– Я уже внес поправку в свой календарь. Билеты я отдал Ласло и Фрэнсис Спорадической Курильщице. Но мы ведь сможем рассматривать посещение семинара как запланированный выход в свет?

Беседа Рози с бывшей одноклассницей дала нам полезную общую информацию о проблеме, а также идею упражнения, которое помогло бы Хадсону «раскрыться».

– Суть в том, что мы должны говорить с ним о наших собственных школьных впечатлениях и переживаниях, в том числе и о кое-каких негативных, – пояснила Рози.

– Перечислить негативные переживания будет нетрудно.

– Это не соревнование. И не надо рисовать слишком мрачную картину. И нам нужно позволить ему найти собственный способ включиться в наш разговор.

Хадсон превосходно умеет находить способы включаться в разговоры.

Поскольку был четверг, обед состоял из белой рыбы в сухарях (плоскоголов), овощей из одобренного списка (бобы) и приемлемого крахмалистого компонента (картофельное пюре с двадцативосьмипроцентным содержанием измельченного корня сельдерея: эту долю я постепенно повышал, чтобы приучить Хадсона к вкусу данного продукта). Рози была пескетарианкой[4], а Хадсон отказывался есть множество различных видов пищи. Приготовление еды, которая устроила бы нас всех, постепенно превратилось для меня в настоящее испытание.

Выходом стало возвращение к Типовому рациону питания – с вариациями, чтобы его применение не казалось столь явным. Я следовал Типовому рациону пять месяцев, прежде чем Рози это заметила.

– Как там школа? – спросила Рози у Хадсона.

– Отлично. – Это не было компонентом упражнения по раскрытию, а лишь разговорным ритуалом. – Дочитал «Марсианина». Ставлю пять звезд. Там про астронавта. Его зовут Марк Уоткинс, а его корабль называется «Арес-3». До этого был «Арес-1» и…

За главным блюдом мы продолжили нашу игру в «интересное число».

– Шестнадцать, – произнес я. – Наименьшее целое положительное число, получаемое при возведении четверки в степень. Если не считать первой степени.

Хадсон задумался приблизительно на десять секунд. Затем он ответил:

– Нельзя говорить «если не считать». А то я могу сказать: «Семьсот девяносто девять – самое маленькое число, если не считать числа один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…»

– Мы поняли, – прервала его Рози.

Критическое замечание Хадсона было вполне обоснованным и к тому же показывало хорошее интуитивное понимание механики индуктивных доказательств. Я модифицировал свой ответ:

– Наименьшее целое положительное число, получаемое при возведении четверки в степень и не являющееся кубом какого-либо числа, как и показатель степени.

– Что такое куб числа?

Я объяснил, после чего дал ему следующее число:

– Семнадцать.

Около минуты он ничего не ел и ничего не произносил. Затем он поднял вверх оба больших пальца:

– Шестнадцать плюс один. Сумма первых двух четных степеней четверки.

– Очень изящно, – похвалил я. – Теперь очередь Рози. Восемнадцать.

– Мне столько было, когда я закончила школу, – сообщила она.

– Не считается, – заявил Хадсон. – Это про тебя. А надо, чтобы это было про число.

– Совершенно верно, – признал я. – Не принимается.

– Ладно, – согласилась Рози. – Наименьшее число, сумма цифр которого равна его наибольшему за исключением самого числа делителю. Годится?

Хадсон воззрился на нее.

– Я не только белье стирать умею, – напомнила Рози. – Дон, а ты в школе играл в эту игру?

Я предположил, что Рози желает получить ответ «да», но в школе мне было не с кем практиковаться в этой игре.

– Нет, – ответил я. – Когда-то я играл в нее дома. Со своей сестрой. Она была старше меня и потом стала учительницей математики, но я все равно у нее выигрывал.

– Ты играл раньше, – подчеркнул Хадсон. – Ты знаешь ответы. Ты мне никогда не говорил, что у тебя есть сестра. Где она сейчас?

– Умерла, – ответил я.

– А от чего она умерла?

– Она просто заболела, – пояснила Рози.

– СПИД, – произнес Хадсон.

– Что? – переспросила Рози.

– Когда говорят, что кто-то просто заболел и умер, то это, скорее всего, СПИД. Брат мистера Уоррена умер от СПИДа, и никто не должен об этом упоминать.

– Ты только что это сделал, – отметил я.

– И правильно, – вставила Рози. – В семейном кругу о таком как раз можно поговорить.

– Так от чего умерла папина сестра?

– От недиагностированной внематочной беременности, – ответил я.

В возрасте Хадсона слово «беременность» прекратило бы любые мои дальнейшие изыскания. Вряд ли сегодняшние дети в этом плане настолько отличаются.

Однако Хадсон спросил:

– Какая она была?

– Лучший человек на свете… за исключением тебя и Рози, разумеется. – Тут я ощутил проблеск вдохновения. – В школе все называли ее Эдной.

– Почему?

– Такие имена обычно бывают у старых дам. Ее называли Эдной из-за ее консервативных взглядов и из-за того, что она ходила в очках.

– В «Суперсемейке» есть Эдна, – заметил Хадсон. – Старая, но так вообще нормальная.

– Я сегодня пила кофе с одной школьной подругой, – сообщила Рози. – Ее называли «Мисс Хрю-Хрю».

– Довольно обидно, – отозвался Хадсон. – Она была уродливая?

– Твой папа сказал бы «с необычным типом привлекательности». Это хорошее выражение, потому что в разных местах люди считают привлекательной разную внешность. В некоторых культурах лишний вес воспринимают как привлекательную черту.

– Ты хочешь сказать – есть страны, где мисс Уильямс считали бы привлекательной? Быть того не может.

– Дон, ты можешь на это ответить, – предположила Рози.

– Привлекательность никак не связана с качеством выполнения обязанностей директора школы. Кроме того, как одиннадцатилетний ты еще не в состоянии оценивать привлекательность женщин средних лет. Едва ли ты стал бы представлять директора в роли своей потенциальной спутницы.

– Бр-р-р-р, – вздрогнул Хадсон. – Пакость какая.

– А тебя в школе как называли? – спросила у меня Рози.

– Дейта, – ответил я. – Как андроида из «Стартрека». – Чтобы усилить впечатление, я воспроизвел одну из его фраз: – «Я помню все факты, которые мною восприняты, сэр».

Я видел и слышал, как ребята смеются – вероятно, не вместе со мной, а надо мной. Но это было лучше, чем когда тебе вообще нечего сказать.

Хадсон, будучи ребенком, тоже засмеялся. Рози воспользовалась тем, что он несколько снизил уровень самозащиты.

– А как насчет тебя? – спросила она.

– Нам не разрешают давать клички. Считается, что это травля.

– Я не собираюсь об этом сообщать в школу, – заверила его Рози. – Если только ты сам не хочешь, чтобы я это сделала.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Наш Глист, – тихо пробормотал Хадсон. – Все меня зовут «наш Глист». Кроме Бланш. Прошу прощения, можно мне уже выйти из-за стола?

Мы приехали на семинар по аутизму пораньше, чтобы я мог познакомить Рози с Джулией: я знал, что Рози считает неструктурированную беседу вполне корректным методом исследования. Джулия заметила наше прибытие и поспешила перехватить нас.

Прежде чем я смог приступить к вопросам, касающимся темы вечера, она осведомилась у меня:

– Вы как, еще поддерживаете связь с Джином?

– Нет. Мы больше не друзья.

Разрыв с Джином произошел в Нью-Йорке, где он проводил годичный академический отпуск после того, как стал жить отдельно от своей жены Клодии. В течение этого года он завязал романтические отношения с американской социальной работницей по имени Лидия.

Они пригласили Рози и меня выпить с ними, но Рози отказалась под тем предлогом, что ей необходимо вымыть голову. Мытье головы являлось стандартным поводом для того, чтобы избегать Джина, которого она считала свиньей и женоненавистником.

– Она упускает отличное шампанское, – заявил Джин, когда я прибыл в его квартиру. – Мы с Лидией хотим сделать небольшое объявление. Давай, Лидия.