Озноб прокатился по телу.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил седобородый.

– Да… Я… вспомнил кое-что, – соврал тгон. – Из далекого прошлого.

– Я не буду ходить вокруг да около, о величайший: мы с братом не просто так ждали вас здесь. Дело неукоснительной важности. Об этом стоило поговорить еще раньше, но, к сожалению, обстоятельства выше нас.

Хжай сложил руки на груди:

– О чем вы?

– В первую нашу встречу, уважаемый, я сделал довольно громкое заявление, – сказал старик. Серые глаза блеснули, как звезды. – И не подкрепил их доказательствами. Мне кажется, стоит исправить это.

Релин не успел и слово вставить: Жакерас вытащил из-за пазухи длинный кривой кинжал и скользнул острием лезвия по шее «брата». Кровь из широкой раны брызнула тугой мощной струей, испачкала мраморные плиты пола. Великан даже не вздрогнул, вызывающе смотрит на него, губы искривлены в подобие улыбки. Релин вжался в трон, едва удержался от звериного желания убежать как можно подальше от сумасшедших.

– Надеюсь, таких доказательств, о величайший, будет достаточно, – сказал седобородый, вытирая лезвие кинжала платком.

– Что… вы… сделали?.. – спросил управляющий, тяжело дыша.

– Вам не о чем беспокоиться, господа.

Гигант рухнул на колени в лужу крови, лицо стало неестественно бледным, как лист тошатханской бумаги. Но вдруг вырезанный на шее алый рот с хлюпающим звуком начал затягиваться. Релин не поверил глазам, посчитал за игру воображения. Прошло еще немного времени – и рана исчезла, не осталось даже шрама.

– Этого просто не может быть… – прошептал пораженный Хжай.

– Какой-то сложный фокус? – спросил Релин, разлепив сухие губы.

– Нет, величайший. Если вы хотите, можете повторить подобное со мной. Я даже соглашусь на более изощренные, скажем так, пытки. Попробуйте отрубить мне голову или руку – сделайте всё, на что способна ваша безграничная фантазия. И вы поймете: в моих словах нет ни капли безумия. Я и братья – бессмертные.

Натекшая на плиты кровь свернулась. Брызнула яркой белой вспышкой, от которой пришлось зажмуриться. Как только зрение вернулось, Релин хмыкнул: пол и одежда гиганта чисты, ни следа алых пятен.

– Довольно неожиданное… хм… представление, – сказал тгон.

Дальние врата открылись, и в ярком свете коридора показалась фигура капитана.

– Рабы штурмуют башню, повелитель! – пророкотал он густым басом.

Началось…

Встав в шаге от обрыва, я сложил руки за спиной. Ветер, как любовница, нежно проводит теплыми невидимыми пальцами по лицу. Ноздри щекочут запахи леса, манящие, сладостные, успокаивающие. На языке горечь сосновой смолы, едва ощутимая сладость кипарисового масла… Отсюда, с огромной высоты гор, открывается отличный вид на равнину.

Я буду единственным зрителем на предстоящем представлении.

Ждать осталось недолго: внизу уже выстроились воины, готовые напоить кровью мечи, топоры и копья. Фаланги против фаланг, пехотинцы против пехотинцев, конница против конницы. Блестят надраенные бронзовые доспехи, прокатываются по равнине ревы сигнальных рогов. Если прислушаться, можно услышать даже грозные крики капитанов, подгоняющие солдат.

Две армии вот-вот сойдутся в бою.

Я скинул капюшон – все равно меня никто не увидит. Внутри борются два желания: одно просит поскорее убраться подальше от этого места, ведь еще предстоит многое сделать, а другое, глубинное, животное, просит остаться, запечатлеть в памяти мельчайшие детали.

Низкий раскатистый смех вырвался из моей глотки.

Боги, какое сегодня чистое голубое небо – ни облачка! Прекрасный день, чтобы жить. Я сосредоточился на своих ощущениях, пытаясь найти нечто новое внутри себя, неизведанное. Порой сочетания разных чувств вместе с яркими событиями оставляют в памяти неизгладимый след. Я немного голоден, побаливает спина от тяжелой заплечной сумки, гудят ноги от долгого пути. Все мысли об одном: необходимо как можно скорее добраться до монастыря Серых Троп.

Достаточно ли этих ощущений, чтобы сделать сегодняшний день особенным?

Одна из армий, та, в которой воины носят черные панцирные доспехи и черные шлемы, выдвинулась в атаку. В первых рядах, как единое существо, идут закованные в тяжелую броню харист-пехотинцы – большие прямоугольные щиты вскинуты, блестят на ярком солнце огромные, способные рассечь даже конного воина клинки.

Лучники противоборствующей стороны натянули луки, наконечники стрел уставились в небо. И через двадцать ударов сердца смертоносный дождь полился на неприятеля. Я поморщился: капитан слишком рано приказал начать стрельбу. Никто из черных пехотинцев не погиб, лишь у части щиты превратились в ощетинившихся ежей. Впрочем, такие щиты станут тяжелее и ими будет неудобно сражаться. Все равно глупо.

Лучники скрылись за спинами тяжеловооруженных товарищей. Те, издав победный клич, выставили перед собой массивные щиты и приготовились хорошенько встретить врага. Две армии, черная и золотая, сшиблись в бою. С моей высоты все люди кажутся жалкими букашками, а потому подробностей не разглядеть, но представляю, какое месиво там.

Не силах больше смотреть на поле битвы повернулся к горной тропе. Дела не ждут…

Неужели я опять запутался?..

Вспышка на миг ослепила. Но руки знают свое дело: меч крутится смертоносным вихрем, разит врагов налево и направо. Барабанные перепонки разрывают миллионы звуков: крики боли, хруст костей, звон железа, ржанье коней и грохот магический заклятий, от которых дрожит земля под ногами. Я захохотал – и лицо окропила чужая теплая кровь. Фаланги своих и чужих смешались, поле битвы представляет собой единую бурлящую человеческую реку. Ты сам по себе – спину никто не прикроет.

Как только вернулось зрение, огляделся, давая себе небольшую передышку. Передо мной лежат груды тел. Перерубленные руки, разорванные шеи, глубокие колотые раны… По левую сторону от меня устало отбивается от вражеских копий мальчишка лет семнадцати. Шлем чуть повернут на бок, левое ухо превратилось в кровавое месиво, кожа приобрела мертвенный оттенок, на плече висит на одном ремешке оторвавшаяся пластина доспеха. Бедняга едва стоит на ногах, одна ошибка – и ему конец. Свои на него совершенно не обращают внимание.

Я побежал на помощь. И не заметил, как на меня набросился шогрий-пехотинец. Его тяжелый меч обрушился на мое плечо, разрезал, точно горячий нож масло, доспех и вошел в тело, перерубая плоть и кости. Через миг пришла боль – настолько сильная, ревущая, опустошающая, что я, забыв обо всём, заорал. Ослепляющий свет брызнул из моей раны. Бросив ненужное оружие, я голыми руками обхватил вражеский клинок и вытащил его из себя. Затем пригнулся, левой рукой достал из-за пазухи припрятанный кинжал. Два быстрых вздоха – и острое лезвие впилось в яремную вену пехотинца. Тот, продолжая тупо смотреть на меня, сначала повалился на колени, а затем рухнул в грязь, где и издох, как собака.

Я мельком осмотрел рану – уже затянулась. Кто-нибудь видел мое маленькое представление? Вроде нет, все заняты выживанием. Развернулся к пареньку – и остолбенел. Его изуродованное, искореженное тело лежит вдавленное в землю. Яркие зеленые глаза невидяще смотрят в затянутое серыми тучами небо, из живота торчит древко копья, по пластинам бронзового доспеха стекают струйки крови.

Подняв валяющийся меч и легкий квадратный щит, оставленный кем-то из «наших», я мысленно прошептал слова молитвы великому Баамону, хотя знаю, что никакой бог не отзовется.

Воздух загудел, кончики пальцев закололи сотни невидимых иголочек. Я встрепенулся. Сражение продолжается: ржанье коней, звон клинков, дикий смех победителей, кому посчастливилось сохранить жизнь в схватке… Но что-то не так. В животе разлился холод, по спине словно пробежали острыми коготками. Взгляд зацепился за ближайшую кровавую лужу. В алой воде сначала появился один пузырь, затем – еще и еще один. Лопаясь, они выбрасывают в воздух миниатюрные фиолетовые звезды.