Он возвращался. Мелкий дождь моросил целый день, и даже густые кроны вековых деревьев Девонширского леса не могли полностью спрятать одинокого всадника от назойливых капель. Уже наступила осень. Как давно его не было на родной земле! Тем приятнее было сейчас видеть любимые поля и равнины, вдыхать запах прелых листьев и высохшей травы, каждую минуту ощущать состояние беспокойства и ликования: он дома! Хотя до родового замка была ещё неделя пути, но всё равно, Англия уже была его домом.

Но попасть теперь в этот дом было непросто. Уж слишком долго он задержался в пути, в своих бесконечных странствиях, полных опасности. На родине он отсутствовал долго, почти пять лет, его подданные научились уже обходиться и без него. К тому же посланный им три месяца назад гонец, его друг и лекарь, Вильям Брет, обратно не вернулся. В рыбацкой хижине недалеко от Топшема почти месяц он ждал отряда, который должен был сопроводить его в Ноттингем, но отряд так и не пришел. Устав ждать и махнув рукой на все предостережения, о которых в последнем письме увещевала его мать, не страшась ищеек и тайных агентов родного брата, он тронулся в путь.

Он возвращался один. Без многотысячного войска, без свиты, без денег, без гроба Господнего, за которым, дав клятву Священной церкви и Богу, отправился в далёкие земли, оставив трон, Англию и свой народ. В последнем сражении он получил тяжелое ранение, и если бы не самоотверженное ухаживание Вильяма, то и возвращаться было бы некому. Палестина могла стать последним его пристанищем, как для многих рыцарей, которых он повёл в третий крестовый поход. Будь проклят тот день, когда папа Климент воззвал к отмщению и призвал всех рыцарей освободить Иерусалим от неверных, спасти гроб Господень и покорить Палестину! А ему, как благочестивому христианскому королю, довелось принять крест и вести своих отважных воинов в далёкую неизвестную страну. Разве мог он тогда предположить, что всё так закончится? Теперь он был один, и по всему было ясно, что на родине его не ждали. Пройдя через столько испытаний в чужой стране, было бы глупостью умереть от руки предателя на своей земле. Глупостью, неподобающей королю!

Он пробирался ночью. Конь уже не выдерживал длительного перехода, припадал на переднюю правую ногу и тяжело хрипел. Делая длительные остановки, он давал коню отдых, надеясь, что тот не издохнет посредине пути и не оставит его пешим на полдороге. Конечно, можно было сменить коня на первой же деревенской ярмарке, но это было опасно. Он мог привлечь чьё-либо внимание, и тогда его присутствие открылось бы преждевременно. Это не входило в его планы.

В конце третьего дня, он понял, что сбился с пути. Целый день он ехал по лесной тропе, надеясь, что она выведет его на хорошую разъезженную дорогу. Ему нужно было узнать, в каком направлении следовать дальше, встретить хотя бы одного путника. Но никто не попадался ему на тропе, ни одна живая душа не промелькнула в густой чаще. Дождь был последним испытанием на его пути. От сырости опять стала мучить лихорадка и боль от старой раны пронизывала всю левую сторону тела. Хотя доспехи ещё помогали рыцарю держать осанку, но он уже чувствовал приближение той минуты, когда может потерять сознание и просто свалиться с коня на землю. Нужно было поскорее найти более сухое место для ночлега, может быть, большое поваленное дерево или стог сена на равнине. Но те поля, которые попадались ему, были вычищены до последней травинки. Страх перед голодной зимой заставлял крестьян убирать с полей даже жалкие остатки подгнившего сена пригодного для скота. Уже ближе к вечеру, пробираясь охотничьими тропами вдоль ручья, краем глаза он увидел в глубине леса то, что напоминало шалаш или пристанище охотника. Направив туда своего коня, путник думал только об одном: чтобы там никого не оказалось, и он мог спокойно переждать дождь и отдохнуть от длительного путешествия.

Подъехав к шалашу, всадник с большим трудом слез с коня и осмотрелся. Под огромным раскидистым дубом, ветви которого защищали от дождя, он привязал поводья и нежно погладил по загривку верного друга. Тихое ржание было ему ответом. Зажав в руке острый клинок, так, на всякий случай, рыцарь подошёл к шалашу. То, что он услышал, удивило его. Из шалаша сквозь шум дождя доносился плач, а вернее, заунывное завывание, которое сливалось со звуками дождя, и поэтому невозможно было сразу разобрать, кому принадлежал этот плач: или ребенку, или женщине.

Рыцарь в замешательстве остановился у входа в шалаш, потом решительно раздвинул ветки. Плач тут же оборвался, и что-то серое метнулось в дальний угол и тихо там притаилось. Рыцарь подождал, пока его глаза привыкли к темноте, и шагнул вовнутрь, но зацепившись за выступающий корень, не удержал равновесие и повалился на бок. Острая боль пронзила спину. Не сдержавшись, он вскрикнул, дважды упомянув при этом дьявола, и со скрежетом сжал зубы. В углу послышалось сопение и тихий вздох.

– Кто ты? – произнёс рыцарь. – Не бойся меня. Помоги лучше… Ну же, иди сюда…

Из угла на четвереньках приблизилась тень. Это был мальчик, на вид лет семи-восьми. Одежда вся штопанная и в заплатках, но на бродяжку мальчик был не похож. От неожиданного появления чужака ребёнок так сильно напугался, что начал икать.

– Кто ты? – как можно ласковее повторил рыцарь. – Как тебя зовут?

– Р…Р…Роб-бин, – чуть слышно ответил малыш.

– Ты здесь один? Поблизости кто-нибудь есть?

– Н…Нет. Кроме меня никого. А вы кто? – любопытство взяло верх над страхом.

– Я рыцарь. Очень долго странствовал по свету и сейчас направляюсь домой. Я устал, и мне нужен отдых, можно остаться здесь и переночевать? Я не стесню тебя?

Мальчик от удивления раскрыл рот и молча кивнул.

– Дай, я обопрусь о твоё плечо, – попросил странник, – мне нужно сесть. Помоги же…

Ребёнок старался изо всех сил, тянул двумя руками за наплечник, подставлял собственное плечо и всем своим худосочным тельцем упирался в бок, но поднять взрослого мужчину в доспехах было невыносимо трудно. Наконец мальчик выдохся.

– Давай вместе, – предложил рыцарь. Он всадил в землю острый кинжал и, опёрся о рукоятку, небольшого зазора хватило, чтобы ребёнок подлез под бок рыцаря и подставил спину. Тот смог опереться на неё и уже, полулёжа, облокотился о деревянный столб шалаша.

– А что ты здесь делаешь посреди леса, один ночью? – спросил рыцарь, когда восстановил дыхание и облизнул сухие губы.

– Я убежал от отца, – грустно проговорил малыш, вспоминая сегодняшний день.

– Почему? – от усталости рыцарь закрыл глаза.

– Он грозился выпороть меня прутьями, я и убежал. Мой отец гончар, делает горшки и кувшины, чтобы через месяц везти их на ярмарку в Йорк. А маленькая Анет сегодня утром играла с котёнком, задела несколько больших горшков, и они разбились. Отец очень рассердился, и, чтобы не досталось сестрёнке, я сказал, что это моя вина, и потихоньку удрал, пока он ходил за прутьями для порки. Я бежал через лес изо всех сил, пока не нашёл это убежище и не спрятался в нём. Здесь он точно меня не найдёт.

– Ты храбрый, – улыбнулся рыцарь, – спас свою сестрёнку, которая меньше и слабее тебя. Я думаю, что твой отец мог бы гордиться тобой. Ты поступил благородно, Робин, как настоящий рыцарь.

– Нет, господин, я не сделал ничего особенного, просто очень испугался за малышку Анет. Ведь она нечаянно разбила эти горшки. Да, к тому же, после смерти матери она постоянно плакала, а в этот раз смеялась, играя с котёнком, и её смех был таким заразительным, что даже мои братья и сестра улыбались.

– Так у тебя ещё есть братья и сестра?

– Да, господин, нас шестеро, четверо мальчиков и две девочки. Мы живём в небольшом доме в деревне, неподалёку от замка лорда Уэллса Грегари. Я со старшими братьями два раза в неделю хожу в замок работать на овчарне: убираю навоз, кормлю маленьких ягнят… Но, сэр рыцарь, вам кажется плохо, вы совсем меня не слушаете.

Рыцарь медленно открыл глаза, превозмогая жгучую боль в спине и боку.