Диана снова кивает, принимая заботу, принимая поражение. Натянутая от попыток вырваться вперёд, струна напряжения лопается, и она признаёт положение подчинённой. Диана устала, обессилила, не может и не хочет больше обращать на себя внимание, высокомерничать и пытаться себя проявить. Это всё равно не срабатывало, не давало ей другого статуса, не привлекало к ней Артемию, так что нет смысла продолжать.

Артемия занята фильтрацией и помогает девочке-лаборантке, как мысленно прозвала её Диана, с дистиллятором. Со своего места Диане удобно наблюдать, и она любуется уверенной и аккуратной Артемией, чувствуя неуместные уколы зависти, когда девочка привлекает её внимание глупым вопросом или ошибкой. Меняя вёдра и ящики, Артемия всегда справляется, как Диана себя чувствует — не тошнит ли, не болит ли что-то, не хочет ли отдохнуть. Диана твердит, что всё хорошо и, против воли, улыбается. Артемия сейчас нежна и участлива, внимательна к ней гораздо больше, чем за всё время, что они работают здесь. И как бы это ни было унизительно, Диане приятна её опека и заинтересованность. И она позволяет себе, работать чуть медленнее, говорить чуть тише, не рваться за новой работой, а ждать, когда Артемия заметит и принесёт новое ведро и ящик сама. Артемия напоминает ей доесть оставшееся в миске, Артемия же говорит, когда Диана может уйти, чтобы успеть в сквер.

По дороге Диана старается не думать и не анализировать произошедшее, честно съедает ужин прямо в сквере и возвращает обе миски работницам, набирает, наконец, желанную воду, вспоминает, что завтра с утра ей предстоит не работать в Машине, а разносить панацею. И уже у самого «Омута» её озаряет воспоминание — Артемия, обрабатывающая её пострадавшее лицо. На это всё и было похоже. И тогда, и сегодня Диане было одинаково хорошо и неуютно от такой заботы.

— Госпожа, я хотела спросить, — перебивает её мысли Айян внезапно оказавшаяся по ту сторону двери в особняк, — Вы не знаете, где сейчас еды можно купить? Или не купить, у кого-то вообще есть она?

Она, оказывается, всё ещё здесь: незаметная, тихая. И тоже наверняка ведь голодала, пока могла. Она такая же изгойка, кто ей скажет, кроме Дианы, последние новости. А она забыла про неё снова: пять минут гуманизма, два широких жеста и существование степной девочки, живущей вместе с ней, стёрлось из памяти.

— В сквере бесплатно раздают. Может, успеешь ещё. Я сама только сегодня узнала.

Диана врёт, чтобы скрыть своё невнимание, незначительность чужой нужды в своих глазах. Айян благодарит и выбегает из «Омута», снова исчезая из разума Дианы.

Утром Диана выходит раньше, завтракает всё той же неопределённой субстанцией в сквере и, придя в Машину наконец-то вовремя, останавливается у входа, ожидая указаний. Она знает, что сейчас её очередь, но не хватается упаковывать панацею и запасаться экстрактами.

— Начни сегодня с Узлов, — говорит Артемия, протягивая звенящую стеклом большую сумку, — из-за полевой кухни там больше заражённых, чем в остальных районах.

Диана принимает сумку и ждёт ещё немного.

— Ты точно в состоянии много ходить? — уточняет Артемия, то ли заметив замешательство, то ли из искреннего участия. — Я могу пойти вместо тебя.

— Нет, я в порядке, спасибо, — Диана чуть улыбается.

Обход ничем не примечателен, кроме, разве что того, что в Узлах Диана ориентируется хуже. К счастью, Артемия заранее позаботилась о карте кварталов.

— Сегодня Вы, а не Лара? — спрашивает Юлия с порога. — А я её ждала, ну да ладно.

— Лара в других кварталах Узлов ходит. Если бы я знала, что Вы ждёте именно её, я бы поменялась.

— Вас видеть тоже радостно, — улыбается Юлия. — Только Вы бледная такая, измученная. Может, сигаретку?

— Я… — «… больше не курю», хочет продолжить Диана, но вместо этого продолжает совсем другую мысль, — не откажусь.

Юлия протягивает аккуратную самокрутку, подносит горящую спичку, Диана делает неуверенную, первую за долгие годы, затяжку. Ядовитый дым проходит по горлу, обволакивает лёгкие, и судорожно выталкивается обратно. Диана прикрывает глаза, затягивается второй раз.

— Вы здоровы? В панацее нет необходимости? — наконец, спрашивает она то, зачем пришла.

— Нет, я здорова, — Юля скручивает ещё одну сигарету и закуривает сама. — Вы, говорят, теперь в этом городе, как и я, скрываетесь от взора правосудия?

— Я с точностью до наоборот, — невесело усмехается Диана, — здесь под строгим надзором.

Юлия понимающе кивает, протягивает пепельницу.

На выходе Диана чувствует лёгкое, почти приятное головокружение и забытый вкус табака на языке. Она начала и бросила курить ещё в студенчестве, но сегодня вспомнила, чем это было привлекательно. Забыться, взять паузу, сконцентрироваться на вьющемся дыму, ярком огоньке и терпком привкусе. Жаль, что полки в магазинах сейчас абсолютно пусты.

Вернувшись в Машину, она снова ждёт. Артемия, вспомнив об обещании, отдаёт ей завёрнутое в фольгу — что, интересно, у неё есть ещё, чего здесь днём с огнём не найдёшь — варёное мясо.

— Хотела сначала копчёное принести, потом подумала, что тебе не стоит пока, — Артемия мягко улыбается. — Как закончится, скажи, ладно?

— Ладно, — отвечает Диана на выжидательный взгляд. Такой же, как при вопросе, выпьет ли Диана панацею. Ещё один знак ненадёжности Дианы, ещё один повод проявить заботу.

Она убирает мясо в саквояж, который всё ещё носит с собой.

— Ты на дистилляторе, с помощницей, — бросает Артемия и уходит.

— Ты, значит, помощница? — спрашивает Диана у той же девочки, которая как раз выжимает в ведро охлаждающую тряпку.

— Ученица, — девочка гордо вздёргивает подбородок.

— Это у Артемии ты ученица, а у меня — помощница, — вздыхает Диана, с детьми она обычно не ладит, и эта навязанная помощь для неё — только большая нагрузка. — Звать-то тебя как?

—Булавка, — девочка замирает и подносит руку к губам, — то есть, Зоя. Учитель говорит, чтобы здесь я называлась по имени.

— Это правильно.

Диана приступает к работе, на удивление от маленькой Зои даже есть польза, только говорит она без умолку. Через час Диана уже знает, что её родители погибли в самом начале эпидемии, а в Многогранник её не пустили, поэтому перебивалась на складах с Ноткиным, пока не пришла Артемия и не собрала беспризорниц на помощь с панацей. А Зоя, по её же словам, оказалась очень умная и любознательная, и поэтому Артемия взяла её в ученицы. «Или же ты просто к ней набилась» — устало думает Диана. По крайней мере, Рубин не решается встревать в Зоину болтовню, и Диана лишена несчастья с ним разговаривать.

Домой Диана уходит уставшая и с гудящей от шума головой. И немного недовольная тем, что не удалось переброситься даже парой слов с Артемией, когда та вернулась в Машину.

В следующие два дня эпидемия наконец-то идёт на спад. Диана в Машине всё так же пассивна, послушна, готова принять заботу. Она больше не кичится знаниями, а переспрашивает и уточняет даже то, о чём знает наверняка. Больше не кидается к любой работе в любую свободную минуту, а ждёт указаний, если же их нет слишком долго — использует повод подойти к Артемии и спросить, что ей делать. Неосознанно она соревнуется с Зоей за внимание. Зоя задаёт глупый вопрос — Диана выдумывает другой, Зоя спрашивает, чем ей себя занять — Диана быстрее заканчивает свою работу, чтобы спросить то же, Зоя хвалится, как хорошо у неё получается что-то делать — Диана уточняет, делает ли всё верно, чтобы тоже получить похвалу. Если бы Диана осознала, что она, взрослая женщина, столичная — хотя уже, конечно, не столичная — учёная, видит в девочке конкурентку за внимание другой взрослой женщины, её самомнение не позволило бы продолжить. Но она над этим не задумывается, позволяя себе расслабиться и побыть подчинённой, а не ведущей или пытающейся вести. Артемия в ответ действительно слушает её и её вопросы, продолжает спрашивать про самочувствие, и, кажется, относится к Диане и Зое с примерно одинаковым заботливым благодушием. Если вдуматься, это не тот эффект, на который Диана рассчитывает, но она старается не вдумываться. Она ведь уже была в роли пациентки, уже делала, что просила Артемия, не спрашивая, и это не мешало им возобновлять близость.