Домой я приехала в состоянии грогги. Вот теперь уже точно было «шеф, все пропало». Если Марина заговорила так, значит, Соболева действительно скоро будет плакать горькими слезами. Мало того, что ее недвусмысленно послал Вадим, так, оказывается, то же самое проделала и я. То есть другая Лера, но тут уже было без разницы, какая именно.

Когда мы с Маринкой ругались, она никогда не пыталась помириться первая. Неважно, кто был виноват. Забивалась в темный угол и ждала, когда я ей позвоню. И эта тактика всегда срабатывала. Ну, кроме того случая пять лет — но тогда мы, собственно, и не ссорились. Почему так получалось? Трудно сказать. Может быть, мне казалось, что первым идет навстречу тот, кто умнее? Что все наши ссоры не стоят выеденного яйца? Или потому, что к чему-то подобному я привыкла в отношениях с Котиком?

И все-таки, может, стоит попробовать как-то пойти на мировую? Нет, бесполезно. Слишком далеко все зашло. Либо она просто не захочет со мной разговаривать, либо притворится, что все хорошо, а потом все равно укусит. Как говорила моя бабушка, к ней теперь и на пьяной козе не подъедешь. Почему-то я представила, как подъезжаю к Маринкиному дому верхом на в дупель бухой, икающей козе с заплетающимися ногами, но смешно не стало, скорее, наоборот.

Тогда оставалось только гадать, что именно она устроит и когда. А еще — знает ли что-нибудь о Котике. Эта идиотка — именно так я думала о другой Лере — запросто могла ей проболтаться. Ну как же, лучшая подруга! А еще Маринка могла и сама догадаться.

Вадим что-то писал в гостиной, выглянул, рассеянно поцеловал и убежал обратно. Сейчас это был вовсе не мой муж — отец моих детей, друг и любовник, а сумасшедший профессор, которого лучше не трогать. Впрочем, эта ипостась была очень даже кстати. Я налила себе чаю и ушла в спальню с ноутбуком. И первое, что сделала, — зашла на страницу Маринки ВКонтакте, посмотрела, кто у нее там в друзьях. Котик среди них не значился.

Кроме нее, я почти не общалась с одноклассниками и на встречи выпускников не ходила. Нет, только на одной была — через пять лет после окончания школы. Вадим остался с двойняшками, я приехала на часок и очень быстро сбежала. В соцсетях изредка перебрасывалась парой слов с Артемом и еще парой-тройкой человек. Уж Артем-то точно не стал бы поддерживать отношения с Котиком.

Я зашла на страницу Артема в Фейсбуке, пролистала последние записи, посмотрела фотографии с женой, дочкой и собакой. Смешной, остроносый, вечно растрепанный мальчишка, который близоруко щурился, потому что стеснялся носить очки, за двадцать лет превратился в очень интересного мужчину. Теперь у него были черты лица, которые называют породистыми, приятная улыбка, да и очки в тонкой оправе ему очень шли. А бонусом — своя строительная фирма и дом в Подмосковье. Трудно сказать, могло ли у нас с ним что-то получиться, но… я была его первой любовью, а он вполне мог стать моей. Такой, о которой потом не стыдно было бы вспоминать. Наверно, так и было бы — если бы не Котик.

…После дискотеки мы с Наташкой курили за школой, пили из горлышка дешевое кислое вино и разговаривали о нем. О Котике. Почти как подружки. Мне хватило выпить несколько глотков и пару раз затянуться, чтобы впасть в полуобморочное одурение. Пошатываясь, я пришла домой, закрылась в ванной, пустила воду погромче и нарыдалась всласть. А в новогоднюю ночь просила то ли деда Мороза, то ли Дорогое Мироздание избавить меня от унизительной «дружбы» с Женькой. Дать мне шанс на что-то новое. И, как ни странно, эта моя просьба была услышана.

У нашей школы были шефы, крупное производственное объединение, которое каждый год выделяло на зимние каникулы путевки в ведомственный лагерь. Не бесплатно, разумеется, но довольно дешево. Находился лагерь в красивом месте на Карельском перешейке, и мне там очень нравилось. Когда-то он был пионерским, а стал просто лагерем отдыха. Обычно мы ездили с Маринкой, но в тот год она заболела и осталась дома. Из нашего класса поехало всего четверо, в том числе и Артем.

Он пришел к нам в седьмом и сразу стал оказывать мне знаки внимания — в лучших традициях начальной школы: дернуть за косу, толкнуть в дверях, наступить на ногу или спрятать сумку. Я злилась, потому что такие вещи мне ни капельки не льстили. К девятому классу Артем немножко повзрослел и перестал меня донимать. И только иногда я ловила его взгляд — грустный, как у собаки, которую не взяли на прогулку.

Всю неделю в лагере он постоянно оказывался рядом — как будто случайно. На прогулках, в кино, на дежурстве в столовой. А я словно вырвалась из-под власти злых чар Котика. И ненавязчивое внимание Артема мне было приятно. Не нужно было следить за каждым своим словом, исчезло ощущение, что иду по минному полю и не знаю, чем обернется следующий шаг.

В последний вечер на дискотеке мы с Артемом танцевали все медленные танцы, а во время быстрых сидели в уголке и болтали. А потом оделись и через дырку в заборе удрали за территорию лагеря. И гуляли по берегу речки, пока не замерзли. Шел снег — огромные пушистые хлопья падали мягко и тихо. Горели фонари, вокруг не было ни души. Мы шли по дорожке, и Артем подавал мне руку, помогая перебраться через сугробы. Я давно забыла, о чем мы тогда разговаривали, но было именно легко и весело — то, чего мне так не хватало с Женькой. Да и вообще было в этой прогулке что-то нереально сказочное, волшебное. Если подумать, она осталась самым теплым и нежным воспоминанием всех моих школьных лет.

На следующий день мы вернулись в город, и мне тут же позвонил Котик. Ну как же — ему ведь нужно было рассказать, как весело они провели каникулы с Наташкой. Куда ходили, что делали, о чем разговаривали. Кто как не лучший друг Лера должен был от всей души за него порадоваться. Но Лера радоваться что-то не торопилась, рассеянно угукала в ответ, словно и не слушала. Потому что действительно не слушала. Не хотелось мне слушать о его свиданиях с Наташкой и тем более не хотелось за них радоваться.

«Ну а что лагерь?» — обиженно поинтересовался Женька.

«Отлично, — сказала я. И дернуло же меня за язык прибавить: — Кажется, у нас что-то наметилось с Артемом».

«Федоров?! — Котик явно растерялся. — Серьезно? Да он же кретин! Хотя…»

«Хотя… для тебя сойдет» — вот что это значило. Я послала его к черту и повесила трубку.

Этот разговор испортил мне настроение, но не очень сильно. На следующий день начиналась новая четверть, и я здорово волновалась: как мы встретимся с Артемом — уже не в лагере, а в школе. Полночи не спала, утром нагладила юбку и блузку, накрутила челку щипцами и даже немного накрасила ресницы маминой тушью.

Артем кивнул издали и даже не подошел. И на следующий день. И через день. Мы здоровались, иногда разговаривали о чем-то учебном, но не более того. Как будто и не было той недели в Лосево.

Котик не отходил от меня ни на шаг — якобы морально поддерживал. «Я же говорил, что он кретин. Он тебя не стоит», — вспомнила я его слова из Тетради. Тогда, кажется, он даже про Наташку перестал упоминать через каждое слово.

Я была слишком самолюбива и слишком не уверена в себе, чтобы спросить Артема, в чем дело. И только через семнадцать лет, когда он нашел меня в Фейсбуке, решилась задать этот вопрос.

«Все знали, что ты с Котовым», — уклончиво ответил он.

Я поднажала и выяснила, что в тот же день, когда мы вернулись из лагеря, после разговора со мной, Котик позвонил ему и довольно грубо потребовал не лезть в наши с ним отношения.

«А ты не мог меня спросить — что я об этом думаю?» — поинтересовалась я.

«До сих пор не могу себе этого простить, — ответил Артем. — Но в пятнадцать лет на все смотришь иначе. А теперь уже слишком поздно, Лера».

В друзьях у Артема было несколько наших одноклассников. Я обшарила их страницы и таким извилистым путем вышла на Котика. На его странице фотография была еще противнее, чем та, которую мне показал Упадышев. Редкие записи, в основном перепосты и фотографии. Судя по нескольким последним, он был сейчас где-то в Германии. Я пролистала все записи за пять последних лет. Ни малейшего намека на личную жизнь — и на том спасибо.