— Флакон ваш?

— Наверное…

— Это не ответ! Ваш или нет?

— У меня были духи в похожей бутылочке. Но я не смогу точно вспомнить, каким цветком она была украшена.

— То есть вы хотите нас заверить в том, что еще вчера вечером это не стояло на вашем столике?

— Да. У меня мало духов, запомнить не сложно, что где находится.

— Вы знаете, что внутри?

— Конечно, нет.

— Волчий дурман, инкнесса.

Вдова вздрогнула. Михаил тоже.

— Вы можете что-нибудь добавить к сказанному вами?

— Нет.

— Графиня, нам необходимо, чтобы вы проехали с нами. Это не арест. Пока. Просто необходимо уладить кое-какие формальности.

— К-конечно…

— Я поеду с ней.

Станислав обернулся к наглецу.

— В этом нет нужды.

— Я юрист. Любой имеет право на квалифицированную юридическую помощь. Вы не можете мне отказать.

— Как вам будет угодно. Инкнесса, у вас десять минут.

Капитан взял пытающегося ему что-то втолковать врача под руку и покинул комнату. Талькин, оглядываясь на Екатерину, словно ждал, что она его позовет, вышел следом.

— Спасибо.

— Я обещал быть вам другом.

— Я помню. И все же вы не обязаны взвалить на свои плечи все мои проблемы. К тому же… если вы мне не верите. Не врите. Я знаю, вы сомневаетесь, и не осуждаю вас. Искать истину — ваша профессия. Иногда я сама… сомневаюсь.

— В чем?

— Во всем. В себе в первую очередь. Порой мне кажется, что вы мне просто снитесь… Идите. Мне надо одеться.

Взволнованный ее откровением Михаил послушно вышел.

То, что она о нем сказала — это хорошо или плохо?

В отделе гражданского следствия их пару не столько расспрашивали, сколько пугали. Наконец Гастину надоело грозно сводить брови, и их отпустили домой. Едва за инкнессой закрылась дверь, как из другой в кабинет следователя вошел Арефьев.

— Кто подложил, догадался?

Станислав недовольно стукнул по столу.

— Да что гадать. Пасынок. Ну, молокосос! Целый план разработал. Даже отравиться не побоялся! Лишь бы мачеху отправить на плаху.

— Милый мой капитан, в жизни и не такое бывает. К тому же нам этот спектакль на руку: двоих точно можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

— Инкнессу?

— Правильно. А почему? Потому что если бы убийцей была она, то знала бы, что мы назвали совершенно не тот яд, которым травили ее мужа и, следовательно, была бы уверена в том, что ничего ей из-за этого флакончика не будет. Вычеркиваем. И пасынка убираем вместе с ней. Он тоже понятия не имеет, каким ядом на самом деле был убит его отец.

— А кто знает?

— А вот это, мой друг, мы и должны выяснить.

Карета мерно покачивалась. Екатеринина голова лежала у Михаила на плече. Сейчас мужчина был рад, что здание гражданского следствия находилось на другом краю города. Измотанная, ничего не евшая целый день, девушка заснула прямо в карете, и можно было приобнять ее, страхуя от падения, и невесомо касаться пальцами растрепанных волос.

Верил ли он ей? Она считала, что нет. Увы, Михаил Климский не знал полутонов. И если вначале он относился к ней с предубеждением и искал ложь и притворство в каждом ее слове, в каждом жесте, то теперь… теперь он ей верил. На свою беду.

Карета остановилась. Кучер принялся пререкаться с другим кучером. От их криков Екатерина проснулась.

— Что там?

Михаил поспешно убрал руку.

— Сейчас посмотрю.

Он вышел из кареты.

У подъезда к дому Мережских стояла еще одна карета — не самоходная, а по старинке запряженная четверкой лошадей. Из ее окна Аристарх Ляпецкой ругал своего кучера, тот в свою очередь пререкался с извозчиком, нанятым Михаилом.

Климский открыл дверь кареты.

— Ваш батюшка пожаловал.

— Один?

— Да нет, судя по всему со всем семейством.

Вдова облегченно выдохнула.

— Пусть кучер подъедет с улицы.

Их карета уступила место инкнесской, и, пока они выехали на параллельную улицу и подъехали к дому с другой стороны, семья Ляпецких уже устроилась в большой гостиной.

Екатерина долго стояла перед зеркалом в прихожей, поправляя волосы и одежду.

— Вы же не на смотр невест идете, — заметил Михаил.

— Хуже, — заверила его Катя. — Я иду к матушке.

Климский оценил ее энтузиазм.

— Я с вами?

— Нет! При матери отец мне ничего не сделает. Она достаточна умна, чтобы понимать, что, начав с детей, он в конце концов, и ей станет доказывать свою точку зрения подобными методами. Сейчас вы будете только… извините за выражение — раздражающим фактором. Пусть они побыстрее выскажут мне все претензии и уедут отсюда.

Цокнули каблучки.

— Катя, сколько можно тебя ждать?

Мария Ивлеева предстала перед ними во всем блеске: изумительное платье по последней моде, гарнитур стоимостью наверно в половину Катиного дома, дорогие духи, и во всем этом сама женщина — красивая, гордая, осознающая и собственную значимость в обществе, и свою красоту. Мережская почувствовала, как окаменел Михаил. Княгиня бросила на него один-единственный взгляд и презрительно заметила:

— Это и есть тот хлыщ, из-за которого ты поссорилась с папенькой? Всегда знала, что у тебя отвратительный вкус. Пойдем, все заждались.

— Я буду через минуту, — прохрипела Катя. Сестра царственно кивнула и выплыла из комнаты.

Михаил заторможено коснулся своего лица.

— Она не узнала, — сообщил он упавшим голосом. Нет, не то, чтобы он лелеял какие-то надежды или иллюзии насчет этой женщины, но… когда-то она клялась ему в вечной любви…

Екатерине стало больно. Она подошла и обняла растерявшегося мужчину.

— Я так изменился?

— Не сильно. Я же вас узнала.

— Да, ты… вы узнали…

Кто-то прошел по коридору.

Екатерина отпрянула, напоследок сжав руку Михаила и выбежала из комнаты.

Диспозиция в гостиной напоминала боевую. «Обложили со всех сторон», кажется так выражаются военные? Мать с отцом сидели на диване, Георгий — в кресле, Мария с бокалом вина устроилась у камина.

— У тебя очень нерасторопные слуги, — заметила она недовольно. Катя проигнорировала ее замечание.

— Зачем приехали?

— Сядь, деточка, — мать была сама любезность. Екатерина отошла к окну.

— Не хочу.

— Катя, это просто неприлично.

— Мне все равно. Говорите, что хотели.

Инкнесса и инкнесс переглянулись. Георгий поджал губы.

— Одичала совсем.

— Катенька, что с тобой? — Мария Ляпецкая встала. — Была такой хорошей девочкой! А теперь заколдовали словно!

Княгиня Ивлеева фыркнула.

— Мы ж не в Кровавом столетии живем. Выродились чародеи. Сейчас таких и не найдешь, чтоб человека заколдовать могли. Они если на что и способны — пилюли делать, да управляющие круги на самоходные кареты заговаривать.

— Не скажи, — влез брат. — это на нашем лепестке континента хорошего чародея не сыскать после Инквизиции. А вот говорят на Тюльпане есть целые общины.

Княгиня поморщилась.

— Тюльпан — это южный лепесток?

— Восточный.

Екатерина смотрела на разговор, ведущийся без нее с горькой улыбкой. Вот так всегда и было. А ведь Мария когда-то могла обменять все это лицемерие на тихую жизнь с любимым человеком…

Любимым ли? Что чувствовала ее сестра тогда, шесть лет назад? Простую увлеченность? Зачем же она так рьяно поощряла ухажера, если не собиралась за него замуж?

— Катя, ты осознаешь, что этот малоизвестный человек не поможет тебе добиться наследования хотя бы половины имущества Мережского? — мать всплеснула руками. — Я тебя не понимаю! Ты вообще собираешься бороться?

— Какая разница? Есть завещание.

— Опять завещание!

— Вот! — Аристарх встал и показал на дочь трясущейся от ярости рукой. — Полюбуйся! А ты говоришь, «поговорить», «убедить», «по-хорошему»! Погляди на эту отлучницу! Изменницу! Ей плевать на наши долги, наше бедственное положение. Плевать на угасающее величие нашего рода! Я что зря отдавал ее Мережскому? Да я дождаться не мог, пока он умрет! Он бы еще нас пережил! А теперь из-за соплей этой жалкой вертихвостки мы теряем единственный шанс на достойное существование!