— Остановитесь!!! — закричала я. — Там человек в кустах.

Наша телега резко затормозила, дядька Парнас выругался всеми чертями, которых мог вспомнить. От рывка тетка и мои сводные сестрички повалились друг на друга и заверещали громче дяди, сообщая о том, какая я безмозглая дура.

— Какого рожна тебе не сидится, Дили, может, пьяный он, — бурчал дядька, слезая с места возничего.

— Давайте хоть посмотрим, — жалобно посмотрела на дядю. — Может, ему помощь нужна!

Мы подошли к телу. Человек лежал на животе, капюшон плаща закрывал лицо. Одет был по-дорожному, но дорого.

Я присела возле него и внимательно осмотрела. Хриплое прерывистое дыхание и пятна крови говорили о том, что он точно не пьян. Дядька помог перевернуть его на спину. Это оказался парень — совсем молодой и без сознания. На боку зияла рана, на губах запеклась кровь. Я судорожно вспоминала, чему учила меня бабушка Катилья: так, ладони положить на грудь и пустить немного силы. Проделала данную процедуру без труда. Оказалось, у него сломаны 2 ребра, ушиб головы и рана на боку, но не серьезная, внутренние органы целы.

Достав из сумки мазь и нитку с иглой, распахнула на парне камзол и разорвала снизу рубаху. Быстро обработав рану, зашила и наложила повязку с мазью. Теперь ребра, но мешал камзол. Ладно, ребра оставим на потом.

Протерев лицо раненого тканью, смоченной в воде, кликнула дядю.

— Его на телегу надо, нельзя его тут бросать, он серьезно ранен, — выпалила, глядя на дядьку. — А вдруг он богатый господин, и нам заплатят за его спасение, — не унималась я, видя, что дядька думает.

Тетка с сестрами начали вопить, что им и так тесно, только трупа не хватает для полноты телеги.

— Он не труп, а просто ранен, я тогда тоже остаюсь тут. Целитель я, в конце концов, или нет?!

— Ладно! Бери за руки, я за ноги, — прорычал дядька, — иначе мы тут до вечера сидеть будем. До поляны немного осталось, темнеет уже, там разберемся.

Мы закинули парня в телегу и поехали дальше.

Тетка и сестрички отодвинулись от нас на другой край телеги, давая мне возможность хорошенько рассмотреть моего пациента.

Волосы светлые, до плеч, но сейчас все в крови и грязи, черты лица правильные, можно сказать, красивые, нос тонкий, ровный, губы пухлые, на подбородке ямочка, от уха до щеки тонкий шрам.

"Наверно, граф, не меньше, и откуда он тут взялся, почему не приходит в себя?", — судорожно думала я, брызгая на него водой вот уже третий раз. И тут, поворачивая его голову, мой взгляд зацепился за дротик в шее. Аккуратно вытащила его и, обломав иглу, сунула в карман. Вот же гадость, похоже, с зельем, поэтому ему так плохо.

Когда солнце уже наполовину село за лесом, виднеющемся вдалеке, мы прибыли на место ночевки. Ею оказалась поляна среди небольшой чащи, дядька завернул туда с тракта, ведущего в столицу.

Тетка и сестры высыпались из телеги, как горох, и пошли разминать ноги. Мне же сунули ведра и велели сходить к ручью за водой, пока дядька распрягал и кормил наших лошадок.

Кое-как нашла ручей, набрала два ведра воды и поплелась обратно. На поляне уже горел костер, на котором висел котелок с крупой и вяленым мясом, не хватало только воды. Плеснув воды в котелок, отставила одно ведро, а второе отнесла лошадям. Обычно мы спали в телеге, а дядька на лапнике, но сегодня с нами был раненый, и встал вопрос, куда его класть. Я не стала испытывать теткино терпение и решила лечь с ним, возле костра. Накидала лапника, сверху дерюжье одеяло, которое мне великодушно выделили, лишь бы я убралась из телеги.

Дядька помог оттащить парня на место ночевки. Пока ужинали, я еще раз его осмотрела и все-таки умудрилась перевязать ребра.

Помыв посуду, с чистой совестью легла спать, повернувшись спиной к моему подопечному.

Дядька спал с другой стороны костра, ну а остальное мое семейство вольготно расположилось в телеге.

Снилась мне бабушка Катилья, хотя она мне совсем и не бабушка, но роднее человека у меня нет и не было.

До 10 лет я жила у нее. Нашла она меня зимой, в корзине, около своего дома. Дом ее стоял не в самой деревне, а за оградой, чуть дальше к лесу. В корзинке, помимо меня, лежали одеяло и кольцо с синем камнем и надписью "моя любовь к тебе вечна". На одеяле было вышито имя — Эдилия.

Этим именем и наградила меня бабушка, кольцо повесила на шею, как единственное наследство от родителей.

Она обучила меня всему, что знала сама: собирать травы, варить отвары и зелья, а потом у меня открылся светлый дар.

Это произошло, когда мне было около пяти лет. Мы с бабушкой нашли котенка, полуживого, и мне стало так его жаль, что я не смогла сдержать слез. Сидела с ним на крылечке нашего дома, гладила и шептала ласковые слова. И вдруг с моих рук полился свет! Котенок соскочил с моих коленок совершенно здоровый!

Тогда я возомнила себя великим целителем, но позже бабушка объяснила мне, что дар целительства не всесилен, умирающему человеку я бы не помогла, но, благодаря ему, смогу научиться лечить людей.

Кота мы оставили себе и назвали Пушком.

После этого бабушка взялась за мое обучение всерьез. Она научила меня читать и писать, проводить диагностику организма при помощи дара, давала книги по целительству и зельеварению, позже, когда я подросла, она стала брать меня к больным. Помню охотника, которого порвал медведь, худенькую жену плечистого кузнеца, которая двое суток не могла родить и еще много и много кого.

Бабушка помогала всем: она ходила сама и приходили к ней, денег не брала, но ей всегда несли гостиницы спасенные ею люди, кто молока, кто масла, а кто и отрез ткани.

Только я никогда не понимала, почему ее все звали бабушкой. Она носила длинные юбки и платья больших размеров, цветастый платок и сапоги, но, когда дома мы оставались одни, она словно превращалась из старухи в красивую молодую женщину с копной черных волос, живыми синими глазами и хрупкой фигуркой.

Но вот, однажды, мы с Пушком пришли из лесу с земляникой, а бабушка лежит на полу в кухне. Я перетащила ее на кровать и старалась вылечить, но мой дар громко кричал, что она уже мертва.

Волосы стали белее снега, лицо высохло, и без того хрупкая фигурка казалась совсем прозрачной.

Потом мы с Пушком плакали, я по-своему, кот по-своему. Через два дня прибежал парнишка, внук старосты, принес нам хлеба и молока, но остолбенел на пороге, увидев эту картину, и бросился наутек.

Похороны и слезы, много слез, никто не понимал, почему она умерла. Кто-то сказал, что она была магиня и целитель, а они живут по триста лет, а тут такая странная смерть.

Мы остались с Пушком одни.

Перебирая книги бабушки, я нашла диплом об окончании академии магии на имя Катильи Вольтерн. И тут мне стало понятно, что моя бабушка была действительно целитель, но совсем не понятно, что она делала в Весенках — деревне на сорок домов на окраине графства Бьерн.

Прошло еще три дня. Нас с Пушком никто не беспокоил, все как будто забыли про Катиль и ее маленькую сиротку. Под вечер четвертого дня нашего одиночества заявился дядька Парнас — высокий, смуглый, плечистый, с черной бородой и черными злыми глазами.

Он встал в дверях, даже в дом не заходил, и прям с порога заявил мне:

— Собирайся.

Я сначала опешила:

— Куда собираться-то? Я тут живу и стану великой целительницей, как бабушка Катиль!

— Есть ты что будешь, великая целительница? — усмехнулся дядька, — Собирай вещи и пошли, некогда мне сопливых девок уговаривать. — сказал и вышел во двор.

Я снова впала в ступор, но потом выскочила на крыльцо и выпалила, что никуда не пойду.

— Этот дом принадлежит деревне, девочка, и его скоро кому-нибудь отдадут. Жить ты где собираешься? — дядька злился. Его и без того злые черные глаза стали еще страшнее.

— Как деревне? — тихо спросила я.