Мальчишки вместе с Вадимом возились в саду с велосипедом и о чем-то оживленно спорили. Я тихонько открыла калитку и стояла на дорожке, глядя на них. Пока из кухни не вышла мама.

— Лерка? — удивилась она. — Ты откуда взялась?

— Удрала с работы.

Петька с Пашкой заскакали вокруг меня, отобрали сумку. Вадим подошел, обнял, поцеловал. Я заметила, как удивленно округлились мамины глаза. Выглянул из сарая папа — в рабочих штанах, со стружкой в волосах. Помахал рукой и снова спрятался, наверняка что-то мастерил.

Я переоделась и пошла помогать маме готовить ужин.

— И? — поинтересовалась она, нарезая зелень на салат, словно между прочим.

— Что? — я притворилась дурочкой.

— Голову мне не морочь. Что это было?

— Все нормально, — смущенно пробормотала я. — Где открывашка?

Мама положила передо мной консервный нож и поставила банку горошка.

— Неужели?

Я старательно вскрывала банку и молчала.

— Ну дай-то бог, — мама погладила меня по голове, как маленькую.

После ужина мы, как обычно, долго и лениво пили чай на веранде. Где-то далеко шумела электричка, выводила замысловатые трели невидимая птица. Было так спокойно, так уютно, и совершенно не хотелось думать ни о чем плохом.

— Вы купались? — спросила я двойняшек. — Как вода?

— Теплая-претеплая, — заверили они.

Вадим толкнул меня ногой под столом, наклонился и прошептал на ухо:

— Хочешь, ночью сходим?

— Эй, где больше двух, говорят вслух! — возмутился Петька.

— Много будешь знать — скоро состаришься, — отрезал Вадим.

— Да-да, и будешь такой дедушка Петя, — влез Пашка. — С седой бородой, как у козла. И будешь ходить и шаркать. С палкой. Горбатый.

Петька стукнул его в плечо, тут же получил сдачи, и они с воплями выкатились с веранды.

— Эй, осторожнее, цветы! — крикнула мама.

Я посмотрела на Вадима и едва заметно кивнула.

Вечером мне казалось, что никто никогда не угомонится. Двойняшки возились и болтали на чердаке, у папы чуть слышно играло радио, у мамы под дверью виднелась полоска света — она читала в постели. Вадим тихо цокал клавишами ноутбука. И только я вертелась с боку на бок, дожидаясь, когда наконец все заснут. И в результате уснула сама.

Вадим разбудил меня, поцеловав в лоб. Я открыла глаза — он прижал палец к губам: тише! В руках у него была моя одежда и большое полотенце. Из папиной комнаты доносился залихватский храп, остальные тоже давно спали. Мы вышли на веранду, я натянула шорты и майку прямо на голое тело, сверху накинула кофту.

Было, наверно, часа два. По дорожке пробежали сразу два Васи. Стрекотали кузнечики — еще тихо, только пробуя голоса перед августовскими концертами. Все так же томительно пахло любкой. На западе тускло светилась красно-оранжевая закатная полоса. Мы тихо пробрались через сад и вышли в переулок.

Когда в последний раз мы вот удирали ночью вдвоем? В другой реальности в прошлом году. А в этой? Наверно, шесть лет назад. Казалось бы, кто нам мешал сделать это открыто, вроде бы, давно взрослые, встали и пошли. Но хотелось тайны. Чтобы никто не знал. Вадим взял меня за руку — как раньше, и я тихо засмеялась, просто от радости.

На речке у нас было свое секретное место. Под высоким берегом Сестра выкопала глубокий омут, но мы знали, как туда спуститься по едва приметной тропинке между кустами. Чуть выше по течению была маленькая полянка и узкая полоска песка — наш персональный пляж.

Вода действительно была теплая — как парное молоко. Мы долго плавали, хотя больше обнимались, целовались и черт знает чем еще занимались. И, любовью, разумеется, тоже — на расстеленном полотенце. А потом лежали на нем, кое-как укрывшись моей кофтой, смотрели на небо и отмахивались от комаров.

— Сколько времени зря потеряли, — вздохнул Вадим.

— Пойдем, — помолчав, сказала я. — Холодно.

На веранде мы нос к носу столкнулись с мамой, которая вышла посмотреть, кто там шастает по саду.

— Мы это… на речку ходили, — смущенно сказал Вадим и показал полотенце.

— Угу. На речку, — насмешливо ответила она и ушла к себе.

— Может?.. — прошептал он, кивнув в сторону своей комнаты.

— Fool contact? — я закусила губу, чтобы не рассмеяться, и мы тихо, на цыпочках проскользнули за дверь.

Выходные прошли… нестандартно. Две недели назад приходилось делать вид, что между нами все в порядке. Теперь мы притворялись скучной супружеской парой со стажем, хотя на самом деле, скорее, были озабоченными подростками, у которых зудит ниже пояса.

Из комнаты Вадима я ушла только под утро — и проснулась чуть ли не к обеду. Потом мы отправились в лес, отшив двойняшек, которые хотели увязаться за нами. На ту самую поляну, где когда-то собирали землянику. А ночью повторили подвиг на столе за кухней — разумеется, совсем в ином стиле.

— Пантенол в холодильнике, — ехидно заметила утром мама, посмотрев, как неуклюже я спускаюсь с крыльца.

Я зашипела, а Вадим смущенно захихикал, отвернувшись.

— Соболев, притормози! — взмолилась я, когда после обеда мы поехали домой и он положил руку мне на колено.

— Вот ведь ненасытная женщина. Подожди немного, здесь нельзя останавливаться. Доедем вон до той рощи.

— В другом смысле притормози, не в буквальном. Давай не будем выполнять пятилетку в три дня, я и так могу только на хвосте сидеть.

— Значит, придется зализывать твои раны.

Я стукнула его кулаком в бедро, а он, глядя с невозмутимым видом на дорогу, ответил тем, что медленно-медленно обвел языком губы. Откинув голову на спинку сиденья, я зажмурилась и захныкала. Впрочем, не без удовольствия, чего лукавить.

Когда вечером мы сидели за ужином, я подумала, что секс сексом, но разговаривать нам тоже придется учиться заново. То есть Вадиму — у меня-то с этим проблем не было. Мы — прежние — каждый вечер рассказывали друг другу обо всем, что произошло за день, делились мыслями, впечатлениями. Разумеется, я говорила ему не обо всем до последней капельки, но очень о многом. А вот он за пять лет явно разучился, это чувствовалось.

В понедельник я даже звонить Упадышеву не стала — просто заехала по пути на работу. Все в том же маскарадном костюме — темных очках, маске и косынке.

— Василий Львович занят, — не слишком любезно встретила меня готичная секретарша. — Вы ведь не договаривались? Подождите, пожалуйста.

Минут пятнадцать я просидела в душном предбаннике, листая захватанный прошлогодний «Караван историй». Наконец дверь кабинета открылась, и оттуда вышел мужчина в балаклаве. Мы обменялись с ним понимающими взглядами.

— А, вот и вы, — кивнул Упадышев, выглянув в приемную. — Добрый день, проходите.

— Я вас не ждал без звонка, — сказал он, когда я присела у стола. — Если подождете, распечатаю. Или могу просто устно изложить, это недолго.

— Излагайте, — кивнула я, пытаясь проглотить ком в горле.

— Короче, наш объект за последние пять лет замечен в адюльтере лишь с одним лицом. Вот, полюбуйтесь, — детектив развернул ко мне монитор. — Некто Евгений Алексеевич Котов, он есть в списке контактов. Бывший одноклассник.

Изо всех сил стараясь сдержать слезы, я посмотрела на экран. Меня замутило. Это, несомненно, был Котик, только повзрослевший на двадцать лет. И эти годы явно не пошли ему на пользу. Вид у него был на редкость неприятный. Какие-то жидкие усы, похожие на вытертую зубную щетку. Я вообще терпеть не могла усы без бороды. Неаккуратная стрижка, намек на бакенбарды — вообще фу.

— И что, — я старалась говорить спокойно, — регулярный адюльтер?

— Да, вполне так хронический. Правда, вялый. Все это время встречались у него дома, на Благодатной, два-три раза в месяц. Знаете, бабушки-соседки — они все видят, все знают. Кто, когда, куда. Котов четыре года назад развелся с женой. Она с дочерью живет в Киеве, он к ним ни разу после этого не ездил. Правда, месяца два назад что-то у них с Соболевой разладилось. Соседка слышала, что они ссорились, довольно громко. А потом Котов уехал в командировку, в заграничный филиал своего банка. Должен скоро вернуться. Это, пожалуй, все, что я могу вам сказать на данную тему. Или нужны какие-то подробности?