========== Акт Первый. Сцена Первая ==========
На втором этаже «Омута» привычно душно и холодно от сквозняка, проникающего через щели в окнах. Бакалавра Диана Данковская сидит на застеленной постели, перебирая стопку бумаг. В них всё, что Сабуров смог предоставить о первой вспышке Песчаной Язвы, но этого всё равно оказалось мало. Факты расползаются в витиеватых формулировках и непонятных степных словах, и сколько их не перечитывает, Диана не может найти зацепку, которая поможет в борьбе с эпидемией. Единственная надежда на обработку зараженных тканей буквально ускользнула из её пальцев пару часов назад: когда она добралась до кладбища, патрульные уже закопали нужный труп, и всё, что остается — ждать, что Гаруспиня окажется более удачливой в этом деле. От беготни по городу уже привычно ноет тело, усталость гудит в висках, но Диана не может позволить себе уснуть, пока не продвинется в своей задаче хотя бы на маленький шаг.
Гаруспиня снова приходит под вечер, слышно, как пугливо отвечает ей Ева: «Да, Бакалавра наверху», как скрипят ступеньки, и открывается дверь. Диана откладывает бумаги, одновременно радуясь приходу коллеги и испытывая смутное беспокойство, привносимое её присутствием, которое Диана не могла описать, как ни старалась. То ли это было то мистическое ощущение «двух рук», то ли она просто боялась эту женщину, которая всегда приходила перемазанная кровью, с карманами, набитыми травами и испачканными так, словно она складывает в них органы, то ли дело в слухах, так и не утихших с тех пор, как в первый день в городе её прозвали Потрошительницей. А может, за этим беспокойством крылось какое-то неясное желание — ближе познакомиться, или довериться, как единственной в том же положении, что и она сама, или что-то совсем другое.
— Я кое-что принесла тебе, ойнона, — Гаруспиня уже протягивает ей склянку, — работай осторожно.
— Знаю, Бурах, спасибо, — Диана рассматривает кровь на свету, словно надеясь найти в ней ответы, не используя даже микроскоп. — Я обещала награду. На твой вкус: антибиотики, имунники, анальгетики или перевязочные пакеты?
— Разве тебе самой они не нужны?
— Конечно нужны, но и ты рисковала, чтобы добыть это, — Диана уже подготавливает препарат для работы и отвечает не глядя.
— Как насчет ответной помощи? У меня нет микроскопа, чтобы проверить, есть ли в этой ткани антитела, а это важно для создания панацеи. Посмотри, есть ли они.
— Я бы не утаила от тебя этого…
— И ещё, — Гаруспиня продолжает, словно не слышит слов Дианы, — можешь предоставить закуску к твирину, которым отметим удачный или запьём неудачный итог твоих исследований. У тебя ведь тоже был тяжелый день, ойнона?
— Если пить в каждый мой тяжелый день — я сопьюсь, — вздыхает Диана. — Но, кажется, у меня было пару кусков вяленого мяса.
Может, она отказалась бы, в конце концов, она предпочитает работать одна, а итоги можно изложить письмом, но она действительно не прочь выпить. К тому же, это обращение — ойнона, звучит всегда так, что Диана смягчается, что-то есть в нём, и в том, как Гаруспиня его произносит — уважение, граничащее чуть ли не с нежностью. Диана даже узнавала у Оспины, что оно значит, та в ответ скривила лицо: «Это Артемия так тебя называет? Тебя считают знающей, мудрицей. Только к тебе это слово не относится, оно степное, не для столичных учёных». Имеет она право так называться или нет, но само слово звучит мягко, перекатисто, даже несмотря на, а может, благодаря, грубовато-хриплому голосу Гаруспини. Она редко просит о чем-то Диану, но когда это случается, та соглашается; именно услышав это обращение.
Работать приходится вдвоем, с некоторым удивлением Диана отмечает, что Гаруспиня очень аккуратна, когда дело доходит до работы, она становится сосредоточенной, руки двигаются уверенно, несмотря на внешнюю неловкость.
«Интересно, как она выглядит, когда работает скальпелем, — невольно думает Диана, — это ведь её призвание. Наверняка она прекрасна в моменты полной погружённости в работу. Похожа ли она на зверя, сосредоточенно разрывающего добычу, или уверена как врачея столичной клиники на операции?».
Кроме того, выяснилось, что образование Гаруспини мало уступает знаниям самой Дианы: она не сыпала терминами, но и объяснять ей простые действия не требовалось. Работать с ней в паре оказалось легко, почти как дышать, Диана впервые за долгое время чувствовала себя в своей тарелке, словно ненадолго вернулась в лаборатории Танатики.
— Ничего, — Диана в очередной раз заправляет волосы за ухо. — Антитела ты ещё можешь попробовать извлечь, а вот мой план потерпел крах: культуру микроба не получится выделить из мёртвой ткани.
Она устала, даже с помощью Гаруспини обработать несколько препаратов и провести все необходимые опыты заняло несколько часов. На улице стемнело, один раз поднималась Ева, приносила странный местный чай, потом слышалось её тихое пение, но и оно утихло.
— У тебя есть другие варианты? — спрашивает Гаруспиня с сочувствием, обычно ей не свойственным.
— Они есть у Рубина, — Диана замечает, как грозно при звуке этой фамилии сдвигаются брови собеседницы, — но с ним я смогу связаться только завтра… Бурах, что ты говорила про твирин?
— Что нам обеим не помешает немного расслабиться. И первым шагом я предлагаю перестать называть меня по фамилии.
— Артемия? — неуверенно произносит Диана, словно забыла, как зовут Гаруспиню. На самом же деле, ей непривычно и само имя, и его звучание, и называть её так.
— Ты всё верно запомнила, — Артемия уже ищет бутылку в нагрудном кармане.
«И как только она умудряется все распределить по карманам», — успевает подумать Диана, выливая давно остывший чай в горшок с засыхающим цветком.
Пока она доставала из тумбочки мясо, Артемия разлила твирин по чайным чашкам, себе она налила почти полную, в чашке, протянутой Диане, едва плещется на дне.
— Лучше разбавь, если не хочешь обжечь язык, — с легкой насмешкой отвечает она на вопросительный взгляд.
— Ты полагаешь, в Столице нет алкоголя? — голос Дианы звучит уязвлённо.
— Такого — нет, — Артемия долила кружку до половины. — Если выпьешь всё так, подарю вторую бутылку. Твирин ведь повышает иммунитет.
— Ты хочешь поспорить со мной? На бутылку твирина? Ты всё переводишь в какой-то глупый фарс! — Диане почти смешно, но в то же время она чувствует обиду от того, что Артемия относится к ней, как к школьнице.
— Пей, ойнона, — Артемия делает небольшой глоток, морщится, и с выжидающей улыбкой смотрит на Диану, — только я тебя прошу, не залпом.
Диана сначала осторожно принюхивается к кружке, в нос ударяет горький, почти ментоловый запах трав — это от остатков чая, или сам твирин? Наконец, не глядя на Артемию из-за неловкости под её изучающим взглядом, делает глоток. Язык действительно обжигает, не то крепостью, не то невероятной горечью, так, что на глазах выступают слёзы, она откашливается, оперевшись о стол. Подняв голову, она обнаруживает заботливо протянутую бутылку с водой.
— Ты в порядке? Запей, — ни капли насмешки.
— Да, — Диана отпивает воду и доливает её в кружку, — мне сложно это признать, но ты была права, — со смехом добавляет она.
Несмотря на то, что она выпила действительно немного, ей стало несоизмеримо легче, словно кто-то ослабила держащие ее нити. Может, это просто эффект плацебо? Они делают ещё по глотку, закусывают.
— Когда он разбавлен, — Диана вертит в руках чашку, разглядывая плотную жидкость, — он похож на сироп от кашля, который в Столице прописывают каждой ребёнке. Здесь я таких не видела.
— Здесь кашель лечат настоем трав. Не смотри так, не твири, конечно.
— Спасибо, что не табаком, — Диана делает очередной глоток, — почему ты вернулась?
Вопрос ненадолго повисает в воздухе, как неуместно-очевидный. Диана поздно осознает, что без контекста, быстро промелькнувшего в её голове, он слишком внезапен, а без доверительных между ними отношений — абсолютно бестактен.
