Мидж двинулась вперед, и Грейсон уже во второй раз со времени их знакомства почувствовал, что не имеет права ее задерживать. Он был поражен историей девушки. Мидж в мгновение ока предстала перед ним совсем не такой, как он думал о ней, и это выбило Грейсона из колеи. Он начал привыкать к той Мидж, какой она ему казалась, и вот теперь – он понял, что девушка рядом с ним совсем иная, нежели он воображал.

– Я не могу причинить вред никому из существ, обладающих душой, – сказала Мидж, когда они снова пошли рядом. – Конечно, работать так проще – я могу действовать самой сильной магией, не боясь, что вместе с демоном поврежу пациента. Но жизнь это значительно усложняет. Я не могу помочь тем, кто страдает физически, не могу защитить сама себя.

– Я буду защищать тебя. – Грейсон прижал руку к груди, словно клянясь. – Даже если не получу ту плату, на которую рассчитываю. Ты благородная женщина, и для меня честь стать твоим соратником.

Мидж споткнулась от неожиданности и посмотрела Грейсону в лицо, повернув голову. Ее зрачки подрагивали, вглядываясь в глаза спутника. Девушке хотелось одновременно продолжать так стоять, и вместе с тем – отбежать, разорвать зрительный контакт. Потому что она чувствовала, что настала та редкая минута, когда судьбы связываются узлом. Такой миг – величайшая ценность. И в то же время, за него, быть может, придется жестоким образом заплатить. И слава Айне, если всего лишь убийством одного-единственного демона. В минуты, подобные этой, грань между миром людей и демонов истончается. Приобретя друга, с которым вы связаны душами, одновременно можно впустить в мир целую орду демонов.

И Мидж наконец отвернулась, надеясь, что они с Грейсоном все еще могут идти по разным дорогам жизни. И его клятва, сказанная с таким чувством, что превратилась в магическую формулу, не пригласила в мир людей какое-нибудь древнее зло.

– Нам нужно идти в храм. Поторопимся.

Увлеченная разговором, Мидж и не подумала взглянуть наверх. И потому только на самых подходах к месту расположения святилища поняла, что не видела кроны древа, возвышающегося над домами. Но ведь карта не могла соврать? Девушка достала пергамент из сумки на поясе, всмотрелась в блеклые линии: нет, карта слишком старая, чтобы подумать, что дерево еще не успело достаточно вырасти. Несмотря на воспитание, в душе Мидж чувствовала себя айнианкой чуть более, чем многие иные, и потому сердце ее сжал страх. Слушая подсказку своей интуиции, она застыла на месте, догадавшись, что не хочет видеть то, что может быть на месте святилища. Однако Грейсон тянул ее за руку, и Мидж неохотно пошла. Она не хотела видеть – но была должна.

И ее худшие страхи оправдались. Когда молодые люди свернули за угол дома, вместо святилища их взорам предстали руины. Мидж охнула и опустилась на колени, чувствуя, что от переполнявших сердце чувств ее не держат ноги. Впервые в жизни – даже в самые страшные минуты с ней не случалось такой умопомрачающей слабости.

– О, Святое Древо…

На одной из мраморных плит пола, расколовшейся надвое, узор складывался в силуэт летящей птицы. В другой раз Мидж подумала бы, что это хорошее предзнаменование. Не сегодня. Теперь образ раскинутых в свободном полете крыл означал только насмешку высших сил.

Грейсон не испытал такого же горя, как Мидж, и потому без трепета приблизился к руинам. Шевельнул ногой один камень, взял в руки другой, осмотрел.

– Слом довольно свежий. Смотри, пень от древа еще блестит от сока. Святилище разрушили незадолго до нашего прибытия в город.

Мидж молча поднялась на ноги. От волны страха, прошившей ее от макушки до пят, у девушки отнялся голос. Она уже не понаслышке знала, что в межевых землях война между уризенианами и айнианами куда непримиримей, чем в цивилизованных городах. И уризениане, разумеется, тут имеют больше власти и сил. На их стороне целые армии наемников, они не гнушаются ничем ради выполнения своих целей.

Мидж хотела было уже сказать, что им было бы лучше убраться подобру-поздорову, но не смогла: она медленно двигалась по самым чистым плитам пола, оставшимся нетронутыми. Будь она наблюдательней, позднее корила себя девушка, догадалась бы, что к чему, еще раньше – только одна плита была совершенно целой и не покрытой каменной пылью. На нее экзорцистка по ошибке и ступила. Тотчас же вспыхнул на миг зеленоватый свет: круг с рунами, захвативший девушку в плен. Мидж замерла, не в силах двинуть даже глазами.

Грейсон стоял у нее за спиной. Он не видел, что его спутница осталась неестественно неподвижна.

– Ты нашла что-то интересное? Что там?

«Нет, не приближайся!» – мысленно орала Мидж, но губы ее не двигались, скованные магией. Голос Грейсона звучал уже над самым ее ухом.

Когда он встал прямо за ней, рунический парализующий круг вспыхнул второй раз. Теперь уже оба путника оказались в ловушке. Мидж не успела подумать, стоит ли рассчитывать на помощь со стороны Геселин, и если да – насколько скорую. Пол рассыпался трухой, словно плита-ловушка была сделана из соломы, не из мрамора, и Грейсон с Мидж полетели в глубокую яму. Грейсон столкнулся с полом первым. Мидж, более легкая по весу, приземлилась прямо на него. Но они летели с огромной высоты – и оба потеряли сознание.

Капризы, танцы, выходки поэтов!

А Церковь и король в пренебрежении.

Уильям Батлер Йейтс, «На королевском пороге»

Мидж пришла в себя. Сразу открыть глаза не получилось – слезы склеили ресницы, и девушка дернулась, желая потереть лицо. Но ей это не удалось: руки были связаны. И не веревкой, цепью. Возможно, даже зачарованной. Мидж замерла, вся обратившись в слух: рядом с ней кто-то был. Слышался разговор двух мужчин.

– Что пленник?

– Молчит. В том смысле, что не говорит ничего полезного. А так – мы заткнуть его не можем, он бранится так грязно, что даже сержант краснеет, не то что я.

Раздался звук скептического смешка.

– Попробуйте раскалить инструменты.

Затем настала недолгая тишина. Простучали по полу каблуки подбитых железом сапог.

– Не пришла ли пора взяться за рыжую красавицу?

Мидж окатили ледяной водой. Девушка зажмурилась, позволяя ресницам расклеиться. Но все равно – глаза открывать оказалось больно. От света еще и голова начала гудеть. Но, по крайней мере, Мидж не мутило – что означало, что все не так плохо. Могло быть много хуже. Мидж не успела осмотреться, как следует, только бросила пару беглых взглядов направо, налево: полутемная комната, с одним только протянувшимся по засоренному полу солнечным лучом едва ли в локоть шириной, на окнах – решетки, мутное дешевое стекло, и, не считая стула, на котором она сидела – никакой мебели в пределах ее зрения. Где-то вверху за левым плечом гудит бестолковая муха, метаясь по кругу.

Перед пленницей стояли двое мужчин, по одежде которых прекрасно определялся род их занятий. На одном, постарше, с проседью в висках, была тусклая кираса. Зазубрин на нагруднике набралось столько, что знаки Уризена – книга и циркуль – едва угадывались. Но Мидж знала, что они там есть. Ближе к ней, ровно в золотящемся пылью луче света, стоял с пустым ведром в руках рыцарь помоложе. Он явно начал бриться совсем недавно – юноша, еще младше Мидж. К тому же, симпатичный. В других обстоятельствах она бы ему улыбнулась.

– Итак, посмотрим-ка, что за цветочек мы сорвали на языческом дворе!

Две пары глаз окинули ее пристальными взглядами: снизу вверх, затем сверху вниз. Рыцарь постарше оказался более наблюдательным.

– Любопытно. Рисунок с птицей на твоем теле, маска птицы… Ты экзорцист? Не просто язычница, а еще и еретичка, мешающая справедливейшему судилищу Высшего нашего Уризена?

Мидж фыркнула, и, прежде чем сообразила, что стоило бы прикусить язычок, выпалила:

– Я следую своему пути! А дать людям умирать, будучи одержимыми или разорванными изнутри демонами – не благое деяние. Все наше племя не для того спускалось с небес и учило людей экзорцизму, чтобы невежи вроде вас дозволяли мучительные смерти во славу какого-то ложного Высшего!