К моменту, когда последний спирт проходит сквозь сырьё, создавая очередной экстракт, возвращается Артемия, следом заходит Лара. Обе уставшие, с каплями пота на лбу. Артемия направляет Рубина в Землю, а Ларе даёт передохнуть в углу на одном из пустых ящиков. Теперь она показывает Диане, как смешивать непосредственно панацею. Приободрённая её присутствием, Диана не может не продолжить уже начатую линию поведения.
— Твириновые экстракты очищают кровь, извлекая из неё антитела.
Как бы аккуратно и точно не были выстроены фразы, на деле Диана просто зачерпывает пробиркой кровь из ведра, доливает её к твириновому настою.
— Да, верно. А здесь…
— Здесь сыворотка фильтруется от выпавшего осадка, — заканчивает Диана.
Вечернюю заготовку сыворотки залить в фильтр, пока по капле бесценная вакцина стекает в бутылёк, заготавливать новые — на завтра. Повторять, пока не закончится готовый экстракт или сыворотка. Всё до смешного просто, несмотря на невероятную ценность происходящего. Но движения Дианы точны и выверены, не потому, что она знает, что делает, в отличие от Артемии, а потому, что она контролирует их, как и свою осанку, свой голос, и всю себя. Диане хотелось бы проявить себя больше, показать, на что она действительно способна, но у неё есть только душное подвальное помещение, наполненное металлическим запахом.
Отдохнувшая Лара набирает новые порции готовой панацеи и уходит в город.Оставшись наедине, Диана и Артемия долго работают молча. Артемия — расслаблено, со знанием дела, быстро, но без лишней спешки. Диана — напряжённо, торопясь и от суетливой скованности медленнее, чем могла бы.
— Ойнона, — неожиданно говорит Артемия, и Диана почти вздрагивает, отвыкшая от звука её голоса, — ты всегда ведёшь себя…
— Как? — нервно перебивает Диана, оборачивается к ней, откидывает волосы, открывая лицо.
«Посмотри на меня. Оцени меня».
— Как профессора на лекции, — устало заканчивает Артемия. — Впрочем, не важно.
Диана отводит взгляд, приглаживает на место волосы, и возвращается к работе. Не получается, не выходит завоевать ни внимание Артемии, ни лидирующее положение. И Диана просто продолжает смешивать жидкости, закупоривать бутылки, следить за фильтром.
Они работают до позднего вечера, когда возвращаются Рубин и Лара, такие же уставшие и взмыленные, как и Артемия с Дианой. Продолжать нет смысла — заготовленная на сегодня сыворотка закончилась. Они наскоро приводят помещение в порядок и расходятся по домам, не прощаясь, ни о чём не договариваясь.
В «Омуте» Диана доедает последний провиант и ложится спать, проваливаясь в благостный усталый сон.
Утром она уже не заходит в магазины, за ночь вряд ли что-то выросло прямо на прилавке. Привыкшая к перебоям с едой и сном, она пока почти не чувствует голода, и не принимает во внимание необходимость найти, чем его утолить.
В Машине Артемия инструктирует её уже о раздаче панацеи. Диана снова перебивает, заканчивает за неё предложения, но Артемия уже на это не реагирует. Только когда Диана предлагает вместо твириновых настоек использовать оставшиеся ещё иммунники, напирая на их проверенность и действенность, она хмурится и, наконец, отвечает:
— Как хочешь, — Артемия ставит предложенную бутылку на стол. — Экстракт подобран с минимальным вредом для организма, в отличие от таблеток.
Диана берёт с собой и то и другое. Конечно, она выпьет настой, его ведь сделала Артемия специально для неё, но выходить из спора побеждённой она не хочет.
— Главное, что бы ты не выбрала, принимай это постоянно. Если почувствуешь, что заразилась, немедленно пей панацею и возвращайся, я тебя осмотрю.
Артемия ненадолго замолкает, смеряет Диану взглядом, непривычно недоверчивым.
— Ты же выпьешь, да? — спрашивает она чуть тише, заботливо, неуверенно.
Но недоверие и неуверенность больнее и важнее заботы, Диана может только кивнуть, чтобы не задуматься о том, насколько она упала в глазах Артемии после того дня.
Она направляется в Каменный Двор, нагруженная панацеей. Полдня проводит, заходя в каждый дом, осматривая каждую стену, проверяя все подвалы и тщательно прислушиваясь, чтобы не пропустить никого и не допустить повторного заражения. Конечно, это ещё не будет иметь законченного эффекта: кто-то спрячется и умрёт, заразив своих соседок, кто-то не поверит ей, не скажет о заболевшей матери или сестре и круг запустится по новой. Здесь, как и в других местах придётся пройти ещё три-четыре-пять раз, прежде чем болезнь будет истреблена полностью. Но Диана не злится и не жалуется. Ни когда с трудом удерживает закрывающиеся перед ней двери, ни когда вливает панацею в сжатые рты тех, кто уже не понимает, кто и что с ними делает, ни когда замечает в очередном подвале тошнотворную красную плесень за секунду до того, как заденет её рукой. Она просто работает, ни на благо, ни в наказание. Делает то, что должна.
Возвращается, молча занимает место Артемии у дистиллятора и работает до самого вечера, не поднимая головы, не вступая в словесные перепалки, вообще не замечая ничего, кроме трав и настоев, сменяющихся под её руками.Когда Артемия возвращается, Диана оживает на несколько минут её присутствия, но не находит, что сказать, и просто смотрит на то, как она отдаёт распоряжения детям и остальным присутствующим, складывает панацею на завтра, собирает в охапки разбросанную твирь. И чувствует, вместо каких-то эмоций, как неприятно тянет пустота в желудке и постоянно подкатывает к горлу тошнота. Но она всё ещё успешно это игнорирует, отмечая как несущественное в сложившейся ситуации.
Следующим утром Диане сложнее проснуться, глаза открываются нехотя, с трудом, тело, стоит встать, охватывает слабость. Она в ничем не подкреплённой надежде пытается заглянуть в магазин, но тот оказывается закрыт. «Ничего, — думает Диана, — ничего страшного. Смерть от голода наступает от нескольких недель до нескольких месяцев, за это время найдётся какой-нибудь выход». Она и не думает просить помощи, не видит себя той, кто подойдёт к кому-то и скажет «мне нечего есть». В коне концов, вряд ли у кого-то действительно есть лишние запасы, чтобы вот так просто взять и поделиться с ней.
Слабость постепенно сходит на нет, хотя идёт она всё же медленно, и приходит в Машину, когда Рубин с Ларой уже ушли. Но ни усилившаяся боль в желудке, ни опоздание не кажутся важными — её ждёт несколько часов наедине с Артемией.
Они почти не сталкиваются, несмотря на тесноту помещения, — у каждой своё место. Но Диана счастлива просто находиться рядом с Артемией, даже в молчании, даже когда они заняты не подруга подругой. Она счастлива как в первые их общие дни, едва справляется с желанием обнять её, сказать что-то очень нежное. И справляется больше не потому, что это неуместно, а потому, что не умеет проявлять такие чувства. Но и это её не тревожит.
— Ойнона, — обращается к ней Артемия, и Диана разворачивается к ней резко, всем телом, едва не роняя пробирку бесценной крови, — я только сейчас поняла, что тебе, наверно, не скажет никто. Вчера ночью нашли запасы Грифа, и ещё я одобрила производство мяса в Бойнях. В сквере выдают еду, если у тебя кончается — сходи. Сабуров хочет организовать выдачу по талонам, но пока он всё это сделает, уже поезд приедет.
— Спасибо, — на лице Дианы расцветает улыбка.
«Вот и решение. Нужно было лишь немного потерпеть».
Диана выходит в город следующей. Она не заходит в сквер, не хочет задерживаться ещё больше — Лара и так опоздала с возвращением, искала дома лоскуты ткани, чтобы выделить раздающих панацею. Она обещала, что уже на следующий день это упростит им задачу. Яркая полоска на рукаве змеиного плаща смотрится нелепо, но Диана забывает о ней почти сразу. Ей едва хватает концентрации, чтобы держать в голове места, где она уже побывала. Дважды она понимает, что её встречают люди, которых она уже видела. Вся эта беготня начинает раздражать и утомлять. «И почему бы им всем просто не выползти на улицу, — зло думает Диана. — А здоровым сидеть по домам, всё равно в этом городе ходить некуда».
