— Хорошо, — Диана ненадолго задумывается и идёт на риск. — Ты… придёшь сегодня?

Она смотрит, как Артемия улыбается тепло, почти нежно, и эта улыбка говорит «да», но голос произносит совсем другое:

— Нет, ойнона, не будем торопиться, — она чуть хмурится, и надежда тает. — Мы же договорились.

— Да, — Диана потупляет взгляд и уходит, не прощаясь.

Они договорились. О том, что Артемия сможет полюбить Диану, если… Диана не знает, что это «если». Что-то, что ей нужно сделать, чтобы получить желаемый ответ. Что-то, за что ей нужно бороться. Ведь в этом и был вызов, оставивший её в живых. Проблема в том, что Диана умеет составлять научные статьи о самых невообразимых теориях, руководить лабораторией, лечить людинь, убивать, как недавно выяснилось, тоже, сутками не спать и не есть и выбираться из смертельно опасных ситуаций, но она не умеет завоёвывать любовь. Любить она, на самом деле, тоже не умеет, но это кажется не таким важным. Диана пытается вспомнить, что их связывает с Артемией, но куски так разрозненны, так неоднородны, что она не может понять, когда именно эта связь установилась. Она чем-то заинтересовала Артемию достаточно, чтобы та пришла к ней на двенадцатый день, влила в её вены панацею и отговорила от самоубийства. Но чем? Что ей взять на вооружение, чтобы дотянуть интерес до необходимого?

Диана обещает себе подумать позже. Может быть, удастся действительно подвергнуть анализу их отношения, найти зерно и взрастить его? Диана знает, что не сможет: нет ни времени, ни реальной возможности детально изучить встречи, вспомнить всё до последнего слова, до последней эмоции, тенью промелькнувшей на лице Артемии. Она не сможет, потому что была занята собой, смотрела на себя и анализировать получится, разве что, себя. Если вообще получится.

Действовать по чужой указке привычно и просто. Знаешь, куда идти, что говорить и что делать. Диана начинает уже забывать, что это такое — самостоятельно выбирать себе путь. Самое сложное — подчиняться Артемии. Это угнетает, но и притягивает. Диана здесь — проигравшая, подавленная волей победительницы. Но в то же время, Диана под её опекой, и доверия достаточно, чтобы эта опека не несла угрозы. В любом случае, маршрут уже проложен, Лара соглашается легко и обещает завтра в семь быть у Машины.

Диана возвращается в «Омут», игнорирует Айян, раздевается, глядя на чужую одежду с отвращением и долго не может заснуть, нехотя составляя планы по новым возложенным на неё обязательствам, чтобы только не вернуться к мыслям об Артемии.

========== Акт Второй. Сцена Вторая ==========

Утро не задаётся с самого начала: Диана замечает, что купленная еда заканчивается, но найденные по пути лавки встречают её пустыми полками с засыхающими лимонами и бутылками молока, настолько прокисшего, что через стекло видна расслоившаяся жидкость. Если через пару дней это не изменится, городу, как и самой Диане, не поможет панацея.

В Машине Артемия учит её готовить твириновые экстракты. Впрочем, принцип работы Диане понятен с первого взгляда — обычный дистиллятор, дополненный ёмкостью с двойным дном, где настаивается твирь. Она намеренно демонстрирует осведомлённость, пытаясь поднять цену своему здесь присутствию.

— Мелко режешь травы…

— Да, — кивает Диана, — измельчение сырья повышает степень экстракции.

Артемия вскидывает бровь, не то удивлённо, не то вопросительно, но продолжает:

— Рецепты здесь, — она показывает на прикреплённый к стене лист с неаккуратным списком, — используй только первые два, если какая-то твирь останется — отложи.

Артемия долго показывает, как отличить один вид от другого, и Диана усиленно запоминает. Все травы для неё выглядят более или менее одинаково, здесь хвастаться нечем.

— Когда нарежешь нужное количество, клади сюда, — Артемия открывает ёмкость поменьше. — Включай огонь.

Артемия не успевает показать на конфорку под большой бутылью, Диана перебивает:

— Здесь будет дистиллироваться спирт? Значит, нужно следить, чтобы не перегрелось и… А охлаждение?

— Именно это я и хотела тебе сказать, — Артемия чуть улыбается. — Пока отключён водопровод, охлаждать приходится самым простым методом, берёшь тряпку, мочишь в ведре с холодной водой, обматываешь трубку. Когда высыхает — повторить.

— Поняла, — Диана думает, что здесь всё самое простое, но вслух не говорит. — И потом спирт поступает во второй сосуд, где сначала происходит мацерация, а после открытия крана — перколяция.

На грани слышимости фыркает Рубин. Артемия смотрит в глаза, но по её лицу не прочесть, удивлена она, восхищена или же её раздражает эта ситуация. Диана знает, что слишком старается показать свою полезность, свою вовлечённость. Ей не нравится положение зависимой, подчинённой, и Диана вырывается вперёд, как может, как умеет, не замечая, что обстановка совсем не располагает к победе вовсе. И кроме этого, она помнит, что их ещё не отношения, а только знакомство с Артемией, началось с этого. Помнит, как сама приглядывалась к её поведению, находя нотки уверенного профессионализма в её словах и действиях. И, ещё не до конца это понимая, воспроизводит всё это в обратную сторону. И всё-таки перегибает.

— Может быть, — говорит Артемия без тени неуверенности. — Спустя час после начала настаивания нужно открыть кран. Потом — только менять бутылки и тряпки. Если будет время — заготовь ещё твирь.

— И всё-таки жаль, что такое оборудование. Циркуляционное экстрагирование позволило бы добиться более полной экстракции действующих веществ.

— Так закажи в своей Столице аппарат, — не выдерживает Рубин. — Без толку сейчас вздыхать, спасибо, что не в бочках настаиваем.

Диана не успевает ответить что-то про стремление к лучшему, промелькнувшее в её голове.

— В самом деле, ойнона, — тон Артемии примирительный, но слова обозначают сторону Рубина, — расскажешь мне про этот метод, но позже. Не когда город умирает.

Она ласково коротко касается её плеча, но Диана уязвлена тем, как её знания, её тщательно подобранные слова не были оценены, и отворачивается к сваленной на столе траве. Артемия, не дожидаясь другой реакции, уходит раздавать панацею в Термитнике и Бойнях— задача первостепенная, если они хотят наладить хотя бы производство мяса. Диана остаётся наедине с Рубиным. С ним неуютно, он смотрит исподлобья и тоже явно недоволен сложившейся рабочей парой. Но Диана всё равно чуть расслабляется, позволяя себе не держать настолько подчёркнутый неуместный профессионализм.

— Ты осталась, значит? — он переходит на ты легко, словно одно только постоянное пребывание Дианы в городе даёт ему такое право.

— Да.

— Поговаривают, не по своей воле?

— Какая разница? — шипит Диана, мысленно проговаривая названия трав, которые перебирает. — Больше рук — быстрее победим болезнь.

— Да, но работать с той, кто помогает по своему желанию, и той, кто на это осуждена — не одно и то же, — в его голосе неприкрытая теперь уважением неприязнь.

Слухи распространяются слишком быстро. Диана получила распоряжение только вчера, но сегодня это уже ставят ей в вину. Как долго люди будут помнить, что она здесь как в тюрьме, как сильно это испортит ей жизнь?

— Я работаю здесь по приказу Властей и по воле Артемии, можешь попытаться поспорить с кем-то из них, — Диана слишком устала за последние дни для обмена колкостями. Она бы с удовольствием работала только с Артемией, даже если пришлось бы лично ходить по Бойням или черпать руками кровь, оставшуюся после взрыва Многогранника, но и ей не с кем здесь торговаться.

Рубин снова фыркает, но диалог не продолжает, тем более, вваливается орава детей, несущих кто кровь в обычных колодезных вёдрах, кто охапки степной травы. Зашедшая первой девочка оглядывается и, находя на месте Артемии Диану, хмурится, но тут же с видом хозяйки положения начинает командовать, что куда складывать. От долгой работы и заполненности помещения становится жарко, и Диане приходится снять плащ, обнажая искалеченную Евину одежду, что делает ситуацию ещё некомфортнее. Диана жмётся к столу, неестественно выпрямив спину. Дети уходят также шумно, как пришли, и наступившая тишина кажется благостной.