Под последней лестницей её ловят и скручивают несколько пёсиголовцев — личная армия Хана, по их обрывочным словам она понимает, что дети быстро прознали про патроны. Видимо, проверили их сразу же. Сопротивляться у Дианы нет сил — она ещё не пришла в себя после вчерашнего приключения в Бойнях. Так что она позволяет отвести себя на склады и запереть в камере, где дремлет, прислонившись спиной к стене. За время, проведённое в выполнении чужих просьб и удовлетворении своего любопытства, она забыла о своих травмах, и теперь все последствия дают о себе знать с новой силой. Наберётся сил и выберется, сегодня торопиться ей уже некуда.

Просыпается она от знакомого голоса. Артемия о чём-то говорит с одним из её охранников. На удивление, мальчишка отдаёт ей ключ и уходит вместе с другом.

— Эй, ты жива вообще? — спрашивает Артемия, пока возится с замком, так долго, что кажется, что она вскрывает его отмычкой, а не родным ключом.

— Да, — Диана нехотя поднимается на ноги, от дрёмы головокружение только усиливается, — спасибо.

— Не за что, ойнона, я, как и ты меня когда-то, искала тебя по делу, — Артемия, наконец, открывает дверь, но встаёт в проходе, словно не собирается её выпускать. — Ты ведь ходила в Бойни?

— Да, — Диана показывает на свою забинтованную голову, — а что?

Артемия задаёт короткие резкие вопросы, Диана честно отвечает, что никакую кровь и вообще ничего из Боен не выносила, а если бы и хотела, не успела бы. Потом вспоминает, как несколько мясников несли какие-то свёртки, о чём тоже сообщает Артемии. Их разговор похож на допрос, но Артемия долго обдумывает ответы Дианы, словно не сразу вникает в их суть, она говорит медленно, делая долгие паузы между словами.

— Спасибо, ойнона, ты мне очень помогла, — она отходит от выхода из камеры.

Только сейчас Диана замечает, что и Артемии тяжело стоять на ногах, она держится за решётку, словно боится упасть. Приглядевшись, Диана видит и круги под глазами, темнее, чем обычно, и скользящий, будто сонный взгляд.

— Серьёзно, ойнона, дети?

Диана смущается и сбивчиво объясняет, что отбиться она не смогла — умолчав, что и не пыталась — из-за травм, а стрелять в детей не позволила совесть.

— Столичные нравы, — Артемия качает головой, но от этого теряет равновесие и крепче хватается за прутья. — А если бы они тебя убить решили? Или голодом бы заморили?

— Не заморили ведь, — отмахивается Диана. — Ты сама в порядке?

— До встречи, ойнона, — Артемия нетвёрдой походкой идёт к выходу, она то ли не слышит Диану, то ли игнорирует её вопрос.

Диана так и не сказала, что приходить вечером не стоит. Это очевидно, но она не хочет оформлять отказ в слова, разрушая хрупкое постоянство их встреч. А Артемия не спросила. Про её самочувствие она справится завтра — пошлёт записку или найдёт сама, у Артемии ведь есть панацея, значит, опасаться нечего.

Добравшись до «Омута», который показался ей дальше, чем на самом деле, Диана может только принять ещё обезболивающего и провалиться в сон, не раздеваясь и не меняя повязок.

Будит её снова Артемия, она стоит над кроватью и осторожно прикасается к плечу. Диана с трудом разлепляет глаза, заволоченные лекарством.

— Прости, что пришлось разбудить, — Артемия присаживается на край кровати.

Диана тоже садится и отмечает, что Артемия выглядит немного лучше, хотя синяки под глазами никуда не делись.

— Я не… — Диана смущённо отводит взгляд, — не могу сегодня. Извини, что не сказала, когда встретились.

— Да я вижу, ойнона, — Артемия усмехается. — Ты выглядишь так, как будто в Бойнях тебя мясники били и тут же перевязывали. Надо нормально наложить бинты.

— Это армейские, — Диана не может признаться, что это её собственная работа.

— Ясно. Садись удобнее, это будет долго.

Диана ничего не спрашивает и послушно садится на край кровати. Артемия уже приготовила перевязочный пакет и даже ведро с водой. Когда она встаёт перед Дианой, та замечает на её шее толстый шнур с висящим на нём большим обломком кости. Эта вещь выглядит странно, но очень естественно, как будто Артемия всегда носила её, просто Диана заметила только сейчас. В памяти невольно всплывает описание орудия убийства Исидора, которое ей дал один из патрульных в первый день в этом городе. Потом все решили, что и Бурах-старший умер от болезни. Так было ли всё-таки оружие? И не его ли повесила на шею дочь убитого? Диана не спрашивает, потому что знает ответ — это всё секретно и не для её столичных ушей. Впрочем, сейчас её не то что бы волнует истинная причина смерти Исидора.

Артемия действует аккуратно, и по возможности нежно, хотя бинты всё равно болезненно отрываются от корост. Когда она наклоняется, кость касается лба Дианы, придавая происходящему нелепо-ритуальный вид.

— Как ты себя чувствуешь? — Диана спрашивает не столько, чтобы узнать, сколько чтобы отвлечь себя разговором. — Днём ты выглядела… больной.

— Нет, я была просто сонной, ничего критичного.

— Ты не спала прошлой ночью?

— Не в этом дело, так подействовал некий отвар, или чем там меня напоили. Это что-то вроде ритуала. Или проверки.

— Ты прошла? — Диана продолжает спрашивать. Может быть, она хочет узнать, чем живёт Артемия, а может, просто заполнить время.

— Да. Но больше не спрашивай, это дело Уклада.

— Прости, — как и следовало ожидать, всё, о чём они могут поговорить, упирается в секреты и тайны. Уклада, семьи, цели, феодалов…

Артемия снимает последние бинты и оглядывает лицо и затылок Дианы.

— Да… крепко они тебя. Как себя чувствуешь? Головокружение, тошнота, провалы в памяти, боли, обмороки?

— Только головокружение, — Диана и сама может оценить своё состояние, поэтому отвечает резче, чем необходимо, но Артемия не замечает или делает вид, что не замечает.

— Хорошо, это пройдёт. Только спи больше, если сможешь.

Артемия осторожно вытирает её лицо влажной тряпкой, Диана смотрит на неё, думая, как изменились их роли. Ей не нравится быть пациенткой, хотя и прикосновения Артемии, и её присутствие ей приятны, просто это не её место. Чем быть слабой и зависимой, она предпочла бы снова криво и неаккуратно перевязываться самой.

— Будет немного больно. Потерпи.

Из кармана Артемии появляется пузырёк с йодом, в аптеках тут его нет, как и многого, к чему Диана привыкла.

— Это откуда такая редкость?

— Из личных запасов. И это редкость только сейчас, раньше можно было везде купить. Но то десять лет назад было.

Обрабатывать йодом не больнее, чем твирином, но Диана всё равно сжимает ткань одеяла, оказавшегося под рукой.

— Молодец, — Артемия неожиданно касается губами её лба, и Диана надеется, что под кровоподтёками не видно, как заливаются краской щёки. — Немного осталось.

Артемия накладывает бинты быстро и уверенно, кажется, что она занимается этим всю жизнь.

— У тебя хорошо получается, — Диана снова пытается поддержать диалог. — Ты специально этому училась или просто навык развился по необходимости?

— Навык. Мне с детства приходилось обрабатывать раны, такая у нас была, хм… компания.

— Соседские яблони и соревнования, кто спрыгнет с самого высокого склада? — Диана собирает стереотипы о «весёлом детстве», потому что такого личного опыта у неё нет.

— И ограбления товарных поездов, — заканчивает Артемия с усмешкой.

— Серьёзно?

— Вполне. Именно там и получалось наибольшее число травм. Особенно, если выпрыгивать из поезда на ходу. Нас со Стахом отец учил, мы и себя, и Лару с Грифом латали. Приходишь домой и получаешь по шапке сначала за то, что опять во что-то ввязалась, а потом за то, что повязка такая тугая, что кровоток перекрывает.

— Подожди, — Диана неохотно прерывает поток воспоминаний. Артемия, погружённая в них снова смягчилась и как будто стала добрее, — Лару Равель?

— Да, она наравне с нами по складам носилась и коленки на путях разбивала. А теперь вот, выросла. Горе её изменило, — она говорит с тоской в голосе, так что становится жаль и её, и девочку-сорваницу, которой теперь уже нет.