «Я ведь могу проверить это».

Она знала о мыслечтении, но никогда не собиралась прибегать к нему – самой мерзкой из допустимых практик, как говорил отец – пока юноша по имени Морис не сел рядом и сказал: «Вы можете убедиться».

Она убедилась.

Никто никогда не считал ее красивой… хотя бы привлекательной: ни отец, ни мать, ни старшие сестры, ни потенциальные женихи, ни их родня. «Дурнушка, достаточно умная, чтобы не быть разборчивой», – читала она в их глазах всю жизнь. Но Морис считал ее красивей любой из тысячи прекраснейших роз в саду ее матери – а также ее сестер и служанок в их поместье.

Ее отец непременно нашел бы ей достойную партию – и был бы уверен, что поступает им обоим во благо. Но любовь Мориса сияла ярче солнца и превосходила объемом звездное небо – Генриетта не могла отказаться от нее. Даже если это означало – убить всех родных, пока они не убили Мориса.

– Директор? – услышала она голос Антонии и резко вынырнула из воспоминаний. Но не слишком пожалела об этом, ведь скоро она увидит Мориса на Дальнем Берегу.

Судя по встревоженному, почти испуганному взгляду Антонии, картины прошлого заставили ее улыбнуться.

***

– Я даже не могу сказать, что сожалею, – произнес Джей, глядя в потолок. Его рука лежала в волосах Эрни, а голова Эрни – на его груди, слева, чтобы случайно не потревожить рану.

– Они хотели убить тебя.

– Пола достаточно было покалечить, – заметил Джей.

Эрни смотрел на белые бинты, вспоминал полный жажды крови вопль его отца и не мог найти в себе ни капли осуждения или отвращения.

– Ты шагу не можешь ступить без неприятностей, – сказал он. – Я должен следить за тобой.

– Полгода в академии за тобой следил я.

– Будем следить друг за другом и дальше? – Эрни улыбнулся, чтобы не казаться серьезным. – Поженимся, чтобы следить было удобней?

Взгляд Джея из рассеянного стал напряженном и растерянным.

– Нашел время шутить, – пробормотал он.

– Я не шучу, – Эрни вытащил кольцо директора из кармана. Он выбрал бы другой дизайн, но едва ли в здании нашелся бы ювелирный магазин.

– Конечно… конечно… ты, – голос Джея срывался на каждом звуке. – Ты можешь мне его надеть?

Пальцы Эрни подрагивали, когда он надевал кольцо, чуть засветившееся и расширившееся прямо на пальце. Когда он поднял глаза, то увидел две прозрачные дорожки слез на щеках Джея.

– Я вручу тебе кольцо Райтов, когда меня выпишут, – произнес тот через минуту. – Если меня не приговорят к смертной казни.

– Ты защищался.

– Магический суд может быть теми еще задницами.

– Когда тебя оправдают, мы составим брачный договор и выберем дату праздника.

– Составь договор, пока я здесь валяюсь. Я подпишу все, что захочешь.

– Нет, – Эрни все еще держал ладонь Джея. – Мы составим его вместе. Мы включим твои условия. Ведь ты приносишь в семью деньги и недвижимость.

– Я хотел оставить поместье Софи. Ведь я буду жить в академии… и я ненавижу его.

– Хорошо, – кивнул Эрни. – Но мне понадобится твоя помощь, чтобы разобраться в формулировках.

– С удовольствием.

Глаза Джея сияли так, что могли бы осветить палату.

***

Как рассказала Тони, в Магическом Суде не существует такой меры наказания, как тюремное заключение. Либо смертная казнь, либо штраф.

– Не нашлось никого, кто хотел бы заниматься охраной заключенных, – объяснила она.

– А как проводится казнь?

Тони не знала, поэтому ответила директор:

– Либо палач обезглавливает, либо выкидывают во внереальность.

– Второй вариант – это шанс на спасение?

– Нет, он предполагает более мучительную смерть.

Сидения делились на два сектора, но почти все зрители толклись на балконах.

– Внизу места для поддерживающих сторон, – пояснила Генриетта. – Тех, кто готов сражаться за свою версию событий.

В другие времена, подумал Эрни, так нередко и решался исход дела.

На стороне обвинения сидел Кассий и похожая на Джея девушка в трауре от туфель до шляпки с вуалью.

Джей облокотился на ограду перед местом обвиняемого – слегка бледный, с рукой на перевязи и деловитым видом.

Когда директор села на переднюю скамью, один из людей за высоким столом посмотрел на девушку в черном. Та посмотрела на Джея, потом на Лиран – и покачала головой.

Никто не произносил слова «убийство», словно дело велось о драке в театре, а не об убийстве из самозащиты. Джей много раз повторял: «Да, ваша магическая честь».

Четыре утомительных часа спустя его приговорили к штрафу за «неуважение к гостеприимству». Джей встретил приговор с достоинством, поблагодарил судей, потом жестом подозвал Эрни и обнял его поверх ограждения.

***

Из уважения Джей постучал, хотя левой рукой действовал до сих пор неуверенно.

– Это я, леди Генриетта, – сказал он, открывая дверь. – Добрый день!

– Надеюсь, у тебя важные новости, – произнесла Лиран, делая вид, что увлечена чтением какого-то столетнего хлама. Когда он станет распоряжаться в кабинете на правах заместителя, первым делом сожжет его весь.

– Мы с Эрни назначили дату заключения союза.

Хотя уже ничего не зависело от мнения Лиран, своим визитом Джей пытался формально соблюсти обычай переговоров семей перед подписанием союзного договора.

– Ну, – вздохнула Генриетта, – ты хочешь услышать, что я об этом думаю? Вряд ли.

Она точно представляла свадьбу своего потомка не такой: после долгой переписки, скрывающей под витиеватыми словесами жестокий и циничный торг, взволнованный наследник должен привести под строгие очи главы семьи избранницу, чтобы они оба подверглись испытанию «приветственным разговором», похожим на допрос с пристрастием. Эрни поставил свою прапрабабушку перед фактом, словно ее мнение имело меньше значения, чем прейскурант цветочника.

– Тетушка Берта всегда говорила: «судьба – самый жестокий судья», – произнесла Генриетта. – Пришлось долго ждать приговора. Но у судьбы есть чувство юмора, как я тебе скажу.

– Я надеялся, что вы станете дружелюбней, – заметил Джей, устраиваясь на краю стола за неимением кресла. – У нас ведь немало общего.

– Я предпочла бы поменьше. Ты как нечеткая калька на мою судьбу.

– Я тоже предпочел бы меньше сходства. Но говорят, что история всегда повторяется…

– И второй раз – в виде фарса. По крайней мере, больше не придется на Полуденном балу слушать, как по углам шепчутся о пролитой семейной крови.

– О да, теперь слушать буду я, – Джей поморщился, воображая череду мероприятий, которые через десяток лет сольются в памяти в одно бесконечное чистилище. – Надеюсь, они забудут об этом быстро.

– Сотни лет с моей свадьбы им не хватило, – разрушила его надежды Генриетта и повернула кресло, чтобы взглянуть на портрет Мориса Лирана.

Наверное, она захочет забрать его, уходя в отставку. Надо подумать, что повесить на его место.