— Я хочу услышать ответ, — настаивает Артемия.

— Да.

Комментарий к Акт Первый. Сцена Восьмая

Это ещё не конец, и я обещаю, что Диана найдёт в Горхонске не только любовь ;)

========== Акт Второй. Сцена Первая ==========

Артемия как обычно, но без обещаний, уходит утром. Они почти не спали, только сидели, глядя на темнеющие стены особняка. Почти не касались подруга подругу, стоило Артемии устало отпустить руки Дианы. Почти не разговаривали, растягивая последнее сказанное «Да» на всю ночь.

Оставшись одна, Диана ненадолго засыпает, тяжело, без снов. Но короткая передышка приносит выздоровление, успокоение и подменяет грузную апатию вчерашнего дня на тёплую отстранённость от происходившего и происходящего.

Она снова выжила, снова каким-то чудом отшатнулась от притягательного края бездны. Что большее чудо: Артемия, позволившая ей сделать попытку стать ближе, или призрак — если не галлюцинация — Евы, давший последнее благословение, последнюю помощь? Наверно, не так уж Диана хотела именно умереть, раз променяла своё решение на ускользающую, глупую надежду. Любовь — не цель, не мечта, не необходимость, во всяком случае, для неё. Но сейчас она — единственный корень у обрыва, за который удалось ухватиться. Диана обманула свою главную вражею — смерть. Заглянула ей в глаза, а потом сказала: «буду жить, чтобы завоевать признание одной единственной женщины». Если это и победа, то вкус у неё горький, безрадостный.

Но тем не менее, Диана живёт. Прямо сейчас, одна в комнате, в опустевшем после эвакуации, которую сама Диана пропустила в бреду, квартале, в утренней тишине выздоравливающего города, без планов на ближайшие хотя бы пару часов, не то что лет, без перспектив и без обязательств. Кажется странным, что эта бездеятельность и неопределённость не пугает. Этот момент, наполненный не жизнью, но отсутствием смерти, благодатен, как тёплая ванна после трудного дня. Он растекается в Диане волной спокойствия и расслабленности. Не нужно никуда бежать, ничего делать, выполнять чужую волю, доказывать кому-то своё право на существование. Этот момент хочется длить, не чтобы набраться сил для рывка, а чтобы остаться в нём навечно.

Но всё хорошее заканчивается. В дверь тихо, словно в надежде, что их не услышат, стучат.

— Да? — Диана садится на кровати, кляня себя за свой и комнаты вид.

По закруглённому коридору, неслышно ступая босыми ногами, входит хрупкая степная девушка — Айян.

— Госпожа, Вам записку оставили, я думала, Вы спуститесь, а Вас всё нет и нет… — она неуверенно жмётся, глаза опущены в пол, в тонких смуглых руках сложенный листок бумаги.

— Спасибо, Айян, — Диана подходит, забирает записку. Сердце, бившееся так размерено, ускоряет темп при виде белой бумаги. Записки всегда значат начало чего-то, и Диана не может себе отказать.

— А…, — ещё тише тянет Айян, — а можно я тут ещё останусь? Хозяин пока меня обратно не требует, может, забыл обо мне. Я же не мешала Вам всё это время?

Диана смотрит на неё, и разрозненные кусочки постепенно складываются в общую картину. Айян — танцовщица из кабака Андрея, он послал её сюда в день смерти Евы, а она так и осталась. Все эти дни Диана не замечала девушку, занявшую место Евы в доме, ходила мимо, принимала из её рук записки, иногда просила что-то передать, но сам факт её присутствия постоянно ускользал. Диана прекрасно понимает, почему Айян хочет остаться.Она прячется от жизни в притоне, куда сбежала, если действительно добровольно ушла, из степного культа. Неизвестно, через что ей и другим твириновым невестам приходится там проходить, но ничего хорошего по возвращению её не ждёт. Твирин, танцы на подиуме, сальные взгляды, скользкие мужские руки… Диану передёргивает.

— Оставайся, — говорит она мягко.

— Спасибо, — Айян наклоняет голову, как будто в поклоне, и быстро скрывается с глаз.

Записка от Аглаи Лилич, как будто ничего не изменилось:

«Жду Вас в Соборе для оглашения решения по Вашему делу. Вы заинтересованы в том, чтобы явиться добровольно. Забудьте о наших разногласиях, и я окажу Вам посильную помощь.»

Диана медленно складывает листок, тягучее бездействие рассеивается, уступая место готовности. Неопределённой ещё готовности, к чему-то совершенно новому. Это неожиданно похоже на день, когда она ехала в поезде в предвкушении новых открытий и спасения. Сегодняшний день, как первый, как начало новой главы её жизни, это тревожит, но и придаёт лихорадочного желания действовать.

Она чистит одежду от налипшей земли и крови, одевается,выверяя положение каждой пуговицы и каждой складки. Причёсывается так, что вся расчёска в выдернутых волосах, а кожу на голове сводит от боли, зато колтунов и выстриженной пряди почти незаметно. Змеиный плащ, перчатки, ботинки — закрыться от недружелюбного внешнего мира, подчеркнуто обособиться от него. Действия успокаивают, привносят порядок, создают видимость того, что всё под контролем. Даже в растрескавшемся зеркале видно, насколько её усилия не соответствуют реальному положению вещей. Одежда нестираная все двенадцать дней, наскоро заштопанная ещё Евой, чтобы скрыть следы драк, на плаще и перчатках невыводимые разводы ржавого цвета. Волосы грязные, сколько их не чеши, лежат неаккуратными сосульками. Лицо ещё не приобрело нормальный цвет — пятна синяков и заживающих шрамов пестрят на серой после болезни кожи. Но она всё равно не та же человека, что вылезла из собственной могилы, чтобы через день выбирать между смертью от Песчанки и самоубийством. Она — та, кто самоотверженно спасала город, пропахшая кровью, дымом и смертью, та, кто вынесла всё, что ей выпало и движется дальше, гордо подняв голову. По крайней мере, Диана хочет в это верить.

От пустоты на месте Многогранника сжимается сердце, и Диана смотрит под ноги, старясь не поднимать взгляд. Ближе к Собору под ботинками начинает хрустеть битое стекло, а в нос бьёт металлический запах крови.

Собор как будто ещё уменьшился, словно решение, принятое вчера, выкачало воздух, а взрыв по соседству сдвинул стены. Аглая всё такая же — высокомерная, сильная, с тёмными кругами под глазами, уставшая, но довольная собой.

— Что ж, Диана, — начинает она вместо приветствия, — полагаю, для Вас не секрет, что за Вашим возвращением в Столицу непременно последует суд. И его решение будет в вашу пользу с такой малой вероятностью, что ею можно пренебречь.

Диана кивает, ей это известно. Как известно и то, что Аглая скажет дальше, но она не выдаёт осведомлённости.

— Я предлагаю Вам другой вариант, основанный на моих уникальных полномочиях. Скажем, я напишу в отчёте, что Бакалавра Данковская, хоть и не отличилась особенными успехами, но была предана своей цели, своему званию и Властям. Что она несомненно заслуживает кары за совершённое, но её подвиги на благо города должны быть учтены. Что в Городе-на-Горхоне абсолютно не организована медицина, и что благодаря своему новаторскому подходу, любви к делу и целеустремлённости Данковская сможет это исправить и не допустить повторения эпидемии какой бы то не было болезни.

— Продолжайте, — хорошее предложение, приправленное комплиментами — ещё не всё. Особенно, когда это предложение и комплименты исходят от инквизитессы.

— Разумеется, Власти и я лично не позволят Вам полной свободы действий. Для Вас будет назначен куратор, скорее всего, Александр Сабуров, если он продолжит быть одним из правителей города. Вам будет запрещено продолжать дело Танатики в любом виде и под любым предлогом. Вы не сможете покинуть Город-на-Горхоне. Переехать из него Вы никогда не получите права, а небольшие выезды — только после того, как зарекомендуете себя законопослушной гражданкой, и только с разрешения Властей или их представительниц. За нарушение этих и других правил Вашего освобождения, которые будут сформулированы позже, Вы будете преследоваться как преступница.

— Это ссылка? — спрашивает Диана, она не удивлена, не напугана. Знание, случайно подаренное Артемией, играет на руку, даёт возможность анализировать каждое слово и не поддаваться Инквизитессе.