Да, кстати, сегодня в первый раз ребята с «Гермеса» вышли на связь. Мартинес предложил заняться сексом. Бедняга. Думаю, у него проблемы с личной жизнью: жена далековато, а в космосе не так уж просто подцепить какую-нибудь девчонку. Я соскучился по этим ребятам!

СОЛ 548. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ

Не буду описывать последний день, проведённый с Евой. Это выше моих сил. И хотя я уверен, что буду помнить каждую секунду, каждый миг последних часов, проведённых на Марсе, записывать я не стану ни-че-го. Таков уж я, Марк Уотни — первый человек, пробывший на Марсе в полном одиночестве полтора года… ну ладно, не совсем в полном одиночестве.

Но всё же, кое о чём я расскажу. Вспоминая, как мама всегда утверждала, что я визуал:

— Марк, ты привёз какие-нибудь фотографии из лагеря?

— Но мама, у меня совсем не было времени на съемку: мы гуляли по лесу, ставили палатки и жгли костры. Мы пели и сплавлялись по реке. Я и так всё очень хорошо помню.

— Марк может сфотографировать что-то только случайно, если выронит из рюкзака свой фотоаппарат и тот, падая, сделает несколько снимков.

Это не правда. На этот раз я возьму с собой флэшку со своими записями о Еве. Куда добавлю те фото, что остались в моём компьютере. Ева на крыше марсохода. Ева в жилом модуле, сопереживающая судьбам героев сериала. Ева и Марк.

Я впитывал последние часы, как губка. Я без конца касался её рук, лица, запоминая эти ощущения. Странно осознавать, но мы провели вместе не так уж мало времени, а мне не просто не надоело дотрагиваться до Евы. Напротив. Каждый раз, как в первый раз. Нежная у неё кожа. Что-то на самом дне тёмных глаз плещется теплом, готовое выплеснуться через край.

ЕВА!

Если бы она знала, как я был близок к тому, чтобы отказаться от всего и остаться. Я мог бы инсценировать собственную смерть. Мог бы… Чёрт, у меня осталось 56 картофелин, а это всего несколько солов рядом с ней. Потом я буду долго и мучительно умирать от голода. Рядом с ней. Рядом.

В последнюю ночь она долго не могла устроиться, постоянно поворачиваясь с боку на бок, утыкаясь носом в мой бок.

— Ева…

— Что?

— Ты ведь понимаешь, что мне нечего сказать?

— Я понимаю, что всё идёт так, как и должно быть. По самому лучшему сценарию. Мы оба останемся живы и…

— За несколько сотен миллионов километров друг от друга.

— Памяти не страшны расстояния. Я буду думать о тебе. Чаще, чем хочу.

Я обнял её, прижимая крепко-крепко, и прошептал жестокое:

— Я тебя люблю.

СОЛ 549 (Восстановленная запись)

Не буду врать: у меня тряслись коленки. С большой вероятностью я умру при старте. И хорошо, если мою жизнь унесёт взрыв. Я даже понять ничего не успею. Хуже будет, если на орбите что-то пойдёт не так. Вариантов на тему «что-то пойдёт не так» множество. Поэтому я не стану их перечислять. В любом случае у меня оставался элегантный план самоубийства в открытом космосе.

Я был готов к старту в своём кабриолете за несколько миллионов долларов. Сквозь отверстия в корпусе я в последний раз видел красноватые марсианские пейзажи.

… и одинокую фигурку, прячущуюся в тени марсохода.

На Еве всё ещё красовался шлем, и мы могли разговаривать. Но секунды складывались в минуты, а мы молчали… молчали… молчали, не находя нужных слов. Лично у меня в голове роились лишь глупости. Я хотел сказать ей, что никого и никогда не любил так. И не полюблю. Я хотел сказать, что у неё тяжёлая задница и самая красивая улыбка во всей Вселенной. Я, чёрт возьми, не успел рассказать ей о «Диснейленде» и … я никогда не представлю её своей матери. В наушнике ветром раздавалось дыхание Евы, и только это обстоятельство выдавало её волнение.

— Ева?..

— Что, Марк? — послышалось слишком быстро. Раньше она никогда не торопилась мне отвечать.

— Как ты доберёшься до базы?

— Отсюда правда недалеко. Тебе не о чем волноваться, — голос её звучал тихо и хрипло. Она действительно с трудом проговаривала слова.

— Тебе холодно? — зачем-то задал глупый вопрос я, понимая, что Еве не может быть холодно. Она даже не знает, что это такое.

— Да, Марк, — послышалось в наушнике неожиданно. — Да, мне очень-очень холодно…

В любой момент бортовой компьютер мог сигнализировать о том, что Льюис хочет выйти на связь. Но я не смотрел на него, не хотел отключаться от Евы. Я и без того знал, что через мгновения увижу на мониторе сигнал, после этого буду обязан переключиться и разговаривать с «Гермесом» через скафандр. Последние минуты…

— Я буду скучать по тебе, Ева.

— Я тоже.

— И даже не представляю, что сказать тебе на прощанье.

— А я могу, знаю… — прошептала она. — Помнишь, когда-то тебе было интересно узнать моё настоящее имя?

— Конечно, Ева, — из глаз выкатились неуправляемые, огромные капли. Ещё и ещё, и ещё. Они стекали по подбородку к шее, а я слушал её голос.

— Меня зовут ФО 11-34.

— Ужасное имя, — рассмеялся я. — Буду звать тебя Евой, как раньше, хорошо?

— Хорошо…

На несколько мгновений она замолчала. Я тоже не нарушал тишины до тех пор пока…

— Марк! Марк! Я должна сказать ещё кое-что. О привязанности! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МАРК!

Мне приходилось сильно выворачивать голову, проклиная себя за то, что не передвинул марсоход, рядом с которым пряталась Ева. Теперь, чтобы видеть её, следовало почти на 90 градусов поворачивать шею и до боли косить глазами.

Я хотел ей сказать, но…

Тонкий луч коснулся белого шлема, ласково повторив абрис полукруга. Ева сняла его и бросила на песок. Легкий ветер всколыхнул чёрный водопад волос, и от слёз больше ничего не стало видно.

Я кричал…

А потом… услышал голос Льюис:

— Пилот готов?

— … Пилот готов.

Скорее всего, я потерял сознание.

СОЛ 549 (3) Восстановленная запись

Перегрузка 13 g, которую я испытал при выходе на орбиту, штука действительно ощутимая, потому как очнулся я уже на этой самой орбите. Нет, очнулся, слишком громко сказано, скорее забытье сменилось туманным бодрствованием. Я открыл глаза и несколько раз моргнул, всё ещё чувствуя влагу на своих щеках.

Грудь болела так, что я с трудом мог вдохнуть, скорее всего, у меня были сломаны рёбра. От брезента ничего не осталось, зато мне открылся панорамный вид на Марс с орбиты. Изрытая кратерами поверхность казалась чуть размытой. За всю историю человечества эту картину лицезрели лишь восемнадцать человек.

— Иди в задницу, — предложил я Марсу просто потому, что промолчать на прощение стало бы совсем уж свинством. Показав планете средний палец, я потянулся к контрольной панели на руке скафандра и включил радио. На данный момент я был сосредоточен только на одном. Изо всех сил я старался не думать о Еве. Получалось из рук вон плохо.

— МВА вызывает «Гермес»…

И снова я не буду утомлять вас подробностями перехвата, благо это можно узнать из многих источников: официального журнала первого жителя Марса Марка Уотни, с передовиц ежедневных газет, осветивших моё чудесное спасение ещё до того, как Марс скрылся из виду, он подробно будет освещён в рапортах, когда мы вернёмся на Землю. Но в заключении я напишу пару слов о том, как ступил на борт корабля.

Если бы то был фильм или книга, мы, наверное, столпились бы в шлюзе, обнимались и хлопали друг друга по плечам, но на деле получилось несколько иначе.

При взлёте я действительно сломал два ребра. Они серьёзно беспокоили ещё в МВА, но настоящая агония началась в шлюзе. Я отключил микрофон и визжал, как девчонка. Серьёзно, в космосе никто не услышит, что ты кричишь, если ты сам этого не захочешь, а под рукой не окажется включенного микрофона. Но кричал я не только оттого, что наконец оказался среди своих. Скорее от картинки, которая никак не хотела покидать мою голову: золотистый луч солнца повторил полукруг шлема, падающего к ногам девушки, чьи волосы растрепал порыв марсианского ветра.

— Ева!..

…

Оказавшись на борту, я не мог продышаться. И виной тому были не только переломанные рёбра. Погрузиться в собственные мысли целиком мне не дала команда. Я давно не общался с людьми. Точнее, с землянами. Окружившие меня ребята говорили наперебой, но капитан Льюис отрезала: