– Что вы делаете? – спросила Геселин. – Можно же спать в повозке! Мы с Мидж легли бы на лавочки, а Грейсон – на пол, посередине.
– Мы не можем не нести вахту, – ответила Мидж. – Да, пространство идеально просматривается со всех сторон, пока не наступила ночь, а потом мгла скроет от нас приближение и разбойников, и диких зверей.
– Да и я привык спать на свежем воздухе. – Грейсон ухмыльнулся. – К тому же, я так храплю, что вы просто не заснете.
– Да, – сказала Мидж. – Подтверждаю, я уже насладилась.
Пока Грейсон расседлывал лошадей, девушки занялись ужином. У Мидж слюнки текли при виде того богатства, которое Геселин раскладывала на земле, извлекая из мешка. Мясо, рыба, овощи, фрукты, сыр… за время долгого путешествия Мидж нередко приходилось голодать, нередко – в течение нескольких суток, и теперь ощущение насыщения дарило ей непередаваемые по приятности чувства, сравнимые с влюбленностью и возвращением домой. Для айнианки это даже не было странно, тем более – стыдно, а вот уризенианки с их культом усмирения плоти ради высшей цели (и красоты, которая была второй благодетелью женщины, наравне с целомудрием) определенно осудили бы Мидж, поделись она с кем-нибудь своими переживаниями. Она сама мысленно порой стыдила себя за удовольствие от еды – в голове у Мидж жила маленькая уризенианка, плод ее прошлого, ее юношеских лет в монастыре.
Девушки закончили раньше, чем Грейсон. Геселин закуталась в меха, а Мидж – в свою старую попонку. Жир с мяса капал на угли, шипя.
– Грейсон что-то долго там возится, – сказала Мидж.
– Что ж, это нам на руку, не так ли? Самое время спросить у тебя кое-что, подружка.
Мидж ухватила кусок, который, как ей показалось, прожарился, подула на пальцы, сунула в рот.
– Например, что?
Геселин пожала плечами, так что меха на них двинулись, соблазнительно оттеняя гладкость и розовость ее кожи.
– Так… Грейсон. Вы с ним в сношениях?
– Что? – Мидж чуть было не выронила от неожиданности кусок изо рта.
– Спите? О Уризен, о чем я спрашиваю.
– Нет. – Мидж продолжила жевать, но медленней, чем до того. – А что?
– Он… привлекательный.
Мидж не удержалась и расхохоталась. Она смеялась, пока не подавилась и не закашлялась. Геселин смотрела на нее, сдвинув тонкие бровки.
– Ты правда так думаешь? О, я верю, что у Грейсона богатый послужной список, но подозреваю, что там только пьяненькие дочурки трактирщиков, наивные пастушки, да, в лучшем случае, скучающие певички. Но ты… Я не думала, что ты обратишь на него внимание. Я понимаю, почему так неотразим был Айнар, ведь и ты наверняка подпала под его чары, не только я, как и многие другие, но что б так…
Геселин покачала головой, но не успела ответить – мужчина закончил ухаживать за лошадьми и присоединился к трапезе. Он точно так же, как до него Мидж, ухватил кусок, прожаренный, как ему показалось, и с видимым наслаждением целиком засунул в рот.
– Если хочешь знать, я не спала с Айнаром, – сказала Геселин, опустив голову. Она единственная не притронулась к еде, казалось, ее даже не волнует сочный аромат. – я любила другого. И из-за него подпала под проклятие, хотя думала, что это – дар.
Мидж вздрогнула. В другое время эти слова испортили бы ей аппетит.
– Я родилась и выросла в Атепатии, столице Эльзила. Вы знаете, это государство, исповедующее религию Уризена, Высшего разума, прославляющее систему, в которой у каждого – своя роль. Вы знаете, какая роль отводится женщинам? Будь красивой, отхвати муженька побогаче, потом – живи молча. И чем ты беднее, тем сильнее в тебя вдалбливается эта истина. Она прирастает к тебе, она покрывает тебя, как грязь, которой и без того много на твоих ногах до самых колен.
Геселин едва заметно дрожала, хоть и сидела к огню ближе всех.
– Мне повезло. Я попала на кухню к местному лорду. Это означало, что мне гарантированы, если я буду хорошо выполнять свою работу, кусок хлеба, крыша над головой, новый передник каждый день восславления Тириэля. Я должна была бы быть смиренна и благодарна, как того требует наша религия. Но я возгордилась и возжелала невозможного, как Лос2, и как он же пала и извратилась. Я влюбилась в сына лорда, и захотела непременно привлечь его внимание.
Мидж и Грейсон слушали, затаив дыхание. Они не забыли разделить оставшиеся куски, но не спешили их есть, внимая спутнице.
– И тогда, на свою беду, я встретила Айнара. Прежде, чем пожар моего сердца угас, прежде, чем меня постигла главная благодать нашей религии – разум. Я думала, что если стану неотразимо красивой, как дамы с картин, висевших в гостиной лорда – неестественно бледные, с немыслимым изломом бровей, с губами манящими, как мед, с глазами огромными и бездонными, с шеей такой изящной, какой не существует в природе… Я надеялась, что молодой Фрутберт обратит на меня внимание, если я стану красивей. Видит Высший, я не была уродиной! Но… Вы же понимаете, мой нынешний вид…
Мидж и Грейсон не знали, как их спутница выглядела прежде, но сейчас она была не просто прекрасна – хороша нечеловечески. Словно Высшая, вышедшая из облаков или пены морской.
– Мы условились с Айнаром, что он зачарует меня так, что я буду не казаться – действительно стану потрясающе красивой. Цена тому – невелика. И побочный эффект… Тогда я подумала, что смогу обойтись без этого. – Геселин потребовалось сглотнуть, перевести дух, чтобы продолжать. – Что ж, я думаю, вам стоит знать, особенно тебе, экзорцистка: я стала прекрасна, но бесплодна. И именно это я просила тебя излечить своими заклинаниями.
Мидж округлила глаза. Она хотела сказать, что не уверена, помогают ли ее способности против чего-либо, кроме демонов, но тут Геселин вскочила, нервно засмеялась и, схватив Грейсона за испачканную жиром руку, потянула на себя:
– И теперь я намерена проверить, хорошо ли твое мастерство!
И они вдвоем направились к карете. Грейсон шел медленно, но даже не изображая, что он недоволен выпавшей на его долю честью. Геселин же дрожала от нетерпения. Мидж осталась у костра одна. Когда за ее спутниками закрылась дверца, экзорцистка качнула головой.
«Нет, я не хочу это слышать. Мне плевать на них обоих, но я не хочу их слушать.»
Она подхватила с расстеленного на земле одеяла свой меч и отошла на грань света, распространяемого костром. Глубоко вздохнула и начала отрабатывать фехтовальные приемы. Уже через минуту она полностью забыла о своих друзьях: тело вспоминало старую науку. Движение дарило радость. Для Мидж перестало существовать все, кроме ее самой и меча.
И все же, она одновременно следила, чтобы вокруг все оставалось неизменным. Она и тренировалась, и пребывала на вахте.
Как только дверь кареты открылась, Мидж мгновенно остановилась и спрятала меч в ножны, вернулась к костру.
Вышедший из повозки Грейсон сел у огня и закрыл глаза.
– Твоя вахта, – бросила ему девушка.
Когда Мидж проходила мимо него, Грейсон остановил ее, ухватив повыше колена. Улыбнулся, чувствуя под ладонью упругие, как твердый сыр, мышцы, поднял глаза, исследуя живот Мидж: не такой идеально-плоский, как у Геселин – сверху вниз идут две рельефные линии, выдающие пресс, над бедренными костями едва заметно бугрятся внутренние косые мышцы.
– Я видел, как ты тренировалась.
И заметил, что ты так выглядишь привлекательно. Мужчина подумал это, но не произнес вслух.
Грейсон подумал, что рядом с ним находятся две женщины, изумительно похожие на статуи айнианских Высших, что он некогда видел в Межевых землях: белокожая, чернобровая Геселин, узкая, тонкая, словно росчерк, с миндалевидными светлыми глазами, ярко-алыми от природы губами, словно Айфе, сама ночь, а также холодная, неприступная зима, и юная, свежая весна. И Мидж, крепкая, женственная в самом древнем смысле этого слова, темноглазая, с золотисто-рыжими, осенними волосами: как ясный день, как дикий зверь, как жаркое лето и плодоносная осень, похожая на статуи Айне. Грейсон никогда не видел полулинормок, подобных себе женщин, но подозревал, что они должны быть похожи на Мидж. Тогда как на полуцунцу скорее походила изящная Геселин.
