— Я выпила, — наконец, говорит Диана раздражённо. — Больше не буду.

По лицу Артемии пробегает сомнение, смешанное с жалостью. Но она всё же наполняет очередную кружку.

— Я не буду это пить, — Диана говорит медленно, стараясь придать словам вес. — Ты сказала, что не навредишь мне, но мне плохо от этого, я больше не могу.

— Так надо, — Артемия склоняется над ней, пытается взять за плечи, подносит кружку к лицу.

— Нет! — Диана дёргается, выбивает кружку из рук Артемии, настой расплёскивается по доскам. — Какого чёрта ты снова себе позволяешь? Панацею ты в меня уже вливала, теперь это!

Она каким-то невероятным чудом отталкивает от себя Артемию, как будто неожиданно стала достаточно сильной для этого.

— Сколько ты ещё будешь за меня решать? — Диана встаёт, ожидая, что подкосятся колени, но этого не происходит.

— Может, ты ко мне жить переедешь? — она бесстрашно надвигается на Артемию, высоко подняв голову.

— Будешь следить, чтобы я ела, принимала какие-нибудь витамины и не брала в руки револьвер? — Диана замахивается, бьёт, зная, что ударяет сильно, сильнее, чем когда либо. На грани слышимости Артемия судорожно вдыхает, но Диана игнорирует это.

— Можешь тогда сразу привязать меня к чему-нибудь, — она продолжает осыпать Артемию ударами, не обращая внимания на боль в собственных кулаках. — Или за собой на поводке водить.

— Я и так из-за тебя здесь заперта, — Диана дотягивается до лица, бьёт, не глядя, чтобы не передумать. — Так какая разница — на миллиметр больше свободы, на миллиметр меньше? Зато ты будешь спокойна.

Она поднимает, наконец, глаза, застланные потом и горячими слезами злости. У Артемии разбита губа. Чувство вины нарастает, не ослабляя ярости, а только усиливая и перенаправляя её.

— Хотя причём тут ты? — Диана отворачивается, обхватывает себя руками, ногти впиваются в открытые предплечья. — Это же я — слабая дура — позволила тебе одержать верх. Позволила всё разрушить.

— Это под моими руками всё гибнет: Танатика, этот город, Многогранник, — руки опускаются вниз, ногти раздирают кожу. — Люди. Сколько умерло, пока я искала вакцину? Сколько умерло и умрут после, потому что я не смогла их вылечить? Даже Ева и та из-за меня умерла.

Диана с размаха опускается на колени, бьётся головой о скамью, из глаз льются слёзы теперь и от боли. Артемия берёт её за плечи, разворачивает к себе, и впервые за долгую тираду говорит:

— Не ты виновата во всём этом. Это Власти, это Песчанка. И ты ведь знаешь, кто разрушила Многогранник?

Диана поднимает на неё заплаканное, искажённое злостью лицо.

— Ты! — и она снова поднимается, кидается на Артемию с кулаками. — Я доверилась тебе. Я влюбилась в тебя.

Артемия пытается придержать Диану, но она вырывается, кусаясь и царапаясь, не обращая внимания на боль.

— А ты опередила меня, воспользовалась моей слабостью, — Диана останавливается, переводит дыхание. — Ты всё забрала: Многогранник, Столицу. Ты меня сломила, подмяла под себя.

— Ты обманула меня. Ты бы не смогла меня полюбить. Такую как я, после того, что я делала — никогда, — Диана смотрит на Артемию, и кровь на её лице и руках уже не вызывают чувство вины. Только горькое удовлетворение. — Тебе просто нравилось опекать меня, быть надо мной главной, смотреть, как я бьюсь в попытках тебя заполучить.

— Это наверняка очень забавное зрелище, не правда ли? — она снова нападет на Артемию, как только чувствует, что в ней достаточно сил. — Ты продолжаешь надо мной издеваться. Теперь притащила меня сюда. Раздела, опоила чем-то. Чего ты добиваешься? Почему не защищаешься?

Артемия, наконец, пытается её удержать, они вместе валятся на пол. Диана, прижатая её весом, плачет со всхлипами, отчаянно выталкивает из себя накопившуюся злость.

— Но не одна ты, — она освобождается от Артемии, садится на колени. — Меня весь этот мир ненавидит. Всегда ненавидел. Моя лаборатория, моё детище, моя жизнь — Танатика, встала миру поперёк горла, и её разрушили, и меня вместе с ней.

— И я попала в этот город, где мир мечтал меня убить каждую минуту, — она бьёт кулаками об пол. — И иногда у него почти получалось. Один раз я даже почти помогла ему.

— Я сопротивлялась. Я всегда сопротивлялась, находила другие пути, работала как проклятая, бросалась в пекло, ради цели, — Диана поднимает руки, зарывается пальцами в волосы. — И в итоге всё равно ломалась. Находились способы прогнуть меня, вывернуть мои дела против меня.

Диана закрывает руками лицо, рыдает громко, не заботясь о том, как выглядит. Поднимает голову, вытирает слёзы, встаёт, пошатываясь. Делает к Артемии шаг, думая, что выговорила, выкричала, выстрадала всё, что могла. Но ярость накрывает её с новой силой.

И Диана снова кричит, плачет, дерётся и кусается, бросается на стены, на пол, рвёт волосы, расцарапывает кожу. Иногда чувствует, как крепко хватают её руки Артемии, чтобы оттащить от печи или лавки, и снова обращает злость на неё. Перечисляет свои обиды, свои поражения, замолкает, чтобы только яростно колотить то или ту, что подвернётся под руку.

Силы оставляют её, боль проходит по всему телу — перенапряжённому, израненному — волной, заставляя содрогнуться и упасть на пол. Диана слышит шаги Артемии — до печи и к ней. Её колотит, и Артемия аккуратно садится рядом, кладёт голову Дианы к себе на колени.

— Это сидит в тебе и не отпускает, — она кладёт прохладные пальцы на виски Дианы. — Найди и прогони прочь из себя.

========== Акт Второй. Сцена Девятая ==========

Диана куда-то проваливается, долго, мучительно прорывая плотный, вязкий воздух. А приземляется там же, откуда начала падение. Она чувствует спиной и ногами жёсткие доски, чувствует под головой колени Артемии, а на висках её руки, чувствует под пальцами насквозь мокрую ткань рубашки, как прилипли к лицу волосы, как болит каждый сантиметр тела. Она слышит потрескивание поленьев в печи, ощущает душный запах трав, дыма и нагретого дерева. Но при попытке открыть глаза видит только черноту. Порыв дёрнуться, скинуть с себя оцепенение тоже ничего не даёт.

Ей остаётся только думать.

Была ли права Артемия? Что значит то, как подействовал на неё этот ритуал? Если бы Артемия не молчала, если бы говорила сейчас, объясняла, что именно произошло, Диане было бы проще. Но она ведь сказала, что что-то есть, что-то, что нужно из себя вытравить.

Диана знает, что есть нечто, что всё время пытается выжать из неё максимум возможного и немного больше, разогнать до предела, и остановить, дав удариться головой о только что построенную стену. Оставить от долгого бега лишь пустоту и бессилие. Диана всегда думала, что это что-то извне — Власти, даже, может быть, судьба, несправедливость, необходимые испытания. Артемия, видимо, предполагает, что это что-то внутри. Но такое же чужеродное.

Так ли она права? Может, это никакое не явление, напавшее на Диану когда-то очень давно? Может, это её самой — Дианы — характер? Она считает себя целеустремлённой, смелой, уверенной и упорной. И это хорошие качества, не они причиняют ей страдания. А момент, когда они словно иссякают, разворачиваются другой своей стороной. Безволие, страх, нерешительность, сомнения. И уже они выпивают из неё силы без остатка, доводя до края и до крайностей. Но от них наверняка можно избавиться, можно усилием воли перебарывать эти слабости, оставляя себе только сильные стороны.

Но в них ли дело? Самое свежее, кровоточащее ещё воспоминание: как она поставила целью заполучить Артемию. И что она с собой, и с ними, в итоге сделала? Это было даже несерьёзно, не её уровень поставленной задачи, не её зона интересов. И всё-таки она взялась за это так усердно, что изломала всю себя и исковеркала в попытках сблизиться. Извивалась, как могла, в своих же рамках. И в итоге только всё испортила. Зато сколько сил, сколько эмоций исторгала из себя в процессе. Если бы ими что-то питалось, оно наверняка было бы очень довольно.

И она ведь не настолько глупа, чтобы выбирать такие затратные и в то же время недейственные методы. Может, это всё-таки что-то, что не она сама?