Сумерки медленно опускались на и без того мрачную планету, и я уже совсем отчаялся, как вдруг увидел в окне крошечную точку, приближавшуюся к модулю. ЕВА!

Я встретил её в шлюзе, с трудом сдерживая радостную улыбку. Собственно, причин радоваться у меня не было. Кроме одной, босыми ногами топчущейся по полу.

Конечно, я надеялся, что она задаст вопрос, всё ли у меня в порядке, сразу, как только я сниму шлем, или скажет хоть что-то в мой адрес. Но девчонка, совершенно не замечая меня, бегом пересекла модуль и грохнулась на колени возле кровати Льюис. Причина такого странного поклонения именно к капитанскому спальному месту лежала на поверхности, точнее, росла там несколько солов назад. Да, я убрал весь картофель и даже начал вывозить из модуля бесплодную и ненужную теперь почву. Но про капитанскую койку я попросту забыл, так как она стояла несколько в стороне от остальных. Что ж, надо признать, что в нашей Льюис всё ещё жива девичья скромность, а возможно её просто раздражал наш громкий хоровой храп.

Ева стояла у кровати на коленях и трогала увядшую, почерневшую ботву.

— Марк, что это? Что с ними случилось?

— То же, что случилось бы и со мной, окажись я на поверхности без скафандра. Земная жизнь не приспособлена к марсианским условиям.

— Они совсем мертвы? — казалось, Ева отказывалась верить в очевидное, нежно оглаживая склизкие листики пальцами.

— К сожалению, Ева.

— А-а-а, а ты… ты же говорил, что картошка — это твоя наука. Ты можешь сделать так, чтобы выросла новая? Пожалуйста, Марк.

— Боюсь, Ева, тут я бессилен. Чтобы растения могли жить, мне нужны микроорганизмы, которые тоже погибли, когда модуль лишился тепла и давления.

Она всё ещё стояла на коленях и смотрела на меня. Потом потянула за ботву:

— Тогда я попрошу тебя: можешь мне подарить их?

— Почему бы и нет, — улыбнулся я. — Забирай.

Неведомо откуда в руках Евы появился небольшой, похожий на мыльницу контейнер, разумеется, «марсианского» красного цвета. Туда-то она с нежностью и осторожностью сложила ботву. Сами клубни, показавшиеся из почвы, её почему-то не заинтересовали, а я, глядя на них, отминусовал от даты своей предполагаемой смерти ещё шесть солов. За-ме-ча-тель-но!

— Что? — не поняла Ева.

Я вздрогнул и понял, что последнюю мысль озвучил вслух, порадовавшись про себя, что выраженная таким образом, она касалась выживания, а не попы Евы, которую я, к слову, конечно, снова разглядывал. Я широко, как мог, улыбнулся и сказал:

— Думал, что ты поняла: картошка нужна мне, чтобы выжить. Это моя пища.

— Ах… — улыбнулась Ева, поднимаясь с колен и куда-то убирая свою «мыльницу» с ботвой.

— Кстати, мы не поздоровались.

— Привет, Марк, — бросила она равнодушно и уселась на стул.

— Вчера ты активно помогала мне, а сегодня куда-то исчезла. В чём причина?

Ева метнула в меня непонимающий взгляд, вслух заключив:

— Ты живёшь на этой планете, и я живу на ней тоже. У тебя возникают проблемы, которые ты должен решить, потому что не приспособлен для выживания здесь. Это нормально. Это просто один из тяжёлых дней.

Вообще-то, она говорила жестокие, но чертовски справедливые вещи, и я впервые подумал, что человеческое любопытство ведёт нас сквозь неизмеримое количество километров в неизвестность, порой не имеющую ничего общего с безопасностью. Казалось, что Ева действительно равнодушна, но она лишь констатировала факт. Беспристрастно. Не ругая, но и не сочувствуя.

И мне понравилось. В отличие от НАСА и друзей, как-то пытающихся поучаствовать в моей судьбе, но не приносящих пока существенной пользы, она помогла ровно столько, сколько требовалось, а потом исчезала, предоставив мне возможность действовать самостоятельно. Некстати я вспомнил свою мать, которая любила повторять мне с младых ногтей: «Будь мужиком, Марк», а потом всё равно стремилась подтереть мне задницу. Ева разговаривала очень мало, если это, конечно, не касалось вопросов, которые волновали лично её, но она давала мне возможность побыть этим самым «мужиком».

Кстати, в отряд подготовки астронавтов я пришел именно для того, чтобы доказать, что я способен вытирать задницу самостоятельно.

Я не представлял, сколько времени прошло, но только всё стоял и смотрел на Еву, восседающую на стуле и о чём-то напряжённо размышляющую.

— Как ты теперь будешь добывать еду?

— Никак, — пожал плечами я. — Мне хватит её примерно на шестьсот солов.

— А потом?

— Я умру, если, конечно, НАСА не разработает какой-нибудь блистательный план.

…

И тут я прошу отметить, что совершенно не стремился вызвать чувство жалости или какое бы то ни было вообще. Общение с Евой приучило говорить коротко и по существу, по возможности избегая двусмысленности. Вот только при слове «умру» Ева вздрогнула всем телом и, мгновенно соскочив со стула, встала рядом.

Никогда раньше по своей воле она не находилась так близко. Никогда раньше я не ощущал её дыхания на своей щеке. Редкого, совсем не тёплого. Её тёмные глаза смотрели внимательно, и где-то на самом дне в них плескалось нечто похожее на непонимание и сочувствие.

— Почему тебя бросили, Марк?

— Я тебе раз пять рассказывал эту историю, — улыбнулся я, желая лишь одного: поймать упавшую на её лоб прядь волос и откинуть её к остальным. Так, чтобы был порядок. Ведь гармония нарушилась. Где-то там внутри неё. Ева продолжала дрожать.

— Тебе холодно? — спросил я первое, что пришло на ум.

— Жарко, — на автомате ответила Ева… и вдруг, ловко скользнув по рёбрам, её руки сомкнулись за моей спиной. Я ахнул, а Ева тем временем обхватила меня ещё и ногами.

Дар речи не возвращался ко мне упорно. Лишь тело отреагировало быстрее, и я подхватил её за талию, чтобы она не упала. Вторая моя пятерня тут же запуталась в её волосах, поглаживая по макушке.

— Что ты делаешь? — спросил я, хотя, конечно, ждал этого момента с самого первого дня нашего знакомства. Но риторические вопросы для того и созданы, чтобы их задавать.

— Я тебя обнимаю, потому что тебе плохо. Так делают в твоих сериалах.

— Только поэтому? — я был разочарован, и фраза буквально вырвалась изо рта.

— Нет, не только поэтому, — Ева спрятала лицо на моём плече, нечаянно скользнув по оголённому участку кожи губами. Сухими, чуть шершавыми. Такими приятными, что целый табун мурашек муравьями забегал вдоль позвоночника. И мне моментально очень захотелось чуть отдалиться от Евы. Нижняя часть Марка Уотни вела себя безобразно, подчиняясь древним инстинктам, но верхняя улыбалась, всё ещё удерживая макушку Евы, покачивая её на руках.

Не знаю сколько мы так простояли, но со всей ответственностью заявляю, что скелет Евы, должно быть, сделан из титана. Марсианские камни по сравнению с ней просто преступно лёгкие. Да, всё это не должно было меня удивлять. Она объясняла, что физиологически мы разные… и тем не менее. Мне было тяжело, но хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Тем временем Ева перестала дрожать и, немного покрутив бедрами (не стоит объяснять, КАК на это отреагировало моё тело), высвободилась из моих рук.

Наверное, мне бы очень понравилось, если бы она хотя бы слегка коснулась моего лица губами. Щек, подбородка, губ… всё равно. Но пожалуй, для неё это и так было слишком. Отступив на пару шагов, она пообещала: «Я скоро вернусь» — и скрылась в шлюзе.

СОЛ 124. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ

На этот раз Ева не стала обманывать и бить чечётку на моём несчастном сердце (предчувствие кончины делает меня сумасшедшим метафористом). Она появилась уже на следующее утро. Проникнув в модуль, Ева, по традиции не здороваясь, заняла свой стул. Стоит ли упоминать, что она проигнорировала приветственно распахнутые объятья?

Какое-то время она не мигая взирала на меня, но через несколько секунд на столе перед ней появилась хорошо мне знакомая красная «мыльница».

— Сядь рядом со мной, — потребовала Ева, и мне пришлось подчиниться.

— Ты снова не поздоровалась. Привет, Ева.