Тогда и всё остальное тоже — выбрать цель, выбрать самый трудный, самый тернистый путь, привести себя туда, где цель не исполнится. Распалиться и растратиться в дороге. Очнуться отчаявшейся и бессильной. Если удалось выбраться — найти новую цель и повторить. И так пока… пока что? Пока Диана не умрёт, сломленная окончательно, выпитая до дна? Видимо, так. Может, этому чему-то, что в ней есть, нужна её смерть, чтобы освободиться, перейти к другой, ещё полной? Она ведь действительно была готова умереть, когда казалось, что ни сил, ни цели больше нет. А потом совсем уже мучительно и безнадёжно расплёскивалась. Эта попытка стала бы последней: Диана просто тихо и быстро угасла бы, перестала бы есть и спать, отравила бы себя никотином, добавила бы твирина — она ведь уже об этом думала. Или ещё какой способ побыстрее.

Осознание приходит как будто в один миг, Диана вроде бы даже вздрагивает, хотя ощущается так, словно вздрогнул пол под ней.

Она открывает глаза, но видит не баню, а странную, не чёрную, вообще никакую пустоту. И нечто, что она никогда не подберёт слов описать. Ни формы, ни цвета, ни каких-то ещё внешних признаков. Оно просто было, в ней, перед ней. Знакомое и чужое. Страшное и привычное.

Диана собирает волю в кулак, она поняла, она решилась.

— Уходи.

—Ты уверена? — отвечает ей существо её же голосом, слышать его со стороны странно и даже жутко. — Я столько дала тебе. Кем ты без меня была бы? Чего бы ты добилась? Основательница «Танатики», стала бы ты ею, если бы ничто не подгоняло тебя? Ты бы не ушла дальше рядовой врачеи, ты не факт, что отучилась бы вообще.

— Может, и стала бы, — в Диане всё дрожит от страха, рвётся от неуверенности, но она говорит то, что теперь знает, не позволяя взять над собой верх. — Да только с тобой я и так на месте рядовой врачеи, только ещё и маленьком городишке, под пристальным надзором Властей. Ты этим пытаешься хвалиться?

— За тобой шли люди, ты вселяла в них уверенность, потому что шла вперёд, к цели, не видя преград.

— И где теперь эти люди? Сколько погибло, скольких казнили, сколько арестованы, сколько никогда не сможет заниматься наукой, потому что их имя связано с «Танатикой». Я шла, не видя препятствий, они шли за мной — да, потому что я, не ты, их вдохновляла. Только я об это препятствие ударилась, потому что ты закрыла мне глаза. И они следом.

— Я провела тебя через мор, через эпидемию, ты выжила и помогла выжить городу.

— И чуть не убила себя, — Диана становится всё увереннее, аргументы против неё легко разбиваются о здравый смысл, — чуть не уничтожила город.

— Артемия знала тебя только со мной, — это последний довод, Диана это знает, только он всё равно отзывается болью. — Думаешь, ты понравишься ей другая?

— Она пришла, чтобы вытравить тебя из меня. Я, может, и нравилась ей, пока ты ею не заинтересовалась, пока не извратила данный мне шанс. Я вымотала её, я лгала ей, я пыталась её убить, я уже дважды бросалась на неё с кулаками. И не важно, понравлюсь ли я ей без тебя. Может быть, и нет.Только если ты не будешь меня гнать к ней, я с этим справлюсь. Я слишком далеко зашла, я уже слишком много из-за тебя потеряла. Потеряю и её — будет больно, но с тобой будет ещё больнее. Уходи, ты не получишь от меня больше ничего.

Неприятный смех заполняет разум Дианы, она чувствует подступающую к горлу тошноту.

— Было бы что получить. Ты же кончилась вся, я только и ждала, пока ты умрёшь, даже револьвер в твои руки взять побоялась, вдруг спасёт кто опять. Если ты думаешь, что проживёшь без меня хоть сколько-нибудь, да ещё и счастливая, ты ошибаешься.

— Прочь, ты всё врала, и здесь я не верю тебе. Прочь!

Последнее Диана уже выкрикивает и нечто тянется к ней всем своим существом. Она выставляет перед собой руки в попытке защититься.

И приходит в себя от позыва рвоты, скатывается с колен Артемии. Несколько спазмов и вместе с зеленоватым настоем из неё выходит комок чёрной слизи. Диана смотрит, как он просачивается сквозь доски, уходит в землю.

— Ты была права, — говорит она Артемии, не глядя на неё, и в этот же момент снова теряет сознание.

Очнувшись в первый раз, Диана с трудом осознаёт, где находится. Тепло, темно, и немного укачивает. Она пугается — слишком часто она обнаруживала себя в опасности после обморока. Лишь привыкнув к темноте, она может разглядеть, что Артемия несёт её через ночную степь, завернув в одеяло. Приходит спокойствие, ощущение безопасности. И наваливается усталость, такая тяжёлая, что Диана не может и слова выговорить. Она закрывает глаза и засыпает.

И просыпается в чужой постели. Всё тело отдаётся болью в закаменевших мышцах при любой попытке двинуться. Саднит пересохшее горло. Желудок сводит от голода. Диана прислушивается к себе, пытаясь понять, изменилось ли что-то? Имело ли это всё какой-то смысл? Не привиделся ли ей важный, решительный шаг? Никаких изменений она не чувствует.

В приоткрывшуюся дверь выглядывает Зоя:

— О, Вы очнулись! — радостно говорит она. — Я сейчас Учителю позову.

Попросить воды Диана не успевает. Пока ждёт, оглядывается, насколько хватает возможностей, и понимает, что спала в комнате Артемии. Чувство неловкости усиливается с осознанием, что одежды на ней нет никакой.

Артемия входит усталая, с царапинами и синяками на лице и открытых руках. Садится на стул рядом, протягивает бутылку с водой. Диана с трудом приподнимается, неловко прикрывается одеялом.

— Как ты? — спрашивает Артемия, поддерживая бутылку, которую Диана удержать не в состоянии.

— Не поняла пока. Всё болит, и есть очень хочется.

Диана, наконец, всматривается в Артемию, разглядывает все травмы, которые своими руками нанесла. Хорошо бы забыть это, не знать, на ком лежит ответственность. Диана готовится к волне жгучего стыда, вины и желания исчезнуть, уже сжимается, сводит плечи, готовая принять это наказание. И его не происходит. Диана только знает, что виновата, хочет попросить прощения, чтобы исправить ситуацию, насколько сможет.

— Прости за то, — произносит она неуверенно, боясь, что слова всё же породят это привычное чувство, — что я тебя так…

— Ничего. Я знала, что так будет. Так и должно было быть, — Артемия кивает на руки Дианы. — Тебе не меньше досталось. Я пыталась быть аккуратной, но иногда было довольно сложно.

Диана обводит взглядом свои открытые плечи, покрытые синяками и даже царапинами. Пожимает ими, не зная, что сказать.

— И извини, — продолжает Артемия, — мне пришлось тебя раздеть — всё, что было насквозь промокло, а рубашка в клочья порвалась. Зоя уже сходила до «Омута» за свежей одеждой, если надо, я могу принести.

Диана опускает голову. Ну вот сейчас же должно стать стыдно — просто представить, как Артемия с неё, бессознательной, бельё стаскивала. Диана представляет, и краска заливает лицо. И это смущение неловкостью момента, непривычными обстоятельствами. И ей всё ещё не хочется убежать. Она закрывает лицо прохладными ладонями, понимая, что по нему проскальзывает глупая улыбка.

— Ой, — неожиданно для себя самой говорит она, и от этого краснеют уже уши. — Ты извини, что пришлось… То есть нет, спасибо, что всем этим занимаешься.

Диана отнимает руки от лица, поднимает голову. Она благодарна Артемии за то, что она здесь, за то, что провернула всё это ради неё, за то, что теперь ухаживает за ней, но пока не знает, как это выразить. Артемия смотрит на неё долго, внимательно, взгляд постепенно теплеет, она легко касается пальцами её щеки, убирая прядь волос.

— Главное, чтобы это имело эффект. Ты горишь вся, всё хорошо?

— Да, это… — Диана нервно усмехается, подтягивает сползающее одеяло. — Не температура, в общем.

— Хорошо, — Артемия встаёт, не сводя взгляда с Дианы. — Я скоро.

Диана откидывается на спинку кровати. Что-то всё-таки изменилось. Она по-прежнему много чувствует в присутствии Артемии. Больше, чем может назвать и описать. И всё-таки это не то же самое — не крайности от убежать до вцепиться и не отпускать любыми способами. С ней комфортно, с ней легко даже когда всё идёт не так, как Диана хотела бы. Это удивительно напоминает эйфорию первых их встреч, когда Диана ещё никак их отношения не определила, когда просто позволила себе расслабиться. Не это ли она полюбила?